И, как паук паутину, он плетет текст этой ревности. Ведь ревность — это язык. Искусство должно быть похоже на такую паутину. А мы, зрители, должны в нее попадать, как пролетающие мимо мухи.
Знаете ли вы, что такое усталость? Я вдруг понял, что это. Если у человека есть боль — у него нет усталости. Боль — это бензин. Любая потеря, какой бы страшной она ни была — это еще не пустота. У человека, у которого есть боль, есть и содержание. Усталость — это бессодержательность. Пока у человека есть горе — нет усталости. Горе — это своего рода капитал. Усталость приходит тогда, когда тупеет горе. Усталость всегда приходит после боли, на место боли, когда боль становится тупой. У меня пока есть капитал, а значит, есть и бензин. Мгновениями охватывает усталость, но я пока выкарабкиваюсь. Как у Бродского: «Вот такие теперь мы празднуем в Поднебесной невеселые, нечетные годовщины». Мое настроение не связано с тем, что у меня что-то не получается, или с тем, что я куда-то хочу попасть, а там меня не принимают. Как правило, у меня все получается. И все, что я затеваю, так или иначе воплощается. Я не помню, чтобы я чего-то сильно желал и не мог бы достичь, чтобы отчаивался и опускал руки. У меня бывало и так: есть сценарий, я уже готов его снимать, но вдруг я теряю ощущение фильма, становлюсь черствым, бесчувственным. Я начинаю сомневаться: «Да зачем это все? Нужно же потратить годы и много сил, которых нет», — и так далее. Кризисы всегда связаны с внутренним метанием, с вопросом, как найти тот самый образ, тот самый способ повествования, тот самый язык, чтобы фильм получился своим, живым.
Нет, я не боюсь создать что-то неживое. Так бывает — ты просто теряешь контакт с действительностью. Ты теряешь контакт с материалом, с характерами, которые лежат в твоем сценарии. Ты не в ладах со своими ощущениями. То, что ты пишешь или снимаешь, всегда связано с твоей жизнью, с твоими страстями. И вдруг ты теряешь контакт с самим собой. Но этот контакт и есть инструмент. Я не знаю никакого другого инструмента и очень боюсь потерять этот контакт.
Меня не пугают паузы. Я не очень люблю съемочный период. Я недавно снимал фильм. Световой день начинался в 5.50 утра и заканчивался в 6 вечера. Было много натурных съемок. Чтобы начать смену в 5.50, нужно быть на площадке в 4.30. Чтобы в 4.30 выйти на площадку, нужно встать в 3.00 или даже в 2.30. И нужно прийти заранее, первым. Ты должен быть самым бодрым, уверенным. Ты отвечаешь за атмосферу на съемочной площадке. От этой атмосферы зависит то, что далее во время сьемки будет происходить в кадре. Это такая странная вещь — атмосфера. Она зависит от множества факторов. Она не до конца рукотворна. Ты никогда не знаешь заранее, как ее создать. Это связано с чем-то, чем ты не до конца владеешь. Как у Ахматовой в «Музе»: «Когда я ночью жду ее прихода, // Жизнь, кажется, висит на волоске». Атмосфера на площадке создается каким-то особенным настроением режиссера, и он как будто подчиняет своему настроению все: актеров, команду из пятидесяти человек, съемочную технику. Подчинить своему настроению весь этот завод, производящий фильм, бывает очень сложно. Индустрия пытается конвенционализировать съемочный процесс — так она устроена. И чтобы сохранить атмосферу, режиссеру часто приходится быть диктатором, встречать сопротивление и гасить его. Это очень сложное и нелюбимое мной занятие.
Каждое раннее утро, отправляясь на съемочную площадку, я размышлял: «Надо же было добровольно себе это причинить?! Зачем мне это?» Я читал где-то в интервью знаменитых режиссеров, что они не могут жить без съемок. А я могу. Я так ни разу и не крикнул: «Мотор!» За меня кричали мои ассистенты, если это было нужно. Мне вообще не очень нравится образ режиссера. Помните, Якин в «Иване Васильевиче»? Сам по себе образ интересный — такой вот Якин кричит на площадке: «Мотор!», а потом разъезжает с девушками в кабриолете. Я знаю, что режиссер должен быть таким, как Якин, но у меня не очень это получается. Съемочная площадка для меня — не совсем органичная среда. Недавно я вычитал в дневниках Святослава Рихтера такие слова: «Ненавижу две вещи: анализ и применение власти. Дирижеру не избежать ни того ни другого. Это не для меня». Режиссер тут очень похож на дирижера. На площадке я всегда думаю: «Ну, слава богу, это когда-нибудь закончится», — и считаю дни. Поэтому я прекрасно чувствую себя в паузах, когда не снимаю, когда мечтаю о будущем фильме, когда придумываю его, и всегда пытаюсь затянуть эти паузы. И мне нужен продюсер, который не позволит долго затягивать и скажет: «Все, пора снимать».
Я никогда не хотел уходить из профессии. Таких отчаянных моментов у меня не было. Были остановки, я осознавал, что нужно найти язык, способ повествования, пластические ходы. Я искал и находил. Недавно, не помню уже в который раз, я пересмотрел «Сладкую жизнь» Феллини. Единственное ощущение, которое у меня было после просмотра: «Может, мне не нужно снимать фильмы, мировой кинематограф уж как-нибудь обойдется и без меня. Может, лучше делать вино где-нибудь в Грузии». Критерии оценки вина хотя бы четкие, в отличие от критериев оценки фильма. Наутро я отогнал эти меланхолические мысли, а может, это было и зря.
Если серьезно, я не бросаю столь сомнительное дело, как съемка фильмов, только потому, что я все время ищу что-то — язык, стиль, героя. Меня увлекают сами поиски. Вот и сейчас у меня пауза. Я не собираюсь скоро снимать, я так устроен. Мне нужно набрать материал. Когда я снимаю фильм, я использую все свои ресурсы, применяю все стилистические находки. Это такая лабораторная работа, и она связана со стилистическими поисками. Я исчерпываю весь свой ресурс на одном фильме, а когда я приступаю к созданию следующего, мне заново нужно произвести всю работу, то есть не просто придумать и написать историю, а придумать язык, с помощью которого она будет рассказана.
На данный момент у меня есть шесть историй. Все они кажутся мне оригинальными, интересными, они драматургически выверены. Уже написано три литературных сценария, но чтобы они превратились в кино, нужно проделать огромный путь. И я не готов сейчас начинать... История — это всего лишь малая часть. Кино — не иллюстрация истории. Нужно почувствовать и найти специфический язык своего фильма,