мою маскировку. Ее предоставила нейросеть, которая скоро появится на астероиде. И я, как ее представитель, могу гарантировать тебе жизнь в обмен на информацию о накопителях. Но если будешь упрямиться, то погибнешь наравне со всеми, когда нейросеть всерьез возьмется за дело. Умрут все, абсолютно все — ты не ослышался. Ты же понимаешь, что искусственный интеллект все предусмотрел, и единственный твой шанс остаться в живых — начать сотрудничество с нами сию же минуту. Если ты испытываешь личную неприязнь к кому-то из нас, — Чиуг показал на сообщников, а затем приложил руку к груди, — проблема решается просто: предоставляешь нам информацию, и мы отпускаем тебя. Иди куда хочешь! И ты окажешься в полнейшей безопасности — ни мы, ни нейросеть тебя не тронем, потому что мы ценим сотрудничество и помощь.
Говоря, Чиуг понимал, что звучат эти слова на редкость наивно для такого громилы, как Петр.
Экс-генерал с подозрением смотрел на эридянина, чей воинственный вид внушал ему какой-то неосознанный, глубокий страх. Но все перебивало раздражение. Он чувствовал: буквально ни одно его слово не достигло цели, этот упрямый мужик будет сопротивляться до последнего, пока не лишится жизни!
Хотя, возможно, он преувеличивает способности громилы. Пусть он самый воинственный и нечувствительный к боли из всех, кого Чиуг когда-либо знал, это не отменяет того, что физическое страдание производит в людях разительные перемены. Даже самого стойкого делает покладистым и разговорчивым, разве нет? Ведь можно так человека замучить, что он все расскажет, изнывая от болевых приступов. «Острая, жалящая боль не оставит тебя равнодушным и молчаливым», — с ненавистью подумал экс-генерал, вообразив раскрасневшееся лицо Петра и его исступленные крики, с трудом контролируемые системой шумоподавления в кабинете.
Чиуг подошел к Жому и Цвоку:
— Я думаю, слова бессильны в данном случае, — и мотнул головой в сторону прикованного к стене Петра. — Нам придется применить крайние меры.
— Почему?! Надо пробовать разговорить его, мы не должны допускать такого! — вдруг вырвалось у Цвока, теребившего правый бакенбард.
Жом презрительно смерил его взглядом:
— Тебе чего, не понятно, что у нас мало времени, а этот остолоп будет молчать до последнего?!
— Не верю я в то, что он будет молчать. Просто надо его разговорить!
— Вот сам и разговаривай с ним, если сможешь!
— А почему бы и не поговорить! — и Цвок поднялся с сиденья, подойдя вплотную к висящему на стене Петру. — Вот и поговорим, да, дружище?
Петр смотрел на него не моргая. Но казалось, что его взгляд стал не таким воинственным, как минуту назад, когда на месте Цвока был Чиуг. И все же эридянин источал буквально всем своим существом какое-то полное нежелание вступать в переговоры с находящимися в кабинете людьми. Разговоры были абсолютно бесполезны и лишь оттягивали неизбежное. Это чувствовал Чиуг. Будучи Рыбами по знаку зодиака, он мог чувствовать царящую вокруг атмосферу, внезапную перемену энергетики, общее настроение окружающих или настроение отдельного лица, как это происходило сейчас.
— Давай я сниму ленту со рта, и мы услышим твое сообщение, договорились? — проговорил Цвок и с надеждой посмотрел на пленника.
Лицо Петра не изменилось. Возможно, экономист ждал, что эридянин дрогнет хоть одним мускулом, поморщится, кивнет или подаст какой-либо иной знак, который можно будет трактовать, как согласие. Но ничего не было. Абсолютно ничего. Только бесконечная твердость и враждебность.
Цвок потянул за край ленты, чтобы сорвать ее со рта Петра. Чиуг буркнул:
— Не надо!
Но Цвок уже отодрал ленту и глядел на эридянина.
— Ну? — спросил с надеждой экономист. — Ты расскажешь?
Петр опять харкнул. И снова Цвок был в слюне. На этот раз плевок попал в глаз экономиста. Отскочив к сиденью, Цвок принялся вытираться.
Жом развеселился:
— Куда ж вы лезете? Что, не видите, кто перед вами? Или одного раза мало?!
Он оторвал кусок ленты, приблизился к Петру и, прикрываясь одной рукой, второй заклеил ему рот.
— Вот так! — заключил Жом, хитро глядя на Чиуга.
Тот усмехнулся и щелкнул пальцами в направлении стены. Створки открыли перед всеми запасы вооружения. Чиуг полез в потайную комнатку и выудил оттуда какой-то металлический предмет с круглым набалдашником на конце.
Экс-генерал закрыл створки и приблизился к Петру.
— Значит, смелый, да? Уверен? И ничего не боишься?
Он прислонил металлический предмет к груди эридянина. Тот застонал. В кабинете все почувствовали запах горелого.
Чиуг держал набалдашник на груди Петра в течение минуты, затем отдернул руку, всматриваясь в лицо пленного, как будто хотел узнать, насколько тот страдает.
— Что это? — спросил Цвок, наблюдая за процедурой.
— Высокотемпературный агрегат, — загадочно ответил экс-генерал. — Незаменимая вещица для таких неприветливых людей.
Чиуг вновь приложил набалдашник к груди Петра. И опять тот застонал.
Потом Чиуг прижигал агрегатом руки, ноги и даже половые органы эридянина. Тот стонал, вокруг распространялся запах горелой одежды и сожженной кожи. Руки и ноги Петра покрывались сначала красными пятнами, а потом волдырями, которые тут же лопались, но его взгляд оставался все таким же ненавидящим.
— Тьфу, надоело! — сказал Чиуг и бросил Жому: — Давайте вы!
Жом взял у Чиуга агрегат и, покрутив его в руках, приложил к щеке эридянина. Запахло жареным мясом. Цвок не мог на это смотреть. Он опустил глаза.
«Зачем им это? Не хочет человек говорить — так и не надо мучить. Не расскажет все равно. Даже убить — и то лучше, чем так мучить», — вздыхал про себя экономист.
Его подельники поджаривали Петра в разных местах, и Цвок мог представить себе чудовищную агонию этого грузного человека, но единственным признаком его мучений был только едва слышный стон. Казалось бы, такую боль не может выдержать человек! Да, это была изуверская пытка. И Цвок чувствовал свою вину. Но что он мог сделать сейчас среди этих людей? Они его убьют, если он будет хоть как-то противодействовать. Так что лучше не станет. Он просто умрет, а то и помучается за компанию.
Жом прикладывал агрегат к щекам, носу, ушам Петра. Тот даже не отворачивался, стоически переносил истязания, издавая только негромкие стоны. Постепенно лицо эридянина стало похоже на физиономию мумии — покрытое размытыми коричнево-черными пятнами, оплывшее от волдырей с сочащейся лимфой.
Но вдруг Петр уронил голову набок и замер. Жом продолжал тыкать раскаленным металлом в его лицо, стараясь нанести ему как можно больше вреда.
Чиуг выкрикнул:
— Подожди!
Он подошел к Жому и вырвал из его рук высокотемпературный агрегат. Приблизился к Петру и тут же обернулся:
— Он мертв! Так и знал. Переборщили.
В голосе Чиуга чувствовалось раздражение.
Он направился к входу в кабинет, где у закрытых