— конечно, были и хорошие моменты, без них бы я вообще туда не сунулся, но в основном… Та работа меня просто изнутри выедала. А теперь у меня стабильный рабочий график, я горжусь тем, чем занимаюсь, и ночью сплю как невинный младенец.
— А работа, которой ты занимался с Софи Корлисс?
— Ну, по закону многого я вам сказать просто не могу — конфиденциальная информация, сами понимаете. Она обратилась ко мне за помощью, и я постарался сделать все, что было в моих силах. У нее в жизни не все шло гладко.
— А почему она школу бросила, не скажешь?
Он виновато улыбнулся:
— Боюсь, что не скажу. Конфиденциальная информация.
— Я все никак не могу понять, что она за человек, — сказал я.
— Потому что как личность она не существует. Софи из тех подростков, которые… Она росла, но не взрослела. В смысле не приобретала в процессе взросления никаких жизненных навыков. Ни к чему не стремилась. Сама плохо себе представляла, кто она такая. Достаточно умная, чтобы понять, что у нее есть недостатки. Но недостаточно умная, чтобы понять, какие именно. А даже если бы и поняла, что бы она могла с этим поделать? Невозможно просто взять и решить — вот это станет делом моей жизни. Призвание нельзя создать искусственно. Софи была из тех, кого я называю «поплавками», — они всю жизнь плывут по течению и ждут, когда появится кто-то, кто скажет им, куда надо двигаться.
— А с ее подружкой Амандой ты когда-нибудь встречалися? — спросила Энджи.
— А, — протянул он. — Аманда.
— Значит, встречался?
— Если вы встречались с Софи, то встречались и с Амандой.
— Не ты один так говоришь, — сказал я.
— А вы с ней знакомы, нет?
— Много лет назад, когда ее…
— Ой, — сказал вдруг он, чуть оттолкнувшись вместе со стулом от столика. — Ты же тот самый парень, который в девяностых ее нашел, так? Господи. То-то мне фамилия знакомой показалась.
— Ага, было дело.
— А теперь опять ее ищешь? Ирония судьбы. — Он покачал головой. — Ну, какой она была тогда, я не знаю, но сейчас… Аманда очень выдержанная. Возможно, даже слишком. Я никогда не встречал подростка ее возраста, который относился бы к себе так трезво. Я имею в виду, и в шестьдесят не каждый комфортно чувствует себя в собственной шкуре, а уж в шестнадцать… Но вот Аманда точно знает, кто она такая.
— И кто же?
— В смысле?
— Нам многие говорили, что Аманда очень спокойная и выдержанная. Но из твоих слов следует, что ты точно знаешь, что она за человек. Вот я тебя и спрашиваю — кто она?
— Она именно то, чего от нее ждут. Живое воплощение приспособляемости.
— А Софи?
— Софи… пластичная. Она будет следовать любым принципам, если это поможет ей вписаться в окружение. В отличие от нее Аманда приспосабливается не к окружению, а к тому образу, в котором этому окружению хочется ее видеть. Но она сбрасывает его, как пустую оболочку, стоит ей сменить окружение.
— Ты ею восхищаешься.
— Ну, не то чтобы восхищаюсь, но признаю — она выдающийся ребенок. Ее ничто не выводит из равновесия. Ничто не способно изменить ее волю. И это в шестнадцать лет.
— Впечатляюще, — сказал я. — Знаешь, чего бы мне хотелось? Чтобы хоть кто-нибудь из тех, с кем мы говорили, рассказал нам о ней что-нибудь этакое… Смешное, или трогательное, или дурацкое.
— Это не в ее духе.
— Судя по всему, ага. А что насчет Зиппо? О нем тебе слышать доводилось?
— Парень Софи. Настоящее имя то ли Дэвид, то ли Дэниел Лайтер. Врать не буду, точно не помню.
— Когда ты в последний раз виделся с Софи?
— Недели две назад, может, три.
— А Аманду когда в последний раз видел?
— Примерно в то же время.
— А Зиппо?
Он осушил свой стакан.
— Господи.
— Что такое?
— Тоже недели три назад. Так они все вместе… — Он взглянул на нас.
— Пропали, — кивнула Энджи.
Наша дочь лазала по «паутинке», стоявшей в центре детской площадки. Снег как пошел на закате солнца, так и продолжал сыпать. На земле под «паутинкой» был насыпан слой песка толщиной с фут, но я все равно был настороже, готовый поймать Габби, если та упадет.
— Итак, Детектив, — сказала Энджи.
— Да, Младший Детектив? — ответил я.
— Ага, значит, я Младший Детектив? Вот он, бытовой шовинизм на рабочем месте.
— На эту неделю будешь Младшим, а потом я тебя повышу.
— И за какие заслуги?
— За основательную розыскную работу и за изобретательность под одеялом.
— И вот не стыдно тебе, а? Это, между прочим, домогательство.
— Ну, на прошлой неделе, если я правильно помню, ты от такого домогательства имя свое позабыла.
— Мам, а почему ты забыла, как тебя зовут? Ты что, головой ударилась?
— Обалдеть, — сказала мне Энджи. — Нет, мама головой не ударялась. А вот ты смотри под ноги, не то упадешь. И за перекладину эту не хватайся — видишь, она обледенела вся?
Моя дочь взглянула на меня и страдальчески закатила глаза.
— Слушай, что начальство говорит, — сказал я.
Когда Габби вернулась к покорению «паутинки», Энджи спросила меня:
— И что мы за сегодня узнали?
— Узнали, что, скорее всего, с полицейскими говорила Софи, выдавшая себя за Аманду. Узнали, что Аманда — хладнокровная и уравновешенная девочка. А Софи — нет. Мы узнали, что в какую-то комнату зашли пятеро, двое умерли, но вышли оттуда четверо. Что бы это ни значило. Мы узнали, что где-то в мире есть пацан по имени Зиппо. Мы узнали, что, возможно, Аманду похитили, поскольку оставаться в школе для нее было значительно выгоднее, чем убегать из дому. — Я взглянул на Энджи. — Все, больше ничего в голову не приходит. Ты не замерзла?
Она застучала зубами:
— Я и из дому-то сегодня выходить не хотела. Как так получилось, что у нас родилась Эдна Эскимоска?
— Ирландская кровь сказывается.
— Пап, — сказала Габби. — Лови меня!
Ровно через две секунды она спрыгнула с перекладины, и я поймал ее. В своих пушистых наушниках, пуховике с капюшоном и слоях четырех одежды, включая термальное белье, она была похожа на меховую горошину.
— У тебя щеки холодные, — сказал я.
— А вот и нет.
— Э, ну как скажешь. — Я посадил ее себе на шею и обхватил лодыжки. — Мама замерзла.
— Мама всегда мерзнет.
— Это потому, что мама итальянка, — сказала Энджи, пока мы шли с детской