От сильного рывка кареты ощущения стали неописуемыми, и Лотти невольно вскрикнула.
— У нас мало времени, — напомнила она срывающимся голосом. — До дома слишком близко…
Ник в отчаянии застонал.
— В следующий раз я прикажу кучеру провезти нас в объезд, через весь Лондон… дважды. — Он принялся дразнить ее твердую бусинку кругообразными движениями большого пальца, надавливая на нее все сильнее, пока Лотти не всхлипнула, ошеломленная неожиданной лаской. Приподнявшись над сиденьем, Ник с ворчанием уткнулся лицом в ее шею и быстро достиг сокрушительной кульминации.
Соединенные под множеством слоев ткани, они тяжело дышали, мало-помалу приходя в себя.
— Слишком мало, — наконец проворчал Ник, подхватывая ладонью ее упругие ягодицы и прижимая ее к себе. — Я не прочь продолжить.
Лотти поняла сокровенный смысл этих слов. Их потребность друг в друге была не просто физическим влечением. Лотти уже обнаружила, что быть вместе — это не просто спать в одной постели и предаваться любви. Но до сих пор она даже не подозревала, что Ник тоже знает об этом. Неужели он боится признаться в своих чувствах?
Глава 11
Лондон так разительно отличался от безмятежного Гэмпшира, что порой Лотти казалось, будто она попала в другую страну. У нее за окном столица — мир высокой моды и бесконечных развлечений, резких контрастов нищеты и роскоши, шикарных лавок и соседствующих с ними притонов и трущоб. За воротами Темпл-Бар начинался Сити, исторический и деловой центр города, а к западу от него раскинулись сады, аллеи, концертные залы и лавки, заваленные самым неожиданным товаром.
На второй неделе супружеской жизни Ник нашел удовольствие в том, чтобы всячески баловать Лотти, словно капризного ребенка. Он возил ее в кондитерскую на Беркли-сквер и угощал мороженым из каштанового пюре с засахаренными вишнями. На Бонд-стрит Ник накупил для жены самой разной французской пудры, десяток флаконов туалетной воды, несколько дюжин пар вышитых шелковых чулок. Лотти тщетно уговаривала его не тратить целое состояние на белые перчатки и платки и наотрез отказалась от розовых шелковых туфелек с золотыми кисточками, которые стоили больше, чем месячная плата за обучение в Мейдстоуне. Но Ник пропускал ее возражения мимо ушей и продолжал скупать все, что привлекало его взгляд. В последнюю очередь они заехали в чайный магазин, где Ник заказал полдюжины экзотических сортов чая в расписных банках с загадочными названиями «Ружейный порох», «Конгу» и «Сушонг».
Вообразив, какую гору коробок и свертков сегодня доставят посыльные в дом на Беттертон-стрит, Лотти ужаснулась и принялась уговаривать Ника образумиться.
— Больше мне ничего не нужно, — твердила она, — ноги моей больше не будет ни в одной лавке! Для такого расточительства нет никаких причин.
— Напротив — есть, — возразил Ник, помогая жене сесть в карету, заваленную сверточками и коробочками.
— Вот как? Какие?
Ник расцвел обаятельной улыбкой. Вряд ли он пытался купить ее благосклонность — Лотти и без того охотно отзывалась на его ласки. Может быть, он просто хотел вызвать у нее чувство признательности? Но зачем?
Жизнь с Ником Джентри оказалась загадочным чередованием минут прекрасной близости и воспоминаний о том, что в остальном они совершенно чужие люди. Лотти не понимала, зачем Ник каждую ночь покидает ее спальню, не позволяя себе засыпать рядом с ней. Но на фоне согласия, царившего между ними, эта странность выглядела безобидно. Ник отклонял робкие попытки уговорить его остаться, объяснял, что предпочитает спать один и что так им будет гораздо удобнее.
Лотти вскоре выяснила, что с Ником не стоит заводить разговоры на некоторые темы, от которых он вспыхивает, как порох от искры. Она больше не пыталась расспрашивать его о детстве и о тех временах, когда он носил другое имя. Когда Ник злился, он не кричал и не швырял в нее чем попало, но словно каменел, уходил из дома и возвращался лишь поздно ночью. Еще Лотти узнала, что Ник ненавидит беспомощность, предпочитая всецело распоряжаться своей жизнью. Он считал, что настоящий мужчина обязан уметь пить, не пьянея, — и при этом иногда злоупотреблял спиртным. Даже такой доступной роскоши, как сон, он не любил предаваться слишком часто, поскольку не желал надолго терять бдительность. Как и объясняла Софи, Ник не допускал никаких проявлений слабости и упрямо уверял, что не чувствует боли.
— Но почему? — недоуменно допытывалась Лотти у Софи, отправляясь с ней на примерку или за готовыми нарядами. — Чего он боится, если постоянно вынужден оставаться начеку?
Долгую минуту сестра Ника смотрела на нее так, словно ответ уже был готов сорваться у нее с языка. Ее синие глаза наполнились печалью.
— Надеюсь, когда-нибудь он доверится вам, — тихо произнесла Софи. — Такую ношу нелегко тащить в одиночку. Скорее всего он молчит, не зная, как вы отнесетесь к его признанию.
— К признанию в чем? — уточнила Лотти, но Софи не ответила.
Что же это за страшная тайна? Лотти напрасно ломала над ней голову. Ей осталось лишь предположить, что Ник кого-то убил — скорее всего в припадке бешенства. Ничего хуже представить себе она не могла. Она помнила о его преступном прошлом и допускала, что прежде он совершал постыдные и достойные осуждения поступки. Но при этом Ник был настолько сдержан, что Лотти всерьез опасалась никогда не узнать, что у него на душе.
А в остальном Ник оказался неожиданно нежным и щедрым мужем. Он выспрашивал у Лотти правила этикета, которые вдолбили ей в школе, останавливал ее, просил подробных объяснений. По вечерам он необидно подшучивал над ее скромностью, раздевал ее при свете лампы, целовал с головы до пят, поставив перед зеркалом, выбирал изощренные позы, отчего Лотти становилось и сладко, и стыдно. Ник умел воспламенить ее единственным взглядом, мимолетной лаской, одним словом. Дни проходили, окутанные дымкой любовного влечения, в ежеминутных воспоминаниях друг о друге.
Когда прибыли ящики с книгами, Лотти завела обычай по вечерам читать Нику в постели. Иногда, слушая ее чтение, Ник укладывал к себе на колени ее ноги и массировал ступни, щиколотки, перебирал пальцы. Стоило Лотти сделать паузу, и она видела, что Ник смотрит на нее не отрываясь. Это зрелище ему никогда не надоедало, он словно пытался разгадать какую-то тайну, скрытую в глубинах ее глаз.
Однажды вечером он взялся учить ее играть в карты и за каждый проигрыш потребовал интимных ласк. Игра завершилась сплетением рук и ног на ковре, причем Лотти задыхающимся голосом обвиняла Ника в мошенничестве. В ответ он лишь усмехнулся, сунул голову к ней под юбку, и обвинения утихли сами собой.