Читать интересную книгу Белый круг - Давид Маркиш

- Фантастика! - переводя взгляд с картины на картину, пробормотал Ронсак. - Невиданно... Это все из России?

- Ну да, - округлил Мирослав. - Можно сказать, что так.

- Я всегда говорил, что Россия - родина слонов! - воскликнул Ронсак. Какая удивительная страна!.. Рассказывайте, князь!

- Я устал очень, - сказал Мирослав. - И поиздержался: картины, накладные расходы. - Он вспомнил Машу в райских кустах, и ему стало легко и хорошо. - Короче говоря, сел на мель.

- На мель? - повторил Ронсак и наморщил лоб.

- Ну да, - сказал Мирослав. - Даже пиджачок не на что почистить.

- Конечно, конечно... - смутился, к собственному удивлению, Ронсак. Сейчас мы это уладим.

- Если можно, наличными, - сказал Мирослав Г. - Хотя бы часть.

19. Выставка

Внутренние помещения "Белого Круга" перестроили. Полтора месяца строительные рабочие, электрики, дизайнеры появлялись в галерее в ранний утренний час, а расходились в сумерки. Весь второй этаж переделали: передвинули стены, перестелили полы. Теперь здесь помещались два зала, один из них как две капли воды был похож на внутренний двор Желтого медресе, в котором Матвей Кац прожил почти три десятка лет; даже высохший круглый фонтан установили.

Журналисты, чуя первополосную оглушительную сенсацию, усердно отрабатывали свой хлеб. Хроникеры и телевизионщики со всех сторон подъезжали к строителям, пытаясь вытащить из них хоть какую-нибудь информацию. Художественные критики - серьезные люди с безупречной репутацией - заводили разговоры с помощниками Магды, а то и с нею самой: что означают все эти беспрецедентные переделки, кого собираетесь выставлять? Хозяйка и сотрудники хранили гробовое молчание, а рабочие и понятия не имели, для кого они готовят изысканное экспозиционное пространство. Несмотря на все меры предосторожности утечка информации произошла: в газеты просочилась информация о том, что в "Белом Круге" возведена модель мусульманского медресе в натуральную величину. Это сообщение вызвало шквал вопросов, предположений и догадок; читатели, заинтригованные усилиями репортеров, охотно высказывались по этому поводу, и газетным отделам писем прибавилось работы. Кто-то высказал уверенность, что владелица галереи приняла ислам, и эта версия была подхвачена и получила ход. Магда выступила со взвешенным опровержением. Волнение вокруг знаменитой галереи усиливалось. Согласно упорным слухам "Белый Круг" собирался открыть двери перед посетителями в середине сентября. Однако, что они там увидят, оставалось полнейшей загадкой, и это доводило прессу до остервенения.

Восьмого сентября газеты опубликовали отрывки из душераздирающего письма, написанного четверть века назад заключенным одной из советских психиатрических лечебниц и содержащего мольбу о помощи. Автор письма, художник-авангардист Серебряного века, объявленный коммунистическими властями сумасшедшим, писал в кельнский "Белый Круг": галерея, занимавшаяся русским авангардом, казалась ему спасательным кругом в море насилия и зла. Письмо, разумеется, было конфисковано больничным начальством, пережило своего автора, долгие годы пылилось в архиве, под замком и, волею случая обнаруженное недавно, уже после обретения Россией свободы, дошло, наконец, до адресата. Фамилия художника не называлась, но комментатор публикации, руководитель научного отдела "Белого Круга", утверждал, что несчастный узник - один из величайших художников двадцатого века. Его работы, которыми располагает галерея и которые почтенная публика увидит через неделю, стоят в одном ряду с шедеврами Пикассо, Малевича и Шагала.

На следующий день Магда дала интервью прессе и телевизионным каналам. Ответ на самый жгучий вопрос - "Кто он?" - журналисты так и не получили. Зато Магда рассказала, что художник - сын знаменитого анархиста и русской княжны, погибшей по дороге на сибирскую каторгу с поэтическим названием "Акатуй". Название очень понравилось журналистам, присутствие несчастной княжны окрасило историю в лирические тона. Что же касается революционного анархиста, то тут само собою получалось, что речь идет не о ком ином, как о князе Кропоткине. Сенсация набирала обороты на глазах. Под конец интервью Магда заявила, что экспозиция включит в себя несколько работ, принадлежащих одному из крупнейших парижских издателей. После вчерашней газетной публикации этот издатель связался с "Белым Кругом" и выразил желание принять участие в выставке. Учитывая интересы публики и ответственность перед мировой культурой, галерея немедленно согласилась на сотрудничество.

Стеф Рунич сидел в зале Дома прессы среди журналистов. Зажигательная идея не открывать имени Каца до дня вернисажа принадлежала ему - пусть газетчики помучаются и побольше поломают головы себе и читателям; но его то и дело подмывало встать и крикнуть: "Кац! Это Матвей Кац! Мой родственник!" - или что-то в этом роде. Можно представить, что бы тут поднялось...

Магда держалась со спокойной уверенностью, отвечала на вопросы обстоятельно. Вопрос корреспондента американской газеты не застал ее врасплох: раньше или позже его должны были задать.

- Художник скончался в клинике для душевнобольных. Не означает ли это, что у него все же были проблемы с психикой? Известно, что великие художники русского авангарда не отличались несокрушимым душевным здоровьем...

- Вы хотите знать, не был ли он безумцем? - отважно заострила вопрос Магда. - Нет, не был. Маргиналом - да, пожалуй. Он выбрал для себя роль городского сумасшедшего и добросовестно ее играл, чтобы спастись от преследований тоталитарной коммунистической власти. Это требовало отваги и бесконечного нервного напряжения. В сумасшедший дом он попал накануне смерти - впервые в жизни.

Магда ошибалась.

Отступление о разноцветном городе, 1922

К пятилетию Октябрьской революции город Оренбург готовился с размахом. Начальство получало и изучало инструкции из Москвы, театр репетировал оперу "Иван Сусанин", цирк готовил представление "Лев и змея", а рядовой народ готовился пить, петь и плясать по случаю наступающего праздника.

Трудовая интеллигенция была мобилизована и задействована, она не собиралась ударить в грязь лицом и проявляла инициативу. Никто не сидел сложа руки, да это было и небезопасно: могли обвинить в контрреволюционной бездеятельности, взять на заметку, а потом, может, и на мушку.

Местный поэт бегал по инстанциям и пробивал свой план: переделать все городские колодцы в трибуны и поставить на них самодеятельных декламаторов, чтоб весь день без перерыва читали от души революционные стихи. В каждом дворе будет стоять чтец, и граждане окажутся вовлечены в ход праздника. Колодец сыграет здесь умственную роль: уходя в черные земные недра, он одновременно направлен в светлые небеса счастливого будущего; это ясно... План был бы всем хорош, если б не самодеятельные декламаторы: как проследить, что они там будут читать от души? А если отклонятся от проверенного текста и скажут что-нибудь не то?

Были планы и пореволюционней: построить огромный дирижабль, расписать его полезными лозунгами, надуть и запустить - пусть висит. Или: напрямик воздействовать на обывателя через искусство, художественно восстановить исторические события - поставить на улицах народный спектакль "Штурм Зимнего". Для этого немногое нужно: приказным порядком мобилизовать из каждой семьи по одному действующему лицу, и под управлением режиссеров пустить массу на главную площадь, к Большому дому. Какая мощь, какой всплеск энергии! Но чекисты театральный план запретили: масса выпьет по стакану для смелости, наваляет режиссерам и всерьез возьмется крушить все подряд. И тот, кто предложил такой дурацкий спектакль, вредный человек и опасный. Вызвать его! Вызвать и изолировать от общества.

Художник Матвей Кац, пропагандист нового искусства, придумал украсить город массово: раскрасить его. Будет красиво, будет празднично. Этот план не вызвал возражений. Дома, крашеные, как пасхальные яйца, стихи не будут читать, булыжники мостовых сами по себе не превратятся в оружие пролетариата и не полетят куда не надо. Так и решили, так и записали: жильцам выдать краску и малярные кисти, пусть мажут в обязательном порядке.

Стал бы Матвей Кац передовиком и героем, если б не досадная неувязка.

В самом центре, на улице Розы Люксембург, выходящей на главную площадь, Кац определил расклад цветов: мостовую красить голубым, а дома вперемежку - красным и белым. Вывели жильцов, раздали ведра с краской. Кац расхаживал, щурился придирчиво. К вечеру улица имела необыкновенный вид: красно-сине-белая, с зелеными пятнами древесных крон она была похожа на картину с выставки авангардистов.

А в начале ночи Матвея Каца увезли в ЧК. В кабинете сидел блондин с широкоскулым рабоче-крестьянским лицом, усатый. На столе валялась полуразобранная вобла.

- Ты что там нарисовал? - голосом громким и страшным спросил усач. - Мы тебе доверяли, а ты что ж там наделал, на Розы Люксембург?