МЯГКОВ: К сожалению, мемуаров Рузвельта не осталось — по объективным причинам. Он умер 12 апреля 1945 года, незадолго до завершения войны...
— Нуда, известно, что серьезные политики усаживаются за мемуары только по выходе в отставку...
МЯГКОВ: Разумеется. Но ряд документов — в частности, отложившихся в различных комитетах Госдепа, показывают его суждения и размышления о будущем взаимодействии с Россией. Эти документы достаточно интересны. Уже в мае 1942 года Рузвельт говорит о четырех великих демократиях, которые должны править миром после Второй мировой войны — это США, Великобритания, Россия и Китай, четыре так называемых «полицейских». Но, как отмечает американский историк Кимболл, Рузвельт так и не ответил, кто будет наблюдать за самими этими «полицейскими»? Мы, со своей стороны, можем предполагать, что этим контролером должны быть США. Экономическое преимущество даст США гарантию того, что эти все остальные державы будут находиться под американским контролем...
— К сожалению, этот прогноз оказался недалек от истины. Вот только представлять сегодня Россию в роли влиятельного «полицейского» было бы, мягко говоря, нетактично.. . Говорил ли Рузвельт более конкретно о перспективах наших взаимоотношений?
МЯГКОВ: Да, он неоднократно высказывается о том, что после войны Соединенные Штаты не смогут воевать с
Россией — ее мощь настолько велика, что США победить ее не смогут. Обратите внимание: Рузвельт, который якобы выступает за дружественные отношения с нами, все-таки говорит о гипотетической возможности войны. Так как сила России велика, то он предлагает следующую схему раздела мира: Россия с Великобританией делят между собой Европу, Китай берет себе Дальний Восток, а США — весь регион Тихого океана, со всеми морскими запасами, со всеми территориями, островами и т. д. — богатейший регион! Как видим, Рузвельт был весьма прозорлив...
НИКИФОРОВ: Но он думал, что Китай будет проамериканским...
МЯГКОВ: Естественно! Прежде всего, он ставил на Чан Кайши, на то правительство, которое будет поддерживать именно американцев. И чтобы закрыть тему, замечу, что весной 1943 года Рузвельт высказывает такую мысль: если Россия не захочет сотрудничать с нами в послевоенном мире, то вся Европа западнее Советского Союза должна быть как один хорошо вооруженный военный лагерь, который будет противостоять СССР. Заметьте так же, что на заключительном этапе войны у американцев явно прослеживаются тенденции к тому, чтобы прекратить доверительные отношения с Россией, подходить к ней более формально.
ЯМПОЛЬСКИЙ: Между тем, и в 42-м, и в 43-м, и даже 44-м году в Швецию шли американские поставки различного стратегического сырья, которые оттуда переправлялись в Германию. Наша разведка, фиксировала все эти моменты, свидетельствовавшие о недобросовестности американского союзника.
НИКИФОРОВ: Интересы этих государств часто непонятны без рассмотрения процессов, происходивших в мировой экономике.
ЧУРИЛИН: Мы почему-то до сих пор не упомянули про феномен ядерного оружия, который, конечно, делал
США значительно более мощными, чем кто бы то ни было. Хотя они и боялись меряться силами с Советским Союзом, но это делало их качественно новым фактором в международных делах.
МЯГКОВ: То, что Рузвельт не сообщил Сталину — официально или доверительно, — о ведущихся разработках в Америке ядерного оружия, показывает, что он однозначно поставил себя выше Сталина, в некую иную плоскость...
РЖЕШЕВСКИЙ: Хотя соглашение между Англией и США о совместной разработке атомного оружия было достигнуто в 43-м году, но оно было в ущерб английской позиции — так уже тогда складывалось соотношение сил между ближайшими западными партнерами.
ТЮШКЕВИЧ: Думаю, все это — тема для нового «круглого стола» о начале «холодной войны».
— Согласен, а потому давайте вспомним и о других наших союзниках.
ЧУРИЛИН: Действительно, когда после Курской битвы сравнительно за короткий срок Красная армия вышла к прежним границам СССР, а потом и пересекла их, то возникли не только другие вопросы, но и другие союзники. Ими стали государства, которые прежде принимали участие в войне против нас или просто поддерживали Гитлера. Кстати, о сотрудничестве с государствами Восточной Европы, с формирующимися армиями этих стран, я думаю, у нас дефицит публикаций. Между тем, тема это в высшей степени интересная! Под нашим мощным воздействием возникли Польские вооруженные силы, под нашим мощным воздействием находилась Югославская армия, которая первоначально возникла вне связи с нашей армией. Под нашим влиянием повернули оружие против фашистов румынские войска...
ТЮШКЕВИЧ: Реалии происходящего, сама военная необходимость заставляла страны изменять свое отношение к СССР. Большинство народов осознало, что это — единственная реальная сила в мире, и если к ней не примкнуть, то добра не видать... Этот момент внес существенные изменения во внешнеполитические, дипломатические отношения, которые были неразрывно связаны с ходом военных действий на советско-германском и других фронтах.
ЧУРИЛИН: А потому на завершающем этапе Второй мировой войны в Европе войска наших новоприобретен-ных союзников по совокупной численности превосходили миллион человек, хотя в боевых действиях их участвовало около 300 тысяч. Думаю, что вопрос об их участии в боевых действиях также заслуживает большего внимания. Скажем, до Берлина дошли две польские армии — это была значительная сила, мы старались поддерживать их хорошо вооруженными и оснащенными... В нашем руководстве даже обсуждался вопрос о создании Польского фронта, но тема не получила развития только потому, что не хватало командного состава... Поляки достойно выполнили свой воинский долг!
ОРЛОВ: Что не всегда можно сказать о наших главных союзниках. Они провели прекрасную по техническим возможностям Нормандскую операцию, но как только дело коснулось войны на суше, все сразу застопорилось — и в Нормандии, и в Голландии, и, наконец, в Арденнах. Американцы двинулись вперед только тогда, когда Советская армия начисто сокрушила врага... Говорят, 6 января Черчилль написал письмо Сталину, что под Арденнами плохо, и Сталин сказал, мол, начнем раньше ради союзников и т. д. Но главное тут совсем другое — Сталину нужно было прийти на Ялтинскую конференцию в Ялту со стратегическим успехом, который бы сразу сказал союзникам, что с СССР разговаривать этак-так нельзя. В результате Висло-Одерской операции мы за три недели оказались в 60 километрах от Берлина, а союзники, уверявшие в сентябре
44-го что войдут туда первыми, были в полутысяче верст, и потому Сталин опять-таки мог отстаивать наши интересы. Авторитет Советского Союза был тогда крайне высок!
— Но это вряд ли устраивало наших союзников...
РЖЕШЕВСКИЙ: Да, здесь столкнулись противоречивые геополитические интересы, что и послужило европейской основной распада великого, но недолговечного союза — антигитлеровской коалиции. Целью Советского Союза было создание на своих западных границах пояса безопасности из дружественных нам стран — вместо того враждебного «санитарного кордона», который существовал перед началом Второй мировой войны. Противоположной была геополитическая цель Великобритании, которую поддерживали США. Англия мечтала о восстановлении своего господства в Европе, и по этой причине вступила во Вторую мировую войну, формально защищая Польшу...
— Вариант, отработанный еще Наполеоном.
МЯГКОВ: Ну конечно! Однако вопрос о Польше, о ее границах, действительно был коренным вопросом, а потом все более четко вставал вопрос о ее правительстве... В конце концов — вопрос об ориентации Польши. Либо она будет ориентироваться на Запад, либо — на Восток. Мы четко придерживались своей линии, что это должно быть дружественное нам государство, оно должно быть союзником СССР; позиция США и Великобритании была несколько иной — они думали о прозападно настроенной Польше.
РЖЕШЕВСКИЙ: Да, и геополитические интересы СССР и Великобритании здесь столкнулись, и несмотря на очень большие усилия, в том числе самих Сталина и Черчилля, найти компромисс по Польше не удалось. Зато именно на этой почве Черчиллем, и не только им, на рубеже мая 1945 года был раскручен миф о якобы попытках Красной армии захватить всю Европу и дойти до Бискайского залива. Миф этот и сейчас еще раскручивается в западной историографии, и о нем нередко вспоминают некоторые западные политики. Однако документы и НКИД, и ГКО доказывают, что таких целей у нас не было, мы не могли ставить перед собой такую задачу даже в силу характера своего государства, своей внешней политики. В этом смысле очень характерна, на мой взгляд, та позиция, которую мы заняли в отношении Греции, о чем рассказывалось на прошлом заседании «круглого стола».