— Наталия, где ты?
У меня сердце в пятки ушло, мне показалось, что Гай специально приехал со мной поругаться и еще опозорить перед всеми людьми, как… даже не хочется говорить кого.
— Я здесь… надо света попросить…
Усевшись на своей лежанке, я обреченно ждала приговора всем своим грехам, явным и мнимым, но Гай вдруг опустился рядом со мной и задал всего один вопрос:
— Скажи мне, ты прежняя?
— Как это — прежняя?
— Ты все та же девушка, что однажды забралась на мою стену в саду?
— Вообще-то, это была общая стена, а не только твоя…
— Хвала Богам, ты все такая же, остальное не важно!
Он схватил меня в охапку и… я думала у меня сейчас косточки захрустят, так он меня стиснул. Пришлось терпеть, не в моих интересах сейчас было выражать какие-то ни было протесты.
— Гай… а у тебя все хорошо? Сражений больше не будет?
Сергий принес на нашу половину маленький светильник и тотчас удалился, опустив полог, создавая для нас некую иллюзию уединения. Гай чуть отстранил меня и теперь пристально смотрел мне в глаза, словно пытаясь разглядеть, что у меня на душе творится. Вопрос мой он, и вовсе, проигнорировал.
— Мне сказали — ты нездорова, тебя ранили?
— Нет. У меня обычное женское недомогание, что бывает раз в месяц. Скоро пройдет.
Гай помрачнел и тряхнул головой, словно прогоняя какие-то навязчивые мысли:
— Я не хочу мучить тебя расспросами, но мне нужно знать… Он тебе угрожал? Он причинял тебе боль?
Я на мгновение замялась, а потом постаралась ответить честно, хотя и расплывчато:
— Благодаря мне Дакос получил свободу, за это и меня отпустил.
Новые вопросы Гая привели меня в смятение:
— Он не трогал тебя? Не просил расплатиться за свою помощь?
И тогда я не сдержалась, воскликнула уже громко и раздраженно:
— Ты же сказал, что не будешь расспрашивать! Гай, я понимаю, что виновата, покинув город, но я же не нарочно полезла в их логово, я не думала, что нас захватят, я торопилась к тебе!
— Ты написала, что подвела меня, что это значит?
Ах, вот так! Он будет придираться к каждому слову, а потом просто встанет и уйдет, оставив меня с разбитым сердцем.
— Мне казалось, что ты не поверишь, обругаешь за эту поездку, будешь думать невесть что, а мне было так плохо, страшно, еще твои солдаты сказали, что я шпионка и меня надо допросить. Конечно, я тебя подвела, дала повод для сплетен. Зачем тебе жениться на девушке, что провела ночь в плену у беглых рабов, все в Риме начнут это обсуждать, а ты не захочешь стать центром скандала. Я все понимаю и прошу лишь об одном — верни меня в город, а там я буду жить тихонечко…
— Глупая женщина! Марс свидетель, какая же ты глупая женщина! Я ни за что тебя не оставлю и не переменю своего решения, как только все уляжется и ты станешь здорова — мы заключим союз. Неужели ты думала, что я откажусь от тебя теперь, когда ты рискуя жизнью, отправилась за мной следом, неужели я перестану тебя любить лишь потому, что тебя держали в плену. Я боялся только одного, что ты… изменишься. Но мои опасения были напрасны.
— Почему же я могла измениться?
Кажется, ответ давался консулу непросто, некоторое время он тщательно подбирал слова:
— Я видел женщину, что потеряла рассудок, после того как ее всю ночь насиловали легионеры.
— И ты это не остановил?!
— Она убила центуриона и заслужила свою кару.
— А за что же она его убила?
Каррон молчал… И тогда я сама заговорила:
— Послушай, Гай, меня никто не насиловал. Меня никто и пальцем не тронул, меня, верно, пощадили Боги, а точнее Богиня…
Я бы еще добавила «Фракийская», но, пожалуй, это дополнение было уже лишним. Да, я сказала неправду, я сказала Каррону то, что он желал бы сейчас услышать, и я не могла иначе. Ложь во спасение. Его и меня — нас. Хотя, такая ли уж это была ложь…
— Если ты мне не веришь, лучше сразу это скажи, я не хочу, чтобы ты злился тайком и считал меня грязной.
Ответ Гая просто лишил меня дара речи:
— Что бы ни случилось с тобой там, ты уже очистилась своей кровью. Я не вижу на тебе никакой вины и никогда ни в чем не упрекну. Но с этой минуты, женщина, ты будешь под моим присмотром, ибо ты дорога мне, как собственная жизнь. Ты и шагу от меня не сделаешь, без моего позволения и большой охраны.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Что это означает? Он и не собирается меня оставлять, он не бросит меня одну и мы снова сможем быть вместе. "Гай… ты меня воскресил. Ты подарил мне надежду!" Я схватила руку мужчины, что сидел рядом со мной, и прижала к губам. "Мой любимый генерал, да я сама не сделаю от тебя ни шагу, я готова на привязи за тобой ходить, пока не надоем!"
Возможно, какое-то время так и будет, пока он снова не станет мне доверять, а я перестану себя винить…
Обнявшись, мы долго сидели в тишине, будто заново привыкая друг к другу. Я прижала к своей щеке его ладонь и закрыла глаза. Было так хорошо. Потом Гай поднялся, сказав, что должен ненадолго выйти и отдать какие-то приказы на завтра… Мне показалось, он хочет остаться один и еще раз все для себя обдумать. Между нами оставалась какая-то недоговоренность, какая-то незримая стена из тумана, наподобие того, что окутывал меня на том жутком поле с мертвецами.
Какой теперь сон, я ждала Гая, уже начиная волноваться заново, и так же подскочила, когда он вернулся в мою часть палатки, стал расстегивать пояс, снял одежду и прилег рядом со мной.
— Ну, вот… теперь от меня не пахнет лошадью и дымом костров, я чистый для тебя.
Эти простые слова расстрогали меня едва ли не до слез.
— Гай…
Я снова не могла говорить, просто прижалась к нему сильнее и потерлась лицом о влажную грудь.
— На тебе еще сохранился аромат розового масла, которым я тебя натирала в нашу последнюю ночь. Я его чувствую и сейчас…
— Быть того не может, ты, верно, шутишь со мной?
— Я хочу в это верить.
— Мы всегда верим в то, что нам больше нравится. Так легче жить.
Я замерла, пытаясь глубже вникнуть в тайный смысл его фразы, потом рассеянно погладила грудь мужчины, обвела пальцем горошины его сосков, опустила руку ниже…
— Не нужно.
Он накрыл мою руку своей ладонью, и я вздохнула. Либо Гай теперь испытывает отвращение к моим ласкам, либо просто хочет дать мне время, чтобы я могла забыть то дурное, что произошло за эти дни. Меня бы устроил второй вариант. Но спокойно мне не лежалось.
— Ведь ты хочешь еще что-то сказать, я это чувствую… Не молчи, пожалуйста, я готова тебя слушать. Все, что ты считаешь нужным — я все приму.
Он сосредоточенно разглядывал темное полотно над нашими головами, словно желая взором проникнуть через него и увидеть звездное небо:
— Мне доложили — ты была на Кордации. Проклятые рабы! Я должен был сам привезти тебя туда. Сам показать тебе это дивное место. Тебе бы понравилось… Я хотел подарить тебе этот кусочек Небесного сада, а теперь… Ты будешь помнить лишь плохое, что пережила там.
Так, вот о чем он волновался! Я попыталась успокоить консула и была совершенно искренней. Поначалу…
— Стояла ночь, и в темноте я не могла ничего разглядеть, я почти не заметила дома, не смотрела вокруг. Я помню лишь заросли плюща…
И снова мое горло сжалось, мешая говорить. Хотя именно сейчас пауза была ни к чему. Оказывается, мне больно это вспоминать. Но ведь не случилось ничего страшного, я столько раз убеждала себя в этом. Не было ничего совсем уж плохого! Я почувствовала, что у меня дрожат руки и ту, что лежала на груди Гая мне пришлось стиснуть в кулак. Почему-то у меня снова кружится голова, хочется отодвинуться от Гая и зарыться лицом в мягкую овчину. Неожиданно вернулись слезы, а я-то думала, что уже не буду плакать, что во мне не осталось слез…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он тотчас сел на лежанке и поднял меня к себе.
— Все! Забудь. Ничего не говори. Давай решим, что ты просто приехала ко мне прямо из Рима. Будем в это верить. Вместе.
— Хорошо.
Понемногу я успокоилась и даже задремала, положив голову ему на плечо, тогда он снова опустил меня на постельку и стал нашептывать на ухо что-то вроде песенки для малышей, я не разобрала и половины слов, но там точно шла речь про маленькую птичку, которая строит гнездышко в кустах орешника. Гай поцеловал мою мокрую щеку, и я вскоре заснула на его груди.