Будто поняв тщету своих неимоверных усилий, Краббен расслабился, упал на камни, лежал, бугрился на берегу, как уродливая медуза. Все те же странные судороги короткими молниями сотрясали его горбатое тело. Плоская широкая голова дергалась, из пасти обильно сочилась слюна. Низкий протяжный стон огласил долгие берега Львиной Пасти…
— Тоже мне, гнусли! — презрительно сплюнул Верп Иванович.
Стенания Краббена, пронзительные, жуткие, тоскливо неслись над мертвой, как в аду, водой.
— Чего это он? — беспокоился Сказкин.
— Нас оплакивает.
— Сам долгожитель, что ли?
— Все мы смертны, Верп Иванович, — несколько лицемерно пояснил я. — Правда, одни более, а другие менее.
— Вот бы записать гада на пленку, — вздохнул Сказкин. — Записать, а потом врубить на всю мощность. Рано утречком. Агафоше на побудку.
Нервно зевнув, он почему-то добавил:
— Я, если вхожу в автобус, сразу объявляю, дескать, у меня проездной. Особенно если автобус без кондуктора.
Забившись в дальний угол пещеры, Верп Иванович поносил Краббена, а с крытых, грубо вздернутых над водой стен кальдеры уже струился белесоватый туман. Опускаясь вниз, он сгущался, и низкий стон Краббена, полный доисторической тоски, ломался в тысяче отражений.
Я думал, вспоминал.
Мир океанов глубок — леса смутных водорослей, неясные тени. Что мы знаем о тех глубинах? Почему им не быть миром Краббена? Действительно.
Кто воочию наблюдал гигантских кальмаров, кто может рассказать об их образе жизни? А ведь на кашалотах, поднимавшихся с больших глубин, не раз находили следы неестественно крупных присосок.
Кто видел того же трехпалого, загадочного обитателя тропических болот Флориды и прибрежной полосы острова Нантакет? А ведь с его следов давно сняты гипсовые слепки.
Кто видел огромного червя с лапками, так называемого татцельвурма? А ведь о нем рассказывают многие жители Альп. За последние годы собрана не одна сотня свидетельств, уверенно утверждающих: да, татцельвурм похож на червя, да, у татцельвурма большая голова с выпуклыми глазами, да, у него действительно есть лапки, пусть и короткие.
А мокеле-мбембе — тварь, внешне напоминающая давным-давно вымерших динозавров? Разве не утверждают угандийские охотники, что мокеле-мбембе еще и сейчас водится в бескрайних, плохо исследованных болотах Внутренней Африки? Стоит, наверное, напомнить, что на воротах храма, посвященного древневавилонской богине Иштар, среди множества поразительных по своей реалистичности изображений можно видеть странного зверя сируша, ничего общего не имеющего с известными нам животными, зато весьма напоминающего по своим очертаниям все того же мокеле-мбембе.
А кто видел третретретре — животное ростом с теленка, с круглой головой и почти человеческими ушами? Но аборигены Мадагаскара категорически утверждают, что третретретре — их современник и сосед и уши у него действительно человеческие.
Кто, наконец, встречал дипротодонтов, заселявших когда-то Австралию? Но поговорите с местными золотоискателями. Каждый второй раз или два встречал в пустынных центральных районах самого южного материка неких зверей, весьма напоминающих непомерно огромных кроликов.
А разве не выловил из океанских глубин доктор Дж. Смит диковинную рыбу латимерию, считавшуюся вымершей уже много миллионов лет назад?
Мы привыкли к тесноте городов, к реву машин, к кажущейся доступности мира — садись в самолет, и ты уже в Австралии! Мы привыкли общаться с животным миром на уровне зоопарков, а с растительным — на уровне ботанических садов, а мир, как это ни странно, все еще обширен, и непрост, и загадочен, и в этом мире кроме гор, лесов, пустынь и болот есть еще океаны.
Я страшно жалел, что я не человек-амфибия, что я не могу нырнуть, не могу последовать древним путем Краббена. Туман.
— А сколько он может стоить? — не унимался Сказкин. Я не ответил.
Я слушал плач Краббена.
— Наверное, много, — сам себе ответил Сказкин. — У меня столько нет, никогда не было, никогда не будет.
Я молчал, слушал плач Краббена. Мысленно я шел за ним в ночном океане.
Безмолвие звезд, мертвые вспышки люминофор. «И гад морских подводный ход…» Кто он? Откуда? Куда плывет?
— Никогда! Совсем никогда! — плакался рядом Сказкин. — Совсем никогда, начальник, не быть мне миллионером. У меня ведь, знаешь, все удобства во дворе. А я как приду в те удобства, в тот домик с сердечком на дверце, так сразу вижу — лежит там в углу пятак. Пылью покрылся, позеленел, весь в паутине, а я, начальник, все никак не подберу тот пятак…
Туман.
— А говорил, к пяти вернемся… Туман.
Но, как из гигантской трубы, вынесло из кальдеры прогретый солнцем туман. Призрачно высветились кошмарные обрывы, и почти сразу откуда-то издалека, как стрекот швейной машинки, донесся, пришел, поплыл в воздухе томительный, ни на что не похожий звук.
— Господи! — забеспокоился Сказкин. — А если это еще один Краббен, только летающий? Сколько живу, не ведал таких страхов.
Я прислушался:
— Вертолет.
Не мы одни это поняли.
Потревоженный новым звуком (возможно, доисторические враги вот так вот, с воздуха, когтили его, кусали, лапали), Краббен неуклюже сполз в воду, оттолкнулся от бурого валуна и медленно, без единого всплеска, ушел в глубину — черная туманность, уходящая в светлую бездну.
— Уходит! — заорал Верп Иванович. Но я и сам видел.
— Вот гад, — погрозил я вертолету, разматывающему винты над кальдерой, — не мог зайти со стороны моря.
— Ну да, — возразил Верп. — Это же МИ-1. Там бы его ветром снесло.
Свесив с каменного козырька босые ноги, Сказкин удовлетворенно шевелил пальцами. Он уже не боялся Краббена. Он уже не сердился на Агафона. Это же Агафон уговорил летчика заглянуть к нам. Мог бы и не уговаривать, а ведь уговорил.
Только я был в отчаянии.
Краббен уходил, и, похоже, навсегда.
Вот он прошел мимо белой скалы, загаженной чайками, поднял грудью вал, разбившийся о камни, вскинул над водой плоскую голову…
Он уходил.
Навсегда, навсегда, навсегда…
Вертолет, ревя и раскачиваясь, завис над берегом. Серебряный круг винта, рыжий ругающийся пилот. Я был в отчаянии. Я терял Краббена. Навсегда!
— Ты чего, начальник? — пытался утешить меня Сказкин. — Ну ушел и ушел. Что его, держать на веревке? Я тебя лучше сведу с тем мастером из Находки. Он за пузырек такого же наколет тебе…
Мыс Большой Нос является северным входным мысом залива Доброе Начало и западной оконечностью вулкана Атсонупури. Мыс представляет собой скалистый обрывистый утес черного цвета и является хорошим радиолокационным ориентиром. На мысе гнездится множество птиц. Мыс Приглубый. К S и NO от мыса в 1 кбт от берега лежат надводные и подводные скалы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});