Это настоящий зверь. Выплевывает кофе в чашку под давлением, с реактивным воем. Мужик, что мне ее продал, особо предупредил, что вот эту ручку — до упора, и проверяй. А то взорвется. Так что, пока она ревет паром, я стараюсь из кухни скрыться. Уминая картоху, под черно-белую программу «Время», я мрачно думал, что опять придется бегать по комиссионкам. Чтоб вечером было не так тоскливо.
Погода в понедельник испортилась окончательно. Пока дошел до института — умудрился промокнуть под дождем. В почтовом ящике я обнаружил нарядный конверт, обклеенный марками. Мне пришел вызов в Хельсинки. Хиина Мустопяэ приглашает своего внучатого племянника.
Собственно об этом я и размышлял, сидя на занятиях. Ну, то есть что нужно звонить Фреду, интересно, Сереге пришел вызов или еще нет?
На большой перемене, после второй пары, старосты напомнили, что завтра поток идет на овощебазу. А я пошел в профком, и переговорил с профсоюзным боссом. Вот тебе телефон. Человека зовут Евгений Михайлович. Он будет заниматься твоим вопросом. Наши договоренности в силе? Все нормально, Андреев. Я с руководством вопрос порешал, приноси анкету. Испросив разрешения дозвонился до Фреда, и проинформировал. Договорились встретиться до моего похода в ОВИР.
Глава 36
Я запарковал свои Жигули поодаль от входа в овощебазу. Закрыл машину, и пришел на остановку автобуса. Я банально не успевал присоединиться к коллективу. Решил, что как-нибудь уж смогу не засветиться. Демонстрировать благосостояние однокурсникам не было никакого желания. Особенно, вспоминая Суркова.
Пока ждал появления народа, думал о том, что не высыпаюсь. Сегодня, в шесть утра, встал и поехал мыть тачку. Мало кто помнит, что помыть авто в восемьдесят четвертом — это стратегическая операция. Я даже не знаю, есть ли сейчас официальные мойки, кроме СТО.Но я и не стал узнавать. А поехал в таксопарк, и, за десятку, был запущен между Волг.
Отсидев три пары, поехал к Фреду. Для разнообразия он не стал меня заставлять махать метлой. Просто проинструктировал. На Желябова вести себя скромно, делать что скажут. С анкетами — вот телефон. Свяжись, приедешь, тебе там их заполнят как надо. По деньгам договоришься.
Самое интересное случилось под конец разговора. Хотя, я именно на это и рассчитывал.
— Я подозреваю, Коля, что ты решил свалить, — сказал Фред. Мы сидели на кухне, и пили кофе. Я закурил.
— Не знаю, Фред. Но мысль такая есть.
— Перестань. Рассказать тебе, сколько ты валюты купил? А Иво тебе поможет её переправить. Только, с наличными, ты там будешь привлекать внимание. Скорее всего, тебя примет полиция. За контрабанду. И выдаст обратно.
— Блять! Я не собираюсь светиться. Или, ты что-то имеешь в виду?
— Деньги уже там?
— Гм. Да.
— Когда приедешь в Хельсинки, позвони вот по этому телефону. Мужчину зовут Оскар. Он обезналичивает средства, — я вскинулся. — Спокойно, Дух! Он, в течении трех суток откроет тебе счет в Карнеги-банке. Отдашь ему наличные. За десять процентов от суммы, он перечислит на твой счет. За услуги. Типа ты его проконсультировал.
— То есть ты, Фред, моими деньгами подкармливаешь свой канал? А ничего, что я еще не решил, останусь там, или вернусь?
— Да чего ты разволновался? Если думаешь вернуться, — не закапывать же тебе бабки в лесу? Если нет, то показывать пачки денег в иммиграционных службах — верх глупости. Гораздо больше их впечатлит личный счет.
Дальше он сказал то, ради чего мы с Сурковым, несколько демонстративно, скупали у пацанов-валютчиков чеки, доллары и марки, у Прибалтийской.
— А Оскар без проблем обезналичит любую сумму.
— Так уж и любую?
— Дух, он даже рубли конвертирует. Если бы ты не секретничал, а просто поговорил со мной, все было бы проще.
Не говорить же ему, что именно для того, чтоб он мне предложил обезналичить валюту, я все и затеял. Я не очень понимал, как мы легализуем миллион-два долларов в Европе. То есть как это будет с подвеской — я знаю. У бельгийских и голландских ювелиров схема давно отработана. А вот как двадцать килограммов долларов, превратить в цифру на счете не очень понимал.
Пока не подумал, что у Фреда наверняка есть контакт в Финке. Не может не быть. Расчет был на то, что узнав о наших покупках, Фред захочет это использовать. Не узнать он не мог. Он все о такого рода вещах всегда знает. Так и вышло. То, что нужно.
Подошедший ЛиАЗ изрыгнул наш поток, и уехал пустой. Кивнул Вите Высоцкому, нашему старосте. Мол, здесь я. Просто раньше приехал. Я, одетый в армейские брюки и ботинки, свитер и брезентовую спецовку, выглядел вполне гламурно на фоне пацанов, одетых в откровенное рванье. Ты просто еще не был здесь, Колян, пояснил мне Леха Кособоков. Разгружать вагоны, одевшись чуть лучше — глупость. Об ящики все равно порвется. Что, и девчонки будут ящики таскать? Не, их отправят картоху перебирать.
Так и вышло. Сквозь вполне монументальную, как у режимного предприятия, с охраной, проходную, нас допустили на территорию. Как по мне, тут можно снимать фильмы про постапокалипсис. Стылое, сочащееся дождем небо, бесконечные, серые бетонные пакгаузы, ржавые рельсы. Горящие днем фонари, на растяжках, скрипят от ветра. Облезлые собаки копаются в мусоре на путях.
Мы свернули влево и шли минут пять. Пока не остановились возле какого-то из пакгаузов. Там нас поджидал двухметроворостый мужик, и какая-то женщина. Переговорили с нашими старостами. Витя обернулся и громко скомандовал:
— Здесь остаются четыре пары. Букреев с Овчинниковой. Кособоков с Анисимовой, Андреев с Лишовой, Гульян с Гавриловой. Остальные идут за нами.
И они ушли дальше, вглубь овощебазы. А с нами осталась усталая тетка средних лет. Она завела нас в первые открытые ворота. Бетонное помещение, забитое ящиками с картошкой. Напротив ворот — металлический конус над транспортером, уходящим куда-то сквозь дырку в стене.
— Слушайте внимательно, студенты! — заговорила женщина. — Вот эту картошку нужно перебрать. В одном отсеке — одна пара. Парень снимает крышку, опрокидывает ящик на транспортер, и, вдвоем с девушкой, её перебирает. Гнилье и камни — вот в эти контейнеры. Все понятно? Вот перчатки и рукавицы. Кто здесь остается?