Читать интересную книгу Из шпаны – в паханы - Евгений Сухов

В том взгляде, каким наградил чекиста Резо, выплеснулась вся его ненависть. Но Андрей этого не заметил.

– В самом деле, пап. Ну к чему эта спешка?

– Да, действительно...

– Время вышло, Резо, – жестко бросил Камаев и уже значительно мягче добавил: – Спускайся, Андрей. Автомобиль ждет тебя внизу. Я скоро буду.

Мальчик еще раз обнял отца, приподнялся на цыпочки и коснулся губами небритой щеки жигана. Затем быстро развернулся и бодрым шагом вышел из кабинета. Резо молча смотрел ему вслед.

– Ты усыновил его? Да?

– Фактически нет, – Камаев поправил воротник кожаной куртки. – Но сейчас не об этом. Ты запомнил все, что я тебе сказал?

– Запомнил. Рекрута в обмен на Андрея. Я все сделаю.

– Ну и прекрасно, – чекист вернулся к столу и, как в прошлый раз, поднял трубку. – Приятно иметь с тобой дело, Резо.

* * *

Москва. Бутырская тюрьма

Дверь в карцер отворилась с отвратительным лязгающим звуком, и свет, от которого Гроссовский за истекшие двое суток успел порядком отвыкнуть, резанул арестанта по глазам. Михаил Петрович зажмурился.

– Гроссовский, на выход! – скомандовал красноармеец, придерживая ремешок винтовки рукой. – Живо!

Гроссовский спустил ноги на пол. Спина болезненно ныла от долгого лежания на жестких нарах. Но привычный к подобным неудобствам и лишениям Михаил Петрович умудрился даже заснуть. С хрустом потянувшись, он бросил короткий взгляд на соседние нары. Резо в карцере не было. Выходило, что с тех пор, как утром грузин попросился на встречу с начальником тюрьмы и его увели, сокамерник Гроссовского так и не возвращался. Бывший коллежский асессор надеялся, что переговоры Резо проходят успешно. Возможно, он уже свиделся с Андреем. Интересно, каким тот стал по прошествии этих трех лет?

– Ты выходить будешь? Или прижился тут уже? – поторопил заключенного красноармеец.

Гроссовский не стал искушать судьбу. Все за те же три года он привык к безропотному подчинению конвойным. Заложив руки за спину, как того требовали правила внутреннего распорядка, он вышел из карцера и встал лицом к стене. Красноармейцу не пришлось напоминать об этом очередным окриком.

Вопреки ожиданиям, Гроссовского повели не в камеру, а по обводному коридору в административное здание. Красноармеец спокойно шел за ним и не собирался давать заключенному никаких объяснений. А спрашивать Михаил Петрович не решился.

На входе в административное здание, аккурат под низким арочным сводом, им навстречу попалась другая пара. Красноармеец постарше сопровождал Резо Зурабишвили. Руки грузина были заложены за спину, а взгляд направлен себе под ноги. Он даже не поднял головы, когда две пары поравнялись, а следовательно, и не заметил Гроссовского. Однако Михаил Петрович успел заметить блуждающую улыбку на губах жигана...

– Ознакомьтесь с документом, Михаил Петрович, – предложил Тимошин, едва Гроссовский переступил порог его кабинета. – И если все верно, распишитесь внизу.

Гроссовский настороженно приблизился к столу. Прикасаться к бумаге он не спешил.

– А что это?

– Список ваших личных вещей, с которыми вас доставили сюда в октябре девятнадцатого года. А это, – начальник Бутырки небрежно бросил поверх первого листа еще один, точно такой же. – Приказ о вашем освобождении за подписью товарища Дзержинского.

– Об освобождении? – опешил Гроссовский. – Меня что же... отпускают? Так получается?

В какой-то момент арестанту подумалось, что он все еще спит, ворочаясь с боку на бок на жестких нарах тюремного карцера. Как часто он видел подобные сны! И все они неизменно разбивались о суровую реальность. Но сейчас... Сейчас он явно не спал. Все это происходило на самом деле.

– А что вас так удивило, Михаил Петрович? – Тимошин повернулся к нему спиной и принялся методично рыться единственной рукой в ящиках своей огромной картотеки. – Мне помнится, именно так вам и было обещано товарищем Камаевым. В этом самом кабинете. Вы со своей задачей справились успешно... И товарищ Камаев тоже слово сдержал. Ознакомьтесь со списком и подпишите.

Дрожащей рукой Гроссовский поднял со стола бумагу. Ту, в которой говорилось о его освобождении. От волнения строчки плясали и расплывались перед глазами, но бывший коллежский асессор сумел прочесть главное. Свободен!..

Гроссовский взял второй лист и, практически не читая, поставил внизу размашистую подпись. Какое значение имело, все ему вещи вернут или не все. Насколько помнил Михаил Петрович, на момент ареста ничего особо ценного при нем не было. Сейчас гораздо важнее было другое.

– Я... могу идти?

– Одну минуточку, – Тимошин задвинул один из ящиков и расположился за своим рабочим столом. Придвинул к себе телефон. – Товарищ Камаев просил информировать его...

Гроссовский закрыл глаза. Свободен! После трех лет мытарств и разного рода лишений он наконец был свободен. Михаил Петрович с трудом сдерживал себя, чтобы не расплакаться.

– Товарищ Камаев? – заговорил в трубку Тимошин. – Да, я. Вы просили доложить... Совершенно верно. Он уже здесь... Что? Один момент. Михаил Петрович, вас.

Начальник тюрьмы передал трубку Гроссовскому.

– Очень рад, что ваше дело завершилось благополучно, Михаил Петрович, – донесся до Гроссовского приглушенный голос Камаева. – Хотя вынужден признать, что вы сами поспособствовали своему освобождению. Забирайте ваши вещи и спускайтесь вниз. Прямо за проходной вас будет ждать автомобиль.

– Ну, зачем же?.. Я... – попытался было протестовать Гроссовский, но Камаев безапелляционно перебил его:

– Делайте, что вам говорят, Михаил Петрович. Водитель отвезет вас на Лубянку.

– На Лубянку?

– Именно. И проводит ко мне в кабинет. Я буду вас ждать, Михаил Петрович. Мы еще не закончили наши с вами общие дела. Поторопитесь.

В трубке прозвучал резкий сухой щелчок разъединения, а следом за ним по нарастающей короткие гудки отбоя. Гроссовский заметно растерялся.

– Все в порядке, Михаил Петрович? – осведомился Тимошин.

– Да, в полном.

– Тогда можете идти, – он забрал из рук освобожденного арестанта телефонную трубку и водрузил ее на массивный аппарат. – Вас проводят.

– Спасибо.

В специально отведенном помещении Гроссовскому выдали вещи, а затем все тот же красноармеец, тяжело ступая позади, довел арестанта до железных ворот. Михаил Петрович вспомнил, как этой самой дорогой его вели три года назад. Правда, в обратном направлении.

Ворота распахнулись, и в лицо Гроссовскому ударил морозный ветер. Суконное осеннее пальтишко явно не подходило для лютого декабря. Но другой одежды у Михаила Петровича в наличии не было. Так же, как и головного убора.

Черный автомобиль действительно поджидал недавнего арестанта неподалеку от входа. Водитель успел гостеприимно распахнуть дверцу с пассажирской стороны.

Гроссовский обреченно вздохнул и двинулся в направлении автомобиля.

* * *

Москва. Марьина роща

Негромкий стук в дверь заставил Графина моментально вскочить на ноги. Еще секунду назад он расслабленно почивал на диване, а теперь весь подобрался, насторожился... Взгляд старого уркагана сделался колючим и подозрительным.

– Ты ждешь кого-то?

Вопрос был адресован Федулу. Тот отрицательно покачал головой. На протяжении всей своей воровской карьеры Федул славился способностью ни при каких обстоятельствах не выдавать внутренних эмоций. Не прокололся он и сейчас.

– Никого я не жду. Сосед, наверное. Сейчас гляну.

– Подожди, – цепкие пальцы Графина до боли стиснули плечо бывшего соратника. – Я с тобой.

– Да чего ты паникуешь? Ни одна собака не знает, что ты здесь. Лучше поди, укройся.

Но Графин не последовал совету. Все так же придерживая Федула за плечо и держась немного за его спиной, он вместе с ним прошел в сени. Пальто гостя висело на вешалке, и он попутно выудил из кармана старенький потертый «наган». Стук в дверь повторился.

– Накинь цепочку и спроси, кто там, – шепотом распорядился Графин.

– Да перестань...

– Делай, что тебе говорят. Если узнаю, что ты меня продал, сука, сдохнешь первым. Давай!

Федул вынужден был подчиниться. Скрюченными старческими пальцами он накинул цепочку и тут же прошамкал:

– Кто там?

Ответа не последовало. Графин навел дуло «нагана» на дверь.

– Ну, чего молчать-то? – Федул добавил в голос сердитых интонаций. – Раз пришли, откликайтесь. Кто пожаловал-то?

И вновь ответом на его вопрос была полная тишина. Графин отчетливо мог слышать гулкие удары своего сердца. Палец, лежащий на спусковом крючке, побелел от напряжения. В глазах старого уркагана появилось что-то волчье, звериное...

Федул невыразительно пожал плечами, и в эту самую минуту тишину разрезал звон разлетевшегося стекла внутри помещения. Графин дважды выстрелил в закрытую дверь, затем что было силы толкнул на нее Федула и резко развернулся. С улицы бахнул ответный выстрел. Хозяин дома схватился двумя руками за простреленную грудь. Сквозь пальцы засочилась алая кровь. Глаза Федула превратились в два огромных чайных блюдца. Губы пытались произнести что-то, но слова не давались смертельно раненному человеку.