Читать интересную книгу Поклонник Везувия - Сьюзен Зонтаг

Будь он на палубе, он мог бы противостоять стихии, поскольку видел бы все: как вздымается корабль, как его швыряет вперед, как он падает меж двух высоченных стен черной воды. Боялся ли он умереть? Такой смертью – да. Лучше уж выйти на палубу – если только дрожащие ноги одолеют скользкий переход. Он вышел из каюты поискать жену и побрел по узкому кренящемуся коридору, шлепая ногами в холодной морской воде, в экскрементах и рвотных массах, на несколько дюймов поднимавшихся над полом, потом повернул направо. Но тут у него погасла свеча. Он испугался, что потеряется. Он мысленно умолял свою Ариадну прийти и снасти его – протянуть нить. Но он не был Тезеем, нет, он был Минотавром, запертым в лабиринте. Не герой, но чудовище.

Хватаясь, чтобы не терять равновесия, за неприятно-скользкие стены и грубые веревочные поручни, он вернулся в крошечную каюту. Свеча в фонаре еще горела. Он захлопнул дверь, и в этот момент корабль вдруг повалился вниз. Кавалера отбросило к стене. Он соскользнул на пол и схватился за раму кровати, потом прислонился к ней, задыхаясь от испуга, от острой боли в ребре. Фонарь замигал. Кавалера швыряло из стороны в сторону. Мебель была привинчена к полу, а он не был. Он закрыл глаза.

Как там говорила гадалка? Дыши.

Рецепт: если вам грустно или одиноко и рядом никого нет, призовите духов. Кавалер открыл глаза. Рядом сидела Эфросинья Пумо. Она сочувственно кивала. И Толо тоже был здесь, значит, неправда, что при отступлении из Рима его убил французский солдат. Толо держал Кавалера за лодыжки, помогая сохранять равновесие, не падать. Эфросинья гладила его по лбу.

Не бойтесь, мой господин.

Я и не боюсь, подумал он. Я унижен.

Он не видел гадалку много лет. Она, должно быть, совсем старая, а выглядит моложе, чем в тот первый, давний визит. Это удивило его. И Толо тоже молодой – не тот бородатый, загорелый мужчина с полузатянувшимся глазом, который на протяжении двадцати лет ходил с ним в гору (постепенно теряя проворство – да, и он тоже), а снова изящный, ранимый мальчик с открытым молочно-белым глазом.

Я умру, – пробормотал Кавалер.

Гадалка помотала головой.

Но ведь корабль перевернется.

Эфросинья сказала господину срок… У вас еще четыре года.

Всего четыре, подумал он. Это же так мало! Но он понимал, что должен радоваться.

Я не хочу умереть вот так, – сказал он мрачно.

И тут заметил – как же не увидел раньше? – что Эфросинья держит в руках колоду карт.

Позвольте показать вашу судьбу, мой господин.

Но он едва может разглядеть выбранную карту. Он видит одно – на ней изображен человек вверх ногами. Это я, подумал он. Корабль так скачет, уже давно кажется, что я вверх ногами.

Да, это Его превосходительство. Посмотрите, как безучастно лицо Повешенного. Да, мой господин, это вы.

Кавалер – человек, подвешенный к виселице за правую лодыжку, со связанными за спиной руками?

Да, определенно, это Его превосходительство. Вы бросились в пропасть головой вниз, но вы спокойны…

Я не спокоен!

Вы сохраняете веру…

Нет у меня никакой веры!

Он внимательно изучил карту. Но ведь она означает, что я должен умереть.

Нет, это не так. Гадалка вздохнула. Эта карта значит не то, что вы думаете. Взгляните на нее беспристрастно, мой господин. Она безрадостно засмеялась. Вас не только не повесят, мой господин, но, обещаю, вы проживете достаточно долго для того, чтобы успеть повесить других.

Но он не желал ничего слушать про карты. Он хотел, чтобы Эфросинья отвлекла его, превратила шторм в картинку на стене, сделала темные стены белыми, расширила пространство, подняла потолок.

Волны в очередной раз тяжело ударили о борт корабля, и с палубы донеслись грохот и крики. Еще одна мачта упала? Корабль накренился сильнее. Все, он опрокинется, это ясно! Толо! Скоро вместо воздуха здесь будет вода! Толо!

Мальчик сидел рядом, массировал Кавалеру ногу.

Я не могу успокоиться, – пожаловался Кавалер.

Возьмите пистолет, милорд, вы почувствуете себя лучше. Голос Толо. Совет мужчины.

Пистолет?

Толо принес дорожный чемоданчик, где лежали два пистолета, которые Кавалер всегда возил с собой. Эфросинья тем временем отирала пот с его лба. Он вытащил пистолеты. И закрыл глаза.

Вам лучше? Не так страшно?

Да.

В таком виде, с пистолетами в руках и совершенно неподвижного, помощники оставили Кавалера одного превозмогать удары стихии.

* * *

Жена Кавалера вышла из каюты австрийского посла, князя Эстерхази, которого страшно рвало и который неустанно молился, и вдруг с ужасом поняла, что уже несколько часов не видела мужа. И побежала по дыбящемуся коридору в свою каюту.

Какое облегчение она испытала, когда распахнула дверь и увидела, что он сидит на сундуке, и как испугалась, когда поняла, что в каждой руке он держит по пистолету.

Ой! Что это?

Буль-буль-буль, – ответил он бесцветным замогильным голосом.

Что?

Так булькает в горле соленая вода! – выкрикнул он.

В горле?

В горле! И на всем корабле! Как только я пойму, что корабль тонет, – он потряс пистолетами, – я застрелюсь.

Держась за содрогающуюся дверную раму, она смотрела в упор на мужа до тех пор, пока тот не отвел глаза и не перестал размахивать пистолетами.

Буль-буль, – пробурчал он.

Ее окатила волна жалости, сострадание к его страху и отчаянию. Губы у него будто распухли. Но она не бросилась успокаивать его, как успокаивала многих других пассажиров корабля. Впервые она не принадлежала ему. Иначе говоря, она впервые пожалела, что он таков, каков есть – несчастный пожилой человек, ослабленный рвотой, оскорбленный дурным запахом, неприятной близостью скопища людей, отсутствием декорума.

Корабль не потонет, – сказала она. – Ведь у руля наш прославленный друг.

Посиди со мной, – попросил Кавалер.

Я вернусь через час. Королева…

У тебя все платье запачкано.

Самое большее через час я вернусь. Обещаю!

Она выполнила обещание, и тем же вечером – это был сочельник – ветер стих. Жена уговорила Кавалера выйти на палубу и полюбоваться чудесным видом: вулканами Липарских островов, Стромболи и Вулькано, выбрасывающими в небо огненные фонтаны. Супруги стояли рядом. Ветер награждал их мокрыми, солеными пощечинами, вулканическое пламя озаряло усеянный звездами небосвод.

Видите, видите, – пробормотала она и обняла мужа одной рукой. Потом отвела его обратно в каюту, где до сих пор ощущалось присутствие Толо и Эфросиньи.

Она уложила Кавалера спать, а сама решила не ложиться, ее помощь может еще кому-то понадобиться. На заре она вернулась в каюту, разбудила мужа и вывела его на заваленную обломками палубу. Море совершенно успокоилось, красный шар восходящего солнца подсвечивал розовым раздутые паруса, а призраки тех, кто приходил утешать Кавалера, постепенно рассеивались. Жена показала записку, которую получила в четыре утра, когда в каюте королевы убаюкивала беспокойного, вырывающегося Карло Альберто. Записка была адресована ей. Герой просил Кавалера, ее светлость и миссис Кэдоган почтить своим присутствием рождественский ужин, который состоится сегодня в полдень в адмиральской каюте. Какое чудесное утро, сказала она.

В середине обеда, за которым измотанный до предела Герой не ел ничего, страдающий от тошноты Кавалер пытался съесть хоть что-то, а обе женщины (миссис Кэдоган спала всего час) ели с большим аппетитом, кто-то постучал, потом заколотил, потом забарабанил в дверь. Оказалось, это одна из горничных королевы: задыхаясь от рыданий, она стала умолять жену Кавалера поскорее прийти в каюту своей госпожи. Миссис Кэдоган извинилась и ушла следом за дочерью. Королеву и доктора они застали склонившимися над постелью принца. Взгляните, закричала королева. Il meurt![17] Глаза мальчика закатились, тело извивалось в судорогах, дрожащие пальчики сжимались в кулачки, большими пальцами внутрь. Жена Кавалера обхватила ребенка и поцеловала в холодный лобик.

Конвульсии – обычное проявление страха, – сказал доктор. – Когда юный принц придет в себя и поймет, что шторм прекратился…

Нет, – закричала жена Кавалера. – Нет!

Пока королева кляла судьбу, жена Кавалера укачивала коченеющее тельце, а миссис Кэдоган, просунув между зубов мальчика полотенце, утирала пену с его рта. Раздались крики матросов: показался Палермо. Палермо! Промежутки между судорогами стали короче, жена Кавалера крепче прижала ребенка к груди, она баюкала его, дышала вместе с ним, будто это могло помочь ему дышать, напевала английские псалмы из своего детства. Он умер вечером у нее на руках.

Вскоре после полуночи «Вангард» бросил якорь, а час спустя обезумевшая, рыдающая королева с двумя дочерьми и несколькими слугами погрузились в небольшую шлюпку. Король отказывался покидать корабль, пока сицилийские подданные не организуют для него на этой великолепной марине торжественную встречу с надлежащими почестями; он еще никогда не бывал во второй столице своего государства.