Если на этот последний вопрос трудно было ответить Кузмину или А. Н. Толстому, знавшему Судейкина неплохо, то где уж дознаться нам с вами за вековой преградой времени? Доверимся старым стихам… Вот Кузмин узнает, что Судейкин вернулся в Петербург, но не приходит, не дает о себе знать…
Я знаю, что у Вас такие нравы:Уехать, не простясь, вернуться тайно,Вам любо поступать необычайно…Извозчикам, актерам, машинистам —Вы всем открыты, все Вас могут видеть,Ну что ж, любви я не хочу обидеть:Я буду терпеливым, верным, чистым.
Поэт мучится ревностью, воображая себя в московском жилье Судейкина, воображая
Милые руки, глаза неверные,Уста любимые (неужели лицемерные?).
В утешение поэт купит себе такую же, как у неверного друга, «шапку голландскую с отворотами», наденет ее…
Свое увидя мельком отраженье,Я удивлюсь, что я не вижу Вас,И дорисует вмиг воображеньеПод шапкой взгляд неверных, милых глаз.
Кстати, как он выглядит, прославленный Кузмин — на глади зеркала, на многочисленных рисунках и полотнах, на мемуарных страницах? Вот его портрет в воспоминаниях Анатолия Шайкевича: «…удивительное, ирреальное, словно капризным карандашом художника-визионера зарисованное существо. Это мужчина небольшого роста, тоненький, хрупкий, в современном пиджаке, но с лицом не то фавна, не то молодого сатира, какими их изображают помпейские фрески. Черные, словно лаком покрытые, жидкие волосы зачесаны на боках вперед, к вискам, а узкая, будто тушью нарисованная, бородка вызывающе подчеркивает неестественно румяные щеки. Крупные, выпуклые, желающие быть наивными, но многое, многое перевидевшие глаза осияны длинными, пушистыми, словно женскими, ресницами. Он улыбается, раскланивается и, словно восковой, Коппеллиусом оживленный автомат, садится за рояль».
Но вернемся к стихам и краху любви. Из последнего, десятого, стихотворения «судейкинского» цикла Кузмина мы узнаем, что измена художника раскрыта, потому что новость распространилась уже по городу…
Счастливы все: невесты, женихи,Покойник мертв, скончавшись.
В романах здесь, как напоминает поэт, ставят точку, ну а в жизни это еще не всегда конец:
Судьбой не точка ставится в конце,А только клякса.
Дата под этими стихами: «Ноябрь — январь 1906–1907».
Но что же все-таки случилось с Судейкиным в ноябре — январе? Об этом могут рассказать пожелтевшие письма друзей и родственников:
«…С. Ю. Судейкин женится на О. А. Глебовой. Мне кажется, несчастный Кузмин, хотя несомненно скоро имеющий возродиться, в данную минуту являет вид достаточно плачевный и нуждающийся в участии и утешении».
Родственник, написавший это письмо, оказался прав: уже весной 1907 года происходит «возрождение», и пылкие стихи Кузмина обращены отныне к некоему Наумову. Что до Судейкина, то он в конце концов нарушил молчание и прислал письмецо страдавшему Кузмину:
Дорогой Михаил Алексеевич, мое долгое молчание мне кажется извинительным. Теперь совершенно спокоен и счастлив, шлю Вам привет. Я женюсь на Ольге Афанасьевне Глебовой, безумно ее любя.
Желаю Вам, дорогой друг, счастливо встретить праздники, если бы Вы приехали, мы были бы очень рады.
Сергей Судейкин.
Шлю привет поэту, будем друзьями. Приезжайте.
О. Глебова.
Кто же была эта Олечка Глебова? Ольга Афанасьевна Глебова, в которую в 1906 году «безумно» влюбился модный художник Сергей Судейкин, которая стала его женой и которая сама столетие спустя удостоилась в качестве художницы особой статьи в весьма почтенном «Словаре художников Русского Зарубежья»?
За год до их встречи двадцатишестилетняя прелестница Олечка окончила Императорское театральное училище в Санкт-Петербурге, пробыла год при Александринском театре, а потом получила ангажемент в Театре Комиссаржевской, где ее и увидел Судейкин (вероятней всего, на репетициях «Сестры Беатрисы», среди полудюжины молоденьких сестер-монахинь, окружавших главную героиню, сестру Беатрису — Комиссаржевскую). Роман Ольги и Сергея развивался бурно. Уже в первый месяц после открытия театра Олечка пошла на Николаевский вокзал провожать Сергея, уезжавшего в Москву, вошла с ним в вагон и не вышла по звонку: их поцелуй был важнее всего на свете. Она уехала с Сергеем в Москву, не явилась на спектакль и была уволена Комиссаржевской из театра. Молодые люди обвенчались в петербургской церкви Вознесения в начале 1907 года…
«А как же Кузмин?» — спросит обстоятельный читатель. Судейкину удалось на целое десятилетие сохранить дружбу с Кузминым. Что до возможных колебаний при выборе «противоположного» объекта страсти, то, надо полагать, герой наш был бисексуален, как и многие другие люди богемы в ту прославленную эпоху (как, скажем, Цветаева, Ахматова или сама Олечка Судейкина). Утверждают даже, что вскоре после женитьбы Судейкин возобновил нежные отношения с Кузминым, то есть изысканный эстет, томный Кузмин не вовсе проиграл от сравнения с неотразимой Ольгой. Ах, очарование мужской дружбы, воспетое Кузминым…
Маркиз гуляет с другом в цветнике.У каждого левкой в руке,А в парникеСквозь стекла видны ананасы.
Ведут они интимный разговор,С улыбкой взор встречает взор,Цветной узорПестрит жилетов нежные атласы.
«Нам дал приют китайский павильон!» —В воспоминанья погружен,Умолкнул он.А тот левкой вдыхал с улыбкой тонкой.
Да, конечно… Но Оля. Оля Судейкина… Петербургское «белокурое чудо», пепельноволосая, большеглазая, бледнолицая, хрупкая, тоненькая, стройная Олечка умела пробуждать страсть в мужчинах. Немногим женщинам в России XX века выпало на долю столько славословий, комплиментов и стихов, как Олечке Глебовой-Судейкиной. Внучка крепостного крестьянина, она провела детство на Васильевском острове, в бедной и неблагополучной семье мелкого, сильно пьющего петербургского чиновника, но сумела поступить в театральное училище и даже его окончить. Была ли она так красива, так неотразима и так талантлива, как утверждают поэты и мемуаристы? Мужчины отвечают на этот вопрос положительно и чаще всего взахлеб. Многочисленные ее портреты на полотне и бумаге оставляют нас, зрителей XXI века, в недоумении, да и женщины-мемуаристки цедят ей комплименты сквозь зубы, а то и вовсе бьют наотмашь (исключение составляет Ахматова, но тут особый случай).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});