Читать интересную книгу Исповедь королевы - Виктория Холт

Принцесса де Ламбаль обратила мое внимание на Розу Бертен. Герцогиня Шартрская также рекомендовала мне ее. Она была grande couturiere[76] и имела магазин на улице Сент-Оноре. Ее считали чрезвычайно искусной.

Когда ее привели ко мне, она пришла в экстаз от моей фигуры, цвета лица и волос, моей изысканности и природного изящества. Все, что ей нужно было для счастья, — это одевать меня. Она принесла с собой образцы некоторых тканей — это были самые изысканные ткани, которые я видела за всю мою жизнь, — и начала драпировать меня в них, даже не спросив разрешения. У нее практически полностью отсутствовало то почтение, к которому я привыкла. Она вела себя так, словно пошив платьев был важнее, чем сама монархия. Для нее я была не столько королевой, сколько совершенной моделью для ее произведений. Она сшила мне платье, которое было, пожалуй, самым элегантным из всех, которые у меня когда-либо были. Я сказала ей об этом, и на следующий день Роза Бертен вдруг «обнаружила» еще одну ткань, которая была словно создана для меня. Никто другой не получит ее, сказала она. Если я откажусь, она просто отложит эту ткань. Она ни для кого не будет шить из этого материала, кроме королевы Франции.

Новая знакомая забавляла меня. Она никогда не ждала в прихожей, а проходила прямо в мои апартаменты. Когда одна из моих служанок назвала ее портнихой, она была шокирована.

— Я — модельер! — резко ответила она.

И Роза Бертен действительно была модельером. Она очаровала меня своими рассказами об оттенках, о шелках и парче. Она регулярно приходила ко мне и предлагала все новые модели. Иногда я тоже кое-что предлагала.

— Если бы мадам не была королевой Франции, она была бы модельером! Теперь мадам, должно быть, будет рада показать миру эти шедевры!

Мои платья становились все более элегантными. В этом не было никакого сомнения. Мои невестки пытались подражать мне. Роза Бертен втихомолку смеялась над ними в моих апартаментах:

— Разве у них есть фигура Афродиты? Разве они ходят так, словно парят в облаках? Разве у них есть грация и очарование ангела?

Нет, у них не было всего этого, но все же они были достаточно богаты, чтобы позволить себе использовать таланты Розы Бертен.

Между нами говоря, мы с ней стали законодательницами моды при дворе. Когда я входила в зал, все ждали затаив дыхание, чтобы увидеть, что на мне надето. Потом они шли к Розе Бертен и умоляли ее скопировать для них мои наряды.

Она говорила мне, что выбирает клиентов с осторожностью. Одна была слишком худой, другая — слишком толстой, а третья — ужасно неуклюжей.

— Что бы вы думали, мадам? Жена торговца имела дерзость зайти вчера в мое заведение. Неужели я буду работать для нее? Какое высокомерие! Хотя это была жена очень богатого торговца, я сказала ей: «У меня нет времени, чтобы тратить его на разговоры с вами, мадам. У меня назначена встреча с Ее Величеством!»

Это делало мою жизнь более интересной. Когда пришли счета от нее, я, едва взглянув на огромные цифры в конце листка бумаги, сразу же нацарапала внизу: «Payez»[77].

О, мое безрассудство тех дней! Я отказывалась видеть, что происходит в мире вокруг меня. Я не слушала, когда говорили о напряженных отношениях между Францией и Англией, которые в любой момент могли привести к войне, совершенно забыла о «мучной войне» и танцевала до трех часов утра или играла в карты. В то время меня начали серьезно привлекать азартные игры.

Я многое делала для того, чтобы отменить этикет, но, естественно, мне не удалось добиться полного успеха. Когда я просыпалась, одна из моих служанок приносила мне в постель альбом, в котором были нарисованы модели моих платьев. Как только мне доставляли новое платье, его сразу же заносили в этот альбом. Моей первой заботой после пробуждения было решить, что я буду носить в течение всего дня, и в зависимости от этого я планировала все свои дела. Например: платье для приемов — утром, neglige[78] — после полудня и роскошное платье, сшитое Розой Бертен, — на вечер. Другая служанка стояла возле кровати и держала поднос с булавками. Сделав выбор, я втыкала одну из булавок в выбранный рисунок. После этого альбом убирали, а платья выносили и держали наготове в ожидании того момента, когда они понадобятся.

Церемония вставания была ужасно утомительной. Я мечтала о Трианоне и приняла решение проводить там как можно больше времени. Просыпаться в своей собственной маленькой комнатке! Какая это была радость! Вскакивать с кровати и глядеть на свои сады, которые я переделывала по своему желанию! Может быть, даже выбегать на улицу в накидке, наброшенной поверх ночной рубашки! Какое веселье, какая радость — ощущать голыми ногами росу на прохладной траве! Это была одна из моих любимых забав в Трианоне.

Как все это было не похоже на Версаль, где этикет словно душил меня и отнимал у меня мою природную живость!

Однажды зимним утром церемония моего lever[79] перешла все разумные пределы. Чтобы одеть меня, с одной стороны от меня должна была стоять фрейлина, а с другой — камеристка. А если этого было недостаточно, то должна была еще присутствовать моя первая femme de chambre[80], а кроме того — две служанки более низкого ранга.

Это была крайне растянутая процедура, и в то холодное утро она не доставляла мне ни малейшего удовольствия. В обязанности камеристки входило надевать на меня нижнюю юбку и подавать мне платье, а фрейлина должна была выполнять более интимные обязанности — надевать на меня нижнее белье и лить воду, пока я буду умываться. Но если присутствовала принцесса из королевской семьи, то фрейлина должна была уступить ей право подавать мое белье. И этот порядок должен был соблюдаться в высшей степени скрупулезно. Ведь могло случиться так, что присутствовали сразу две или три принцессы, и, если бы одна из них стала узурпировать обязанности другой, подразумевая тем самым, что ее ранг выше, это было бы величайшим нарушением этикета.

В то особенное утро я была еще не одета, ожидала, когда мне подадут нижнее белье, и уже собиралась принять его у фрейлины, когда дверь открылась и вошла герцогиня Орлеанская. Увидев, что происходит, она сняла перчатки и, приняв белье от фрейлины, подала его мне. Но как раз в этот момент появилась графиня де Прованс.

Я глубоко вздохнула, мое раздражение росло. Я была все еще не одета. Сначала меня задержала герцогиня Орлеанская, а теперь появилась еще моя невестка, которая будет считать себя глубоко оскорбленной, если кто-нибудь другой, а не она, наденет на меня белье. Я отдала ей белье, сложила руки на груди и с выражением смирения на лице стала ждать. Я радовалась уже хотя бы тому, что не было дамы более высокого ранга, чем моя невестка, которая могла бы прийти и повторить всю эту глупейшую процедуру сначала.

Мария Жозефа, заметив мое нетерпение и увидев, что я замерзла, не стала задерживаться, чтобы снять перчатки, а сразу надела на меня через голову сорочку, одновременно сняв чепец.

— Кошмар! Как это утомительно! — не сдержавшись, пробормотала я, после чего рассмеялась, чтобы скрыть свое раздражение. Но в тот раз, как никогда, я была полна решимости переступить через их глупый этикет, так как понимала, что он, возможно, необходим в некоторых особо торжественных случаях, но доводить его до таких пределов было просто смешно.

Зато я наслаждалась, приводя Розу Бертен в мои личные апартаменты, куда до нее никогда не допускали торговцев, и проводя все больше и больше времени в Трианоне.

Самой длинной церемонией в течение всего дня была процедура укладки моих волос. Естественно, я пользовалась услугами лучшего парикмахера Парижа, что, возможно, было равносильно лучшему парикмахеру мира. Мсье Леонар в своей области был такой же выдающейся личностью, как Роза Бертен — в своей. Каждое утро он приезжал в Версаль из своего парижского салона, чтобы сделать мне прическу. Люди обычно выходили на улицу, чтобы посмотреть, как он едет в своем роскошном экипаже, запряженном шестеркой лошадей. Неудивительно, что недовольство моей расточительностью росло. Точно так же, как Роза Бертен придумывала для меня все новые и новые фасоны платьев, он изобретал для меня все новые и новые прически. Мой высокий лоб вызывал сожаление много лет назад, но сейчас в моде были такие шедевры парикмахерского искусства, которые очень шли к высоким лбам. Постепенно мои прически становились все более причудливыми. С помощью помады мсье Леонар делал волосы более жесткими и укладывал их так, чтобы они стояли над головой. Под них он подкладывал шиньон такого же цвета. Такая прическа возвышалась на восемнадцать дюймов надо лбом. Затем мсье Леонар принимался за сооружение своего оригинального произведения. С помощью искусственных цветов и лент он создавал фрукты, птиц, даже корабли и пейзажи.