Читать интересную книгу Ящик Пандоры - Фридрих Незнанский

— Я сказал,— совещание закончено, товарищ Моисеев,— услышал он голос Зимарина, поднялся со стула, взял в руки палку и медленно заковылял в кабинет криминалистики, проклиная себя за малодушие.

* * *

Вырвав Нику из цепких рук врачей психоневрологического отделения, Виктор Степанович Шахов взял на себя роль ее главного ангела-хранителя, предоставив милицейским организацию наружной службы наблюдения. Полагавший себя виновником всех Никиных бед, старший" лейтенант Горелик, несмотря на агрессивные возражения последнего, был отправлен домой на отдых (оказавшийся, однако, весьма непродолжительным), двух лейтенантов, дежуривших в больнице, сменили два дюжих сержанта, и они совместно с личным шофером товарища Шахова образовали заслон квартиры Славиных.

Походная раскладушка образца времен первой мировой войны, предназначенная этой ночью для сна министра, и установленная между газовой плитой и холодильником, стонала и скрипела при малейшем движении. Виктор Степанович знал, что за стеной не спит Ника, он угадывал ее бесшумные шаги, слышал чирканье спичек. К нему самому сон тоже не шел, и не дышащая на ладан раскладушка, естественно, была тому причиной.

Сорок часов тому назад, то есть с момента появления в "его кабинете капитана милиции и шофера его персональной машины Мити, он перестал функционировать в роли министра и пользовался своим служебным положением исключительно в личных целях, иными словами — делал все от него зависящее для розыска Никиного сына и ее собственной безопасности.

В течение двух дней никто не мог попасть на прием по причине отсутствия его на рабочем месте, сотни бумаг ждали его подписи, десяток делегаций с мест и из-за границы бесцельно толклись в коридорах, правительственные чиновники и боссы новоиспеченных корпораций впали в состояние некоторого замешательства. Виктора Степановича нисколько не беспокоило, что огромный аппарат практически оказался без руководителя. Разумеется, он не мог не предполагать, что его исчезновение из поля зрения как подчиненных, так и вышестоящих товарищей породит неприятные последствия, но на данном отрезке времени попросту игнорировал все то, что не имело отношения к Нике.

Скованный в движениях, зажатый между холодильником и газовой плитой в крошечной кухне, он, как ни странно могло показаться в сложившейся,страшной ситуации, чувствовал облегчение — как будто сбросил с себя не свойственную ему личину, что носил многие годы, будто перестал играть чужую и тяжкую роль в спектакле. Еще два дня тому назад он подсмеивался над собой — в его-то годы, на шестом десятке, влюбиться в молодую женщину,— вот старый дурак! Он кокетничал сам с собой, поскольку вовсе не считал себя старым, и если признаться, то ему импонировала его ладная фигура в зеркале, он воображал рядом с собой тоненькую большеглазую женщину, носящую привлекательное имя и казавшуюся на его фоне изящной статуэткой. Он просто не представлял тогда, .насколько глубоко захватило его чувство, как сильно » он желал ее. Чего он,мог ожидать от Ники в ответ — вот что терзало его сейчас. Как заработать хотя бы ее расположение, которое может перейти в привязанность — со временем, не сразу... и самое главное, самое безнадежное, самое ужасное было то, что без своего мальчика она просто погибнет, погибнет физически, перестанет существовать. И Шахов понимал, что, несмотря на его старания, он бессилен ей помочь...

За окном запела одинокая птица, чудом спасшаяся от расплодившегося в Москве воронья, и минут через двадцать забрезжил рассвет. Виктор Степанович скинул ноги с раскладушки, с великой осторожностью, держась за край плиты, поднялся, натянул костюм и, в одних носках на цыпочках пройдя по коридору, заглянул в комнату. Ника сидела перед застекленной нишей, и невидящий взгляд ее был устремлен туда, где пустовала Кешина кроватка. Она не обернулась на звук открываемой двери, и Виктор Степанович вернулся на кухню, сложил раскладушку и сел на табуретку возле маленького стола. Вчерашний Никин порыв в больнице относился совсем не к нему, она искала выхода из обступивших ее стен, и как только они покинули клинику, она снова одела на себя панцирь из колючей проволоки и отрешилась от окружающего мира...

Он никогда потом не мог вспомнить, сколько времени прошло до той секунды, когда он ощутил на своем затылке Никину ледяную ладонь и услышал ее слабый голос:

— Пожалуйста... не уходите... не бросайте меня. Я без вас не ,смогу... не смогу жить.

Она повернула его лицо к себе, глаза ее горели лихорадочным огнем, и она повторяла как в бреду одну и ту же фразу:

— Я без вас не смогу жить...

Он не верил своим ушам и боялся притронуться к ней, боялся ощутить под рукой железный панцирь. Но Ника гладила его холодными ладонями по лицу, сама прижималась к нему всем телом и всё повторяла: «Я не смогу без вас жить». Он приподнял Никино легкое тело и понес в комнату, целуя жаркое лицо, превозмогая охватившее его желание. Он опустил Нику на неразобранную постель — она обхватила его шею, не давала ему уйти, тянула к себе, целовала его в губы жарким ртом, и в блестевших лихорадочным светом глазах он увидел страстный призыв и, изумленный этим откровением, начал срывать с них обоих одежду, страшась, что погаснет этот призывный свет...

34

Восемь дней тому назад, в прошлый четверг, на приеме у директора сверхсекретного института генерал-лейтенанта Сухова был майор госбезопасности Анатолий Петрович Биляш, который, по роду .своей деятельности, очень интересовался всякими видами оружия и занимался его поставкой иностранным государствам. Что нужно было Биляшу от Сухова? Конечно, не само оружие, его из института незаметно вынести невозможно. Значит — разработки? чертежи? спецификации? — и хрен знает что еще и как это правильно называется. Именно в этот день Сухов бесследно исчез и, как потом установило следствие, был убит в тот же день и погребен в усадьбе княгини Подворской. Убил ли Биляш Сухова — на убийство он способен,— или это сделал кто-то другой, пока сказать трудно, но это и не входит в сиюминутную задачу: нас сейчас интересуют жертвы. Если Биляш получил от Сухова чертежи (спецификации, разработки) нового оружия и положил их в сумку «адидас», которую и принес в квартиру Капитонова на следующий день... В такую маленькую сумочку? Да в нее не влезет по ширине нормальный лист бумаги! По правде говоря, я имею весьма смутное представление о том, сколько места должны занять такого рода документы. Во всяком случае, это должна быть довольно объемистая и тяжелая пачка, сумка же Биляша легкая, как бы наполовину пустая... Фотопленка? Каким образом Биляш мог сфотографировать секретные документы? У него для этого просто не было времени... Что-то мелькает в моем мозгу, но следующая жертва не дает сосредоточиться, потому что жертва эта — мой друг Гена Бабаянц...

* * *

«Дорогая кума! Я, источник по кличке «Пташка Божья», образование два класса, прирожденный литератор, изобретатель и скульптор, задавленный партией псов и адской тоталитарной системой почти до смерти по причине отсидки срока в червонец за несовершенные преступления и оказавшийся хотя и знаменитым (обо мне показывали документальный фильм по Центральному телевидению), но без штанов, и в минуту душевной оттепели согласившийся под чарами ваших васильковых глаз и обещания выхлопотать московскую прописку работать на бесславные органы принуждения за совесть, а не за деньги (разве сотня, уплачиваемая вашими архаровцами всего раз в месяц, да и то с опозданием,— деньги?), точно выполняя ваше разовое задание, сделал все возможное и невозможное для отыскания в девятимиллионной Москве мальчика Иннокентия Славина, четырех лет.

Любовь к вам, кума, привела меня в мафию, на воровскую сходку — они проводятся сейчас всюду — и на воле, и в лагерных зонах — по причине прошедшей денежной реформы и жуткой инфляции. Там я и калякал по затронутому вопросу с людьми. Никто, в Московии об этом деле слыхом не слыхивал, значит, дело не наше, искать мальчика Иннокентия надо не в воровской среде, а в кооперативной или номенклатурной, чем я сейчас и занят.

Попутно сообщаю, что в столице развила бурную деятельность группа «Зорро». Это народные мстители, люди, обиженные системой, посаженные в лагеря по сфабрикованным делам и теперь освободившиеся. У них лозунг: «Грабь награбленное!». (Но это меня не колышет, пишу для вашего общего развития.)

Если что надыбаю по мальчишке, свяжусь. Остаюсь с разбитым сердцем, всегда ваш, Пташка Божья.

P. S. Скажите своим архаровцам, чтоб указывали в денежном переводе правильный почтовый индекс, а то прошлый раз посланная на адрес моей бедной мамани ваша сотня блукала лишнюю неделю, пока не попала пo назначению под видом алиментов.»

* * *

Моисеев бесцельно переставлял в кабинете криминалистики стулья, сдувал несуществующие пылинки с папок, выдвигал и снова задвигал ящики стола. Подошел к витрине с оружием, ударил ладонью по стеклу и испугался — не разбил ли. Побежал, прихрамывая и опираясь на палку, к столу, взял лист бумаги и стал быстро писать. Скомкал бумагу, бросил в мусорную корзинку, взял другой лист и вставил его в пишущую машинку. Настукал первую фразу, выдернул лист и отправил его вслед за первым. Заметил, что к краю корзинки, как маленькая гирляндочка на елке, прицепился обрывок магнитофонной пленки. Он уже было протянул руку — выбросить. Но скорее по привычке, чем преднамеренно, достал пинцет и осторожно, за кончик, снял с корзинки узкую ленточку и положил перед собой на чистый лист бумаги. Как ни был он расстроен всем происшедшим и происходящим, он нашел в себе силы удивиться: как сохранился этот кусочек пленки, если последний раз он работал с записью, сделанной на старой ссохшейся пленке более недели назад? Моисеев уже несколько лет пользовался для переписывания и компановки текста двухкассетником и склеивал пленку только в том случае, когда она оказывалась оборванной. Он переворачивал трепещущую полоску, аккуратно обрезанную с обеих сторон, как будто мог таким образом догадаться, что там было записано. И вдруг понял пленку резал кто-то другой, а не он. Он всегда отрезал пленку в нужном месте под острым углом. Края пленки были срезаны под прямым углом и подмяты на микроскопическую долю миллиметра.