– Ты, Томас, напрасно исчезаешь надолго,– проговорил старик.– Без капитана люди живут каждый сам по себе. С работой ещё справляются, но уже нехотя, больше по привычке. Как говорил мой семинарист, этот гаудеамус игитур [45], – “однообразная работа утомляет так же, как и безделье”.
– Что же, предложить людям поменяться на плантациях?
– Да и в этом проку мало. Если что-то и изменится, то ненадолго.
– Но ведь и моё присутствие немного что исправит. Да и не хочется возвращаться в пещеру. Мне здесь хорошо, в уединении, в тишине.
– Нужно какое-то событие, которое встряхнуло бы всех, нарушило однообразие жизни. Ведь скука, Томас, – она уже здесь. И многих она уже мучает.
– А если событие не случается, его нужно найти?
– Или придумать. А у кого это получится лучше, чем у капитана? Ведь вы у нас не просто так капитан, сэр?
И назавтра я наведался в большой дом.
– Мистер Оллиройс, – сказал я за обедом.– Мне помнится, вы говорили, что на вашем обломке была клетка с курами. Как по-вашему, что с ними сейчас?
– Мне не чем было кормить их, и я всех выпустил в лес. Выжили, конечно, но, скорее всего, одичали.
– А петух там был?
– Был, и не один, а как же.
– Так почему же мы до сих пор об этом не вспомнили, джентльмены? У нас есть все условия для разведения кур. Или кто-то откажется от настоящего куриного супа с лапшой?
– Или свежей яичницы? – поддержал меня Нох.
– Но этот остров ведь так далеко, – встревожилась Алис, растерянно взглянув на Бэнсона. – Его даже не видно!
– Дело трудное, согласен, – ответил я. – Но если мистер Оллиройс приплыл сюда на обломке доски, то не стыдно ли нам, джентльмены, бояться проделать тот же путь в надёжной, с парусом, шлюпке?
– Да кто тут боится! – завопил вскочивший Джоб. – Сидим тут, как в клетке, да мы хоть сейчас в путь!
Подпрыгнули и завизжали мальчишки, оживился и встал Оллиройс, взволнованно откинул длинные волосы Робертсон.
– Конечно, поплывём! – положил на стол тяжёлые кулаки Бэнсон.
– Вот как раз вас, мистер Бэнсон, – я постарался сделать значительную паузу, – хочу попросить остаться на Локке. (О, какой благодарный, полыхнувший счастьем взгляд я получил от Алис!)
– Меня? – опешил мой добрый Носорог. – Все едут, а мне оставаться?!
– А вот подумайте, мистер Бэнсон. Эдд и Корвин не останутся ни при каких обстоятельствах (Малыши мгновенно переглянулись, набрали в грудь воздуха, но я остановил их крик движением руки.) А из матросов кто не обрадуется возможности отправиться на невидимый остров, к неведомой земле? Все поплывут. Но ведь кто-то должен остаться на острове с женщинами? Рядом пятеро негодяев, вспомним об этом!
– Но почему я? – покраснел от обиды и огорчения Бэнсон. – Давайте бросим жребий, а, джентльмены!
– Подождите, мистер Бэнсон, поймите меня. Рядом – пятеро, и все мы видели, каковы они. Значит, здесь на время нашего отсутствия нужно оставить троих. Не меньше! Троих, которые будут мучиться и завидовать тем, кто уплыл. Зачем, зачем заставлять мучиться этих людей, если можно их заменить одним человеком? А вы, мистер Бэнсон, один стоите троих. А, джентльмены?
Моя дипломатия принесла свои плоды. Все были чрезвычайно довольны, и каждый счёл своим долгом с сочувствием и уважением похлопать Бэнсона по плечу.
Наутро было намечено отплытие.
День прошёл в подготовке, а вечером в моей хижине о трёх стенах сидели Эвелин, Алис, Бэнсон и Нох. Мы ели фрукты, Нох деловито поджаривал на углях рыбу. Притихший и грустный, толстяк старательно точил мой зелёный клинок.
– Носорог, – вполголоса сказал я, присаживаясь рядом. – Я благодарен судьбе за то, что она послала мне такого надёжного друга, как ты. И я никогда не стану лукавить или чего-то недоговаривать за твоей спиной. Я оставляю тебя здесь, потому, что всех остальных, понимаешь, всех, я должен увезти в это плавание. Им нужно сменить окружающий мир, нужны встряска, новые переживания. В сравнении с нами они обделены, например, женским вниманием. Им труднее, чем нам с тобой, выносить заточение на этом острове. То, что они заняты работой, – не спасает дела. Работа им приелась. Скоро придёт время, когда они начнут тосковать, потом злиться, потом будет бунт. Ты можешь это себе представить? Ну то-то. Вот я и стараюсь изловчиться так, чтобы не допустить этого. И ещё, я понимаю твои чувства, но давай вместе с тобой попробуем понять чувства Алис! Думаешь, ей без тебя не будет одиноко и страшно?
Склонившись над Крысой, мы не заметили, что все окружающие приблизились и молча присоединились к нашему разговору. Я поднял глаза. Алис смотрела на нас сияющими зелёными звёздочками. Она сразу переметнула взгляд на Эвелин, и та, понимающе улыбнувшись, сказала:
– Всё будет хорошо.
– И это не просто слова, – подхватил я. – Вот что, братцы, я думаю. Когда мы вернёмся, то курс, расстояние, удобное для причаливания место уже будут известны. Всё это я тебе, Бэн, расскажу. Потом. Мы погрузим в шлюпку еды, небольшой анкер с водой, – канонир уверяет, что вода на острове есть, – затем ружьё, пистолет, топор, – и вы отправитесь туда вдвоём с Алис. В маленькое свадебное путешествие. А? Это будет хорошо?
– Это правда? Это можно? – Алис обводила всех восторженными глазами, и вот на них даже выступили слёзки. – Мы поедем вдвоём? – она скользнула к тахте, села, пригладила Бэнсону волосы.
Он покраснел, вскочил, стал топтаться, пряча от нас глаза, наполненные счастьем. Потом переполнявшие его чувства рванулись наружу, и он, сгусток благодарности и доброты, вскинул руку и хлопнул меня по плечу. Моя голова дёрнулась, дрогнул позвоночник, подломилось колено. А Бэнсон выскочил наружу, сгрёб возившегося с чем-то у воды Ноха и швырнул его в небо. Потом поймал, вскинул руки и посадил на крышу. Мы громко, от души смеялись. Бэнсон ввалился в хижину, пал у тахты на колени, обхватил руками тоненькую талию Алис, уткнулся лицом в её живот. Она, смеясь, гладила и целовала его голову. Вдруг из камина послышалось хриплое подвывание:
– Я бедный попугай Нох, меня схватил злой великан и посадил на полку…
Бэнсон выпустил худенький стан, вскочил на ноги и треснулся макушкой о крышу. Дрогнула хижина, попугай наверху отчаянно заохал. Наш смех перешёл в шквальный, до визга и икания, хохот.
– Скорее… – выдавила между приступами смеха Алис, с изнеможением взирая на растерянного Бэнсона, – спасай… попугая!..
Мы долго ещё не могли успокоиться. Алис и Эвелин катались на тахте, я подпрыгивал на стуле, Нох тихо стонал, сев на корточки и уткнувшись лбом в стенку камина. Носорог, сидя на втором, пищащем и поскрипывающем стуле, хохотал, как будто бросал камни в бочку.