и не помышляла бы о вступлении в НАТО, если б не понимала, что это ее стремление не противоречит, а соответствует политике США. После окончания холодной войны НАТО сохранилось, но было ли это достаточно для обеспечения в полном объеме присутствия США в Европе? Это — не праздный вопрос. Ситуация быстро менялась. Европа шла и идет по пути интеграции. Вырисовываются контуры одного из самых сильных центров многополюсного мира. В самом Североатлантическом альянсе явно начинал «выпирать» европейский элемент, приобретавший все большую историческую перспективу. Именно такая ситуация, очевидно, заставила Вашингтон думать над тем, как укрепиться в НАТО и, следовательно, в Европе через расширение Североатлантического союза за счет принятия новых членов, коленопреклоненно относящихся к США.
Создалось впечатление, что после первой встречи с У. Кристофером наши оппоненты приступили к «разведке боем» с целью определить прочность российской позиции по расширению НАТО. Это стало абсолютно ясно во время официального визита в Москву У. Кристофера 21–22 марта 1996 года. Вряд ли можно считать случайным, что буквально накануне приезда в Москву госсекретарь США сделал в Праге «концептуальное» заявление, в котором подчеркивались следующие моменты: для стран Центральной и Восточной Европы существует реальная угроза; лидерство США в Европе — необходимое условие обеспечения ее стабильности; во втором эшелоне кандидатов на вступление в НАТО может присутствовать Украина в контексте ее интеграции в европейские структуры; никаких пауз в переговорах с новыми кандидатами для вступления в НАТО нет и быть не может — это непрерывный процесс.
В первом же разговоре я сказал Кристоферу, что Ельцин весьма резко отреагировал, когда ему доложили о содержании выступления в Праге. Сослался и на жесткий разговор президента с генеральным секретарем НАТО Соланой, который был принят в Кремле за день до приезда госсекретаря США, и, по всей видимости, это тоже была реакция на пражское заявление Кристофера. Добавил к сказанному: не получается ли, что США делают ставку на проигрыш Ельцина на выборах?
Кристофер, который признался в том, что уже знает от Соланы о предельно жесткой российской позиции, стал оправдываться, прибегая к традиционным уверткам, — мол, в Праге он говорил и о другом: о чрезвычайной важности установления нормальных, продвинутых отношений России с НАТО. Попросил соответствующим образом «подготовить» его предстоящую на следующий день встречу с Ельциным. Чувствовалось, что он очень нервничает перед этой беседой.
Ельцин, видимо, счел, что сигнал, направленный и генеральному секретарю НАТО, и через меня государственному секретарю, достаточен, чтобы отвести сомнения в «зыбкости» нашей позиции. Разговор Ельцина с Кристофером был благожелательным. Затронули вопросы проведения на должном уровне саммита по ядерной безопасности в Москве, трансформации «семерки» в «восьмерку» в Лионе.
Характерно, что во время переговоров с Кристофером в расширенном составе, которые сразу же начались в МИДе после его встречи в Кремле, ни госсекретарь, ни его коллеги ни словом не обмолвились о НАТО. Мы тоже не поднимали этого вопроса.
Однако в Джакарте, где 23 июля 1996 года в период очередного заседания форума АСЕАН по проблемам безопасности я вновь встретился с госсекретарем США, Кристофер начал беседу со слов:
— Вопрос о расширении НАТО, равно как и о предоставлении разных классов членства в НАТО, с третьими странами мы не обсуждаем.
— Не следует говорить с нами в ультимативной форме, — ответил я Кристоферу. — Если же вы нам говорите, что не хотите обсуждать эту тему, мы будем вынуждены сделать больший акцент на обеспечении нашей безопасности, в частности пересмотрев некоторые уже подписанные договоры по сокращению вооружений.
— Я не выдвигал ультиматумов, а просто разъяснял ситуацию, — отреагировал госсекретарь.
Мы не идеализировали обстановку, понимая, что США, по сути, осуществляют координацию между всеми западными участниками «параллельных» контактов с нами. Но одновременно далеко не все из них считали безупречной крайнюю позицию, проталкиваемую госсекретарем Соединенных Штатов. 30 июля 1996 года в Париже М. Рифкинд сказал мне:
— Во время диалога между вами и НАТО можно обсуждать в формате «16+1» вопросы непродвижения ядерного оружия. Но по более широким вопросам отношений между Россией и НАТО вам следует все-таки консультироваться и на двусторонней основе. Причем не только с США, но также с Великобританией и Францией. США, конечно, наиболее важный партнер, но они не могут говорить от имени всего НАТО.
Эта беседа состоялась спустя почти два месяца после того, как в Берлине я встретился с министром иностранных дел Германии К. Кинкелем.
— То, что сейчас скажу, я ни с кем не согласовывал, — сказал К. Кинкель. — Не подумать ли нам о создании Совета Россия — НАТО, где Россия была бы представлена на равноправной основе?
Это была еще одна новая и очень важная постановка вопроса. Но самым главным в этой связи следует признать высказанную президентом Франции Ж. Шираком идею «цепочки»: реформирование НАТО, затем диалог между Россией и обновленным Североатлантическим альянсом с целью установления особых отношений России — НАТО, а затем уже переговоры о его расширении, включая формы и содержание. Во время встречи «восьмерки» в Лионе Ж. Ширак подчеркнул, что идею такой «цепочки» разделяет и федеральный канцлер Г. Коль.
Я сказал французскому министру иностранных дел де Шаретту, с которым встретился отдельно в Лионе, что мы готовы были бы пойти по этому пути. К сожалению, идея президента Ширака позже была размыта — ведь ее смысл, как мы понимали, заключался не только в фиксации трех направлений деятельности, но и последовательности их претворения в жизнь.
За спиной Соланы США
Именно в это время начало проявляться некоторое раздражение со стороны американцев по поводу того, что Россия ведет разговоры параллельно по многим линиям. Судя по реакции европейских собеседников, это раздражение было доведено и до них. Может быть, отсюда и росли корни американского предложения начать не откладывая переговорный процесс на натовском «треке», иными словами, с X. Соланой.
Мы готовились к этим переговорам серьезно. На протяжении лета 1996 года в тесном взаимодействии с представителями Министерства обороны и Службы внешней разведки были наработаны многовариантные позиции и согласована наша переговорная линия. Однако, по нашему общему мнению, переговоры, как таковые, еще не вполне созрели. Следовало продолжать «зондажную работу».
Предстояли важнейшие встречи в Нью-Йорке, куда я должен был вылететь на заседание Генассамблеи ООН. Мне уже сообщили, что буду принят президентом Б. Клинтоном. А 20 сентября по пути в Нью-Йорк провел в Вене беседу с X. Соланой.
Позже у меня установились хорошие отношения с Хавьером Соланой. Однако в тот раз все предвещало несовместимость собеседников. Когда я задавал конкретные вопросы, X. Солана отвечал, что не может говорить от имени 16 стран — членов НАТО без предварительного обсуждения с ними. В то же время предлагал мне дать конкретные ответы на поставленные им вопросы, чтобы, как было совершенно ясно, досконально выявить резервы нашей позиции. Я сказал ему:
— Вы не обижайтесь, но у меня такое впечатление, что оба мы в тюремной камере,