– Кстати, о подарках. Пойдем, не будем же мы слушать речь президента, – беру ее за руку и, прихватив ее куртку, вывожу на улицу.
Достаю из джинсов ключи и протягиваю Наташе. Та переводит взгляд то на мою руку, то на машину. Не могу считать ее эмоций. Совершенно.
– Ты тогда сказала Porsche Cayenne. Но я подошел к этому более благоразумно. Тебе еще рановато для столь крутых тачек. Да и ты бы ее не приняла, выделывалась бы по самое не могу, а пежошка самое то. Малолитражка. Такая девчачья, почти розовая. В общем, для девушки идеально. И никто не скажет, что ты насосала, – подмигиваю в ответ на ее молчание. – Твоя самостоятельность, свободолюбие и прочая хрень не пострадает, – дожил твою мать, жду в ее глазах одобрение и… восхищение? Не хватает еще баблом ее подкупать. – Ну скажи уже что-нибудь.
– Спасибо, но… я пока ее не приму. В смысле сейчас нет. Пока нормально не попрактикуюсь, я за ее руль не сяду. И да, мой подарок лучше не открывать, – усмехается, прикладывая палец к накрашенным красной помадой губам. Всегда раздражали намалеванные губы. Сейчас же я смотрю на них и ничего другого как поцеловать не хочу.
– Теперь я хочу получить его еще больше. И да, машина тебя ни к чему не обязывает. Пойдем в дом, холодно.
То, что Наташа попыталась спрятать часть своего подарка, раззадорило еще больше.
– Давай это на рождество откроешь. А вот это сегодня, – протягивает мне подарок.
– Да пожалуйста.
Распаковывая маленький сверток, я ожидал какого-нибудь подкола, но уж точно не старинную игрушку из детства, из-за которой я когда-то сходил с ума. Вот только как об этом могла узнать Наташа?
– Не подумай ничего такого. Я просто спросила у Никиты, что ты любил. Ну, не злись. Честно, просто спросила.
– Не злюсь. Расслабься. И да, спасибо, это прям неожиданно. Где ты вообще ее достала?
– В интернет-магазине. Там еще и тамагочи продают, я себе хотела купить, но подумала, что кто-то их нас двоих должен выглядеть взрослым.
– Вот все-таки стерва ты, Наталь, – усмехаюсь и наконец делаю то, что не дает покоя мне последний час. Ловлю ее за подбородок, тянусь к губам и накрываю своими…
Глава 30
Когда человек задумывается о своем психически нездоровом состоянии это хорошо или плохо? Наверное, все же неплохо, ибо реальные психи вряд ли нагружают свой мозг такими дилеммами.
У меня еще крыша не совсем поехала, но назвать себя полностью здоровым уже не могу. Никогда не замечал в себе замашек одержимого дебилоида, но сейчас диагноз налицо. Провести семь дней почти двадцать четыре часа в сутки бок о бок и дико раздражаться от каких-то пары часов Наташиных отлучек в последние три дня – это явно беда с башкой.
Веду себя как самая настоящая обиженная мелюзга, у которого наглым образом отбирают единственный оставшийся день в январских загульных каникулах.
Спрашивается, какого хера я должен дожидаться Наташу, пока та навещает ребенка брата, тогда как последний в этот час прекрасно проводит время с моей сбежавшей невестушкой? Хорошо устроился, пока я прикрываю его пока еще целехонькие, не простреленные Берсеньевым яйца.
Хотя, так уж ли его я прикрываю? Плевать я хотел на него и на временную Машину свободу. Я своим желаниям потакаю. Никогда не замечал в себе такого эгоизма, но сейчас он из меня так и прет. Я готов выйти из машины и сродни малолетки зайти в это ужасное место и увезти Медведеву за руку.
А, собственно, кто меня просит приезжать за ней и ждать? Сам херней занимаюсь. Еще и приперся на полчаса раньше положенного, в то время, как мог хотя бы сделать вид, что чем-то занят.
Вместо того, чтобы подумать о чем-то позитивном, мой мозг, как назло, стал мне подкидывать картинки Армагеддона, который развернется, когда будет все всем известно. А ведь это все вопрос времени.
И если со мной лично все будет в порядке, за исключением возможных подстав в бизнесе со стороны Берсеньева, узнай он о моем участии в этом деле, то вот в жизнеспособности Наташиного брата я сомневаюсь. И вот тут-то, и грядёт пиздец вселенского масштаба. С какой вероятностью Гриша закатает Машиного брата в бетон или отстрелит ему яйца? Пятьдесят на пятьдесят.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И тогда мои планы в отношении Наташи рушатся по всем фронтам. Если всю эту херотень кто, кому и кем приходится, она, после изрядного изматывания моих нервов, со временем примет, то случись что-то с ее братом – нет. Ну и как разрулить все так, чтобы Берсеньев не только оставил ее брата с целыми яйцами, но и принял этот мезальянс?
Не в силах больше нагружать свой мозг отнюдь не радужными перспективами, я выхожу из машины и зачем-то иду в это поистине адское место.
Сам не понял для чего прошел в нужную палату. Смотреть на больных людей – так себе «удовольствие», а на детей и подавно. Совершенно удручающая картинка. Врагу не пожелаешь. И тут же внутренний голос шепчет: «А хули ты ноешь, Славик?». Вот где настоящие проблемы.
Нет, надо однозначно спасать Наташиного брата. И так жизнь не сахар. И только, когда Наташа замечает, что я приоткрыл дверь, до меня вдруг доходит. Мало того, что мезальянс, так еще ребенок полный инвалид.
– Ты чего тут делаешь?
– Стою, – брякаю первую пришедшую на ум мысль. – Так получилось, что пораньше закончил с работой, приехал за тобой. А бензин жечь не хотелось, чего экологию портить, – м-да, однозначно крышу надо подлатать. Такую херь только Маша могла ляпнуть. – Короче, у меня задница примерзла, вот и решил в здание зайти, – прохожу внутрь палаты, пытаясь не смотреть на мальчика, ибо эта картинка так и будет постоянно всплывать в моей памяти. Хуже всего, что я не знаю, как себя вести.
– Я отпустила сиделку, так что она еще минут двадцать будет отсутствовать. Я не смогу уйти раньше. Точнее смогу, но мне бы хотелось ее дождаться.
– Да я не тороплю, – ну правда еще несколько минут назад мне хотелось увести тебя за руку, как обиженный мальчишка, но это уже не в счет. – Он что-нибудь понимает? – вот на хера я это спрашиваю?
– Не знаю, – пожимает плечами.
Что-то мне подсказывает, что ничего не понимает. Не зная куда себя деть, сажусь на диван и в этот момент четко осознаю, что затрахать Наташу утром до такого состояния, чтобы она вырубилась и не захотела никуда идти, была так себе идея. Сейчас я в полной мере понимаю почему она взбесилась за сон до одиннадцати утра. Если пообещала брату приходить в его отсутствие, значит так и сделает. А я… я нарушитель ее планов. У Медведевой, в отличие от меня, есть полноценная совесть, а не ее ошметки.
– Извини меня за утро, – неожиданно произносит Наташа, вырывая меня из раздумий. – Я тут проанализировала и поняла, что вела себя, как истеричка. Ну, просто мне стыдно, я же пообещала Мише, а тут… ну в общем, забудь, что я там наговорила.
– У меня память девичья, уже и не помню, что ты там говорила.
– Ну, врешь же.
– Скорее не договариваю. Меня напрягает малость тот факт, что мне встретилась наглая малолетка. Ее тут орально удовлетворяешь, а она через пару часов матами кроет за то, что заснула мертвым сном.
– Прекрати, – тут же вскрикивает Наташа и ее щеки моментально вспыхивают. По-прежнему забавное зрелище.
Наверное, я бы и дальше ее троллил, если бы в палату не вошла женщина.
– О, Вера, хорошо, что ты вернулась пораньше, мне надо убегать, – все происходит настолько быстро, что я очухиваюсь только, когда Медведева хватает меня за руку и мы оказываемся вне палаты.
– Ты знаешь почему я так себя повела. Ты сделал это специально, чтобы я заснула, зная и пользуясь моей физиологией. А вот это вот твое оральное… ой, все, сам захотел. И не жди от меня в ответ ничего такого.
– Неблагодарная ты, Наташка, – не скрывая усмешки, выдаю я.
– Тебе спасибо сказать или как?
– Засунь свое спасибо в свою прекрасную задницу. Мне в ответ не оно нужно и даже не минет.
– А что? – растерянно интересуется она, как только мы выходим на улицу.