Читать интересную книгу Избранные произведения. Том 2 - Сергей Городецкий

Так как айсоры были кочевники, общественные организации, помогавшие беженцам, им не оказывали никакой помощи. Это было явно вымирающее, в схватке мировых держав обреченное на гибель племя.

Ослабова поражало, с каким достоинством влачили свое существование эти смертники. Ему даже казалось, что в их походке, в их коренастых фигурах, в выражении лиц и в жестах уцелело что-то от древних ассирийцев, которых он видел в музеях на барельефах.

Ему было ясно, что война, разорившая в Персии целые области, добивала айсоров окончательно. Путь от Дильмана до Ханнесура и до Деера и вплоть до Башкалы и дальше в Турецкую Армению — представлял собой пустыню, селения лежали в развалинах, население было вырезано. Айсорам оставались трава и камни. И все-таки они жили, рылись на пожарищах, собирали зерна на одичавшей жатве, перетирали их на камнях, пекли жесткие темные лепешки и ухитрялись кое-как питаться.

Детской веселостью, каким-то первобытным дружелюбием они нравились Ослабову. Что с ними будет? Кто им поможет? И как можно помочь им? И поспеет ли помощь? Не погибнут ли они раньше в этой войне? И что он, Ослабов, может сделать для них?

Вопросы эти не раз всплывали в мозгу Ослабова, но, не находя на них ответа, он, по всегдашней своей привычке, отмахивался от них, забываясь в других, лучших впечатлениях. Такое сейчас было только одно: то, что он завтра едет на фронт.

Осторожно, стараясь не наступить на спящих, вдыхая тяжелый запах, идущий от них, Ослабов выбрался из этого логовища на дорогу и скоро заслышал перед собой впереди голоса и шаги.

По голосам он узнал старшего врача Древкова и начальника обоза Цинадзе, а скоро увидел их ярко освещенные, с длинными тенями, фигуры: сутулую, с размахивающими руками — Древкова и маленькую, подвижную — Цинадзе. Ему не очень хотелось встречаться с ними, но дорога была одна, и пришлось их нагнать, чтобы не идти сзади и не слушать — обрывки какого-то горячего разговора уже долетали до него.

Древков в глазах Ослабова вполне оправдал характеристику, данную ему еще в Тифлисе председателем Союза городов. На вид это был самый заурядный интеллигент — высокий череп, глаза навыкате, курносый нос, небольшая бородка, любовь к бесконечным разговорам — ничего примечательного. Но была в нем какая-то ядовитость, которая раздражала Ослабова. Мучительно завидовал Ослабов ему в том, что он был своим человеком среди солдат. Дело не в том, что он лечил лучше Ослабова, — наоборот, придирчивый контроль нашел бы, что поставить доктору Древкову в упрек. Но он умел как-то, начав с пустяка, затрагивать в каждом солдате что-то самое для него важное, заставить его высказаться и чем-то обнадежить. Ослабов не раз видел его в кучке солдат беседующим с ними. По лазарету даже ходила карикатура на Древкова: на операционном столе лежит солдат с перерезанным горлом. Над ним, с ножом в руках, ораторствует Древков. Вдали в ужасе сестра. Подпись «Древков. Прежде чем делать трахеотомию горла, я должен сказать, что социальная революция… Сестра. Доктор, вы ему горло перерезали!»

Только из этой подписи Ослабов узнал, что Древков говорит с солдатами о революции. А революция была для Ослабова одним из тех вопросов, которыми ему было легче мучиться, чем решать их. Отношения с Древковым у Ослабова установились несколько для него обидные. Древков не мешал ему работать, даже не интересовался тем, что он делает, но вместе с тем нисколько не интересовался и самим Ослабовым. Ослабов старался отвечать тем же, но это было ему трудно, потому что Древков был для него одним из самых интересных людей в лазарете.

С маленьким Цинадзе отношения были не лучше. Про него определенно говорили, что он большевик. Он жил в отдельном домике, при обозе, далеко от лазарета и ни с кем, кроме Древкова и Цивеса, из лазаретных не водился. Дело свое делал хорошо. К Ослабову он отнесся холодно. Ослабов тоже не почувствовал к нему симпатии, потому что не понимал, как это Цинадзе, будучи противником этой войны, фактически работает на нее. Не знал Ослабов, что служба начальником обоза была для Цинадзе только удобным прикрытием совсем другой его работы и что эту другую, настоящую свою работу он делал еще лучше, чем работу маскировочную.

Ослабов нагнал Древкова и Цинадзе. Дорога, по которой они шли, проходила мимо обозного двора. Домик Цинадзе уже виднелся вдали в лунном свете, с красноватым огоньком керосиновой лампы в окне. Многие солдаты очень хорошо знали этот огонек. Ослабов видел его в первый раз.

— Добрый вечер! — сказал Ослабов, обгоняя Древкова и Цинадзе.

— Что это вы по ночам бродите? — полушутливо ответил Древков. — Добрый вечер!

— Я у айсоров был, — выдумал Ослабов, будто он вправду ходил к айсорам. — У всех плеврит.

Цинадзе зорко посмотрел на него и, когда все обменялись рукопожатиями, язвительно спросил:

— Вы всех айсоров выслушали?

— Никого я не выслушивал, — растерялся Ослабов. — По кашлю можно узнать.

— А, по кашлю! — насмешливо протянул Цинадзе.

— На заре выступление? Гром победы? — переменил тему Древков. — Берегитесь курдов! Хитрый народ, талантливый, бесстрашный!

— Недаром наместник в казацкую веру обращать их хотел, — отозвался Цинадзе.

— Он евфратское казачество хотел создать, — поправил Древков, — да сорвалось.

— И у евфратских такие же качества должны быть, если вы верно их живописуете, — вцепился в спор Цинадзе, — экономические условия и быт одни и те же.

— А неплохие казаки вышли бы! — поддразнил Ослабов и тотчас пожалел об этом.

— Вы, наверное, и о Святой Софии еще мечтаете? — иронически спросил Древков. — Это оттого, что вы на фронте еще не были… Такую Софию турки вам покажут! И уже показали не раз, жаль, что вы не видели. Турецкий крестьянин борется за свою землю.

Цинадзе с нетерпением ждал, пока он кончит, и быстро заговорил:

— Это неграмотность, это злостная неграмотность, не говоря уже о том, что это недопустимое насилие, — думать, что из курдов можно казаков сделать. Курды — скотоводы и охотники, часто меняют пастбища, значит, полукочевники. Хлеба не сеют, а выменивают его на сыр и кожу. Казаки — землепашцы, привилегированные по сравнению с остальным крестьянством, — оттого, между прочим, царизм на них пока и опирается.

— Сомнительная опора! — вставил Древков.

— Я и говорю — пока! — огрызнулся Цинадзе и продолжал свою мысль. — Как же вы скотоводов превратите в землепашцев? Это долгий экономический процесс, это не делается по приказу.

— Да я, собственно, не собираюсь! — попробовал отшутиться Ослабов.

— Не собираетесь? — передразнил Цинадзе. — Тогда зачем же повторять чужие слова, и притом такие хищнические, такие подлые?

— Капиталисты умеют говорить чужими устами, — вставил Древков и, поймав сердитый взгляд Ослабова, смягчил: — Иной раз даже без ведома тех, кто говорит то, что им нужно.

— Выходит так, — взволновался Ослабов, — что я или наемник капиталистов, если я сознательно повторяю их слова, или я дурак, если я делаю это бессознательно. А я ни то и ни другое. Я лечил бедных, я приехал сюда…

— Не сердитесь, — сердечно прервал его Древков, взяв за руку, — не сердитесь, Ослабов, есть еще третье.

— Что? — успокаиваясь от его тона, спросил Ослабов.

— Не бессознательность, а несознательность. Вы не один. Таковы еще массы. Большинство из массы. А что ваше политическое сознание, хотя вы и кончили университет, стоит на уровне, я не сказал бы даже среднего, а скорей отсталого крестьянина, — это, конечно, немного странно. Что вы приехали сюда — это хорошо. Война — лучший агитатор против себя самой.

Они уже подходили к домику обозного двора. Цинадзе забежал вперед и вошел в него.

— Простите, минутку! — сказал Древков Ослабову и догнал Цинадзе.

Ослабов остался один у двери, которую Древков плотно закрыл за собой и за которой слышались голоса. Кругом была пустая лунная степь с блестящей полоской озера — с одной стороны и темным низким очерком селений — с другой. Звездным огромным куполом покрывало небо эту степь, такое же пустынное, как она. И посреди этой пустыни один был Ослабов в обычной своей смуте.

Дребезжащий звон донесся из лагеря. Это отец Немподист звонил в свой маленький походный колокол, который он приволок с собой на фронт и который солдаты прозвали «поповой пушкой». Небо и степь проглотили этот звон, не заметив. «Молебен», — подумал Ослабов и загляделся на звезды.

За дверью в это время, в узких сенях, шепотом, чтоб не слышал Ослабов, спорили Древков и Цинадзе.

— Его надо позвать, он не безнадежен, — говорил Древков про Ослабова.

— Интеллигентское мацони, — возражал Цинадзе, — некогда возиться. Результат будет не скоро, если только будет.

— Он пригодится, уверяю тебя, — настаивал Древков, — он — культурная сила.