Руквуд отстранил слугу, намеревавшегося проводить Кейтсби в предназначенную для него комнату, и повел его туда сам, горя желанием показать другу покои, где он сможет отдохнуть с дороги. В доме Уинтера Амброз чувствовал себя хозяином.
Кейтсби последовал за новым другом. Когда-то и у него была любящая жена, замечательный сын и прекрасный дом, согретый любовью и счастьем, но потом все это отняли. Кейтсби понимал, что, вовлекая Амброза в заговор, он обрекает его семью на гибель, а самого Руквуда на позорную казнь и играет роль вероломного друга, принесшего в дом ядовитую змею.
Впрочем, это не его забота. Жизнь порой наносит жестокие удары. По какому праву Руквуд, Дигби или любой другой человек на свете обладают счастьем, в котором Кейтсби отказано? Однако Роберт ничем не выдал своих мыслей, и если он и испытывал удовольствие, думая о страданиях, которые обрушатся на голову нового друга и его семьи, то затаил это чувство в глубине души и не собирался извлекать его на свет божий.
Грэшем спустился в погреб, где находился Сэм Фогарти в ожидании часа, когда его вывезут из Лондона. При виде Генри он взвыл от ужаса.
Сэм рассказал, что им приказали убить Уилла Шедуэлла. Не было нужды называть имя человека, отдавшего приказ: Сэм состоял на службе у Сесила. Они настигли Уилла на окраине Кембриджа, подкрались ночью, убили и сбросили тело в реку. Сэм не знал, почему Сесил отдал такой приказ. Его дело убивать, а не задавать вопросы.
Когда Фогарти закончил рассказ, он чувствовал себя более уверенно, в надежде что еще может пригодиться Грэшему. Генри окинул негодяя спокойным взглядом сверху вниз.
— Это тебе за Уилла Шедуэлла, — сказал он и молниеносным движением вонзил кинжал точно в зрачок Сэма, а затем направил его вверх, пока не раздался хруст кости, когда клинок прошел через мозг и проломил череп. Именно таким ударом убили Уилла.
Фогарти, падая, раскинул руки ладонями вверх, словно моля о пощаде. Его тело еще дергалось в предсмертных судорогах. Грэшем рывком вынул кинжал и встал…
Как Генри и ожидал, Джейн проснулась среди ночи, и он держал ее в объятиях, пытаясь унять сотрясающие тело рыдания. Обычно так держат роженицу вовремя схваток, но на сей раз на свет появилось не дитя, а горький жизненный опыт. Потом они занимались любовью, тихо и нежно, как научила его Джейн, после того как в обоих утихла неукротимая жажда обладания телом. Казалось, вся страсть Генри сосредоточилась в одном мгновении, а затем выплеснулась наружу, и вместе с тихим криком Джейн наступило умиротворение. На короткое время на Грэшема снизошел покой, и поселившиеся в душе демоны затихли. Генри казалось, что Джейн переживает то же самое, но теперь в нее вселился новый демон, и как он уживется с остальными, знает только она сама. Больше никто не увидит ее слез. Она убила человека, и теперь предстоит научиться плакать в душе никому не видимыми слезами. Сам Грэшем давно освоил эту науку.
Сейчас нужно спрятаться, залечь на дно, но нельзя уехать из Лондона, чтобы не потерять связь с сетью шпионов и осведомителей.
Утром Генри проснулся с ясной головой и после завтрака, не тратя лишних слов, сообщил о своем решении Джейн и Маниону.
— Рейли прав. Нам нужно на время скрыться, пока не станет ясно, что все это значит. Мы переезжаем в Альзацию,[4] — объявил Генри. — По крайней мере я отправлюсь именно туда, а ты, Джейн, можешь остаться здесь. В этом случае у тебя будет хорошая охрана, насколько ее можно обеспечить с помощью денег и надежных людей. Но и тогда нельзя исключить нападения на дом. Скорее всего устроят пожар, чтобы выкурить тебя на улицу, где ты окажешься в руках у тех, кто захочет меня шантажировать. В Альзации мы будем в относительной безопасности, пока не узнают, кто мы такие. Однако опасность грозит со стороны обитателей этого района Лондона, не говоря уже о чуме и моровой язве.
Во время своей речи Грэшем наблюдал за Джейн, которая слушала его с гордо поднятой головой, вздернув вверх подбородок.
— Если возьмете, я еду с вами, милорд.
— Да будет так.
Район Альзация находился близ Кармелайт-стрит. Стражи порядка ни днем, ни ночью не тревожили своим присутствием его узкие улочки. Службам, обеспечивающим правопорядок в городе, путь сюда был закрыт. Альзация служила пристанищем для всех объявленных в розыск преступников, и власть здесь зиждилась на грубой физической силе, хитрости и коварстве. Жизнь в Альзации протекала по распорядку, установленному главарем шайки, который изданный момент пользовался самым большим влиянием. Разумеется, такой распорядок не имел ничего общего с законом. Власть в районе переходила из рук в руки три-четыре раза в год, после очередной беспощадной войны между враждующими бандами. Городские власти предпочитали не вмешиваться в эти кровавые сражения и делали вид, что ничего о них не знают. В отличие от Саутуорка, где процветали бордели и игорные дома, на которые местные власти иногда устраивали гонения, в Альзации увеселительные заведения почти полностью отсутствовали. Она играла роль конуры, где бездомные собаки могут отлежаться и зализать раны, если их не убьют свои же товарищи, и представляла собой самую омерзительную помойку, где собирались не признающие законов отбросы общества. Почтенные жители Лондона говорили об этом районе шепотом, с придыханием, а женщин одно упоминание о нем вгоняло в краску.
— Но сначала мне предстоит более близкое путешествие. Я намерен навестить милорда Сесила.
От изумления у Джейн перехватило дыхание, а Манион вдруг стал издавать причмокивающие звуки, пытаясь извлечь остатки пищи из дупла больного зуба. Он всегда поступал так, если не одобрял принятого хозяином решения.
— Ни за что! — воскликнула Джейн, которой страх придал смелости. — Ведь это его рук дело, и искать встречи с Сесилом — полное безумие!
— Да, безумие. Ему самому ничего подобного не придет в голову, потому-то он меня и не ждет. И по этой же причине его светлость недостоин называться сыном своего отца. Сесил плетет заговоры, подсыпает яд и подсылает убийц, но он очень осторожен и свято верит, что все люди являются более дешевой копией его самого. Милорд теряется, когда приходится иметь дело с человеком, совершенно на него не похожим и имеющим другой образ мыслей.
Грэшем отправился к Сесилу в сопровождении Маниона и еще четверых слуг. На сей раз Генри поехал в тяжелой, громоздкой карете, купленной еще его отцом, которой сам он пользовался крайне редко. Когда это чудовищное сооружение катилось по дороге, все ухабы и выбоины казались гораздо глубже, чем на самом деле. Такой транспорт годился лишь для стариков, занятых нанесением визитов, или благородных дам, которые отличались неумеренной упитанностью или слишком хорошим воспитанием, для того чтобы ходить пешком или ездить верхом. Грэшем всей душой ненавидел эту уродину, однако толстые стены и массивная конструкция превращали ее в настоящую крепость на колесах, очень удобную для обороны в случае неожиданного нападения.