Читать интересную книгу Кирза и лира - Владислав Вишневский

Внеочередной, да и вообще наряд — сильный аргумент. Спасибо, не надо.

— Ясно, че тут не ясно? Бегать и стрелять, бегать и стрелять… — покорно соглашаемся.

— Вот и хорошо, что поняли… — хоть и настороженно, но всё же, чуть отпускают железную хватку командиры.

Такие вот у нас общие ротные обязательства и личный боевой оптимистичный настрой.

Стрелять, так стрелять…

Уже готовимся к стрельбам.

Уже вот-вот…

И теоретически и психофизически вроде готовы. Теоретическую подготовку на специальных станках, отработали упражнение на прицеливание и плавный спуск. Психологическую подготовку закрепили на вполне реальном обещании командиров «серьезно разобраться с нами по результатам — если! — не дай Бог! — плохих стрельб». А вот физическая готовность выразилась в новеньких для нас шапках и трехпалых рукавицах. Вот это хорошо! Это здорово! Как раз во время!

Нам всё это выдали накануне стрельб. Интересно — насовсем или потом заберут? Рукавицы новенькие, мягонькие, удобные, просто прелесть — больным рукам очень тепло. Мягкая и чистая ещё, внутренняя их сторона нежно гладит, успокаивает расцарапанную кожу. Шапка тоже ничего, правда, попроще, погрубее, но все равно теплее, чем пилотка. Пилотки мы сразу сдали в каптерку, на склад. А младшие командиры тут же поотбирали у своих «шестерок» и у тех, кто почти сам предложил, эти новенькие шапки и рукавицы, заменив их на свои старые. Нет, не насовсем, ну что вы, просто поносить, просто — пока… В общем, на память. Как бы «сфотографироваться».

Утро красит нежным цветом…

Ага, хрен там, оно красит!.. Потому что холодно… холодрыга.

Утро в день стрельб выдалось действительно холодным, пасмурным и ветреным.

Брр!

После завтрака, экипировав по полной боевой, нас рассадили по машинам — всё тем же, с тентами. Покатили на стрельбище. У каждого из нас свой, закрепленный за каждым из нас автомат АКа-47. Боевой!! Интересно, как он у меня будет стрелять, не подведет? Рожок магазина пустой, — патроны, сказали, выдадут там, на месте. Ребята все молчаливы, как никогда сосредоточены, все очень хорошо понимают степень важности предстоящего мероприятия. Первые стрельбы! Боевыми патронами!.. На оценку!.. Никому оплошать нельзя. Не хочешь, да затрясё… в смысле, сосредоточишься.

Мороз и ветер хорошо выстудили землю. Снег уже не тает, рытвины и колдобины на дороге крепко смёрзлись. Дует пронизывающий низовой ветер. Холодно.

До стрельбища ехали минут сорок. Машины, и нас прилично трясло. В кузове холодно, ноги стали замерзать. Сидим, стучим сапогами: правый об левый, и наоборот, пытаемся согреться. Вдруг машины останавливаются. Все, приехали? Нет, оказывается, командиры в кабинах замерзли…

— Вых-ходи стр-роиться! — Звучит команда.

Гремя снаряжением, сыплемся из кузова. Выстраиваемся, и, оставшееся до стрельбища расстояние, с пару километров, бежим все вместе, греемся.

Вот оно…стрельбище.

Стрельбище… ельбище… еблище… (Это мой музыкальный тонус меня так своеобразно подбадривает, мол, не боись, Пашка Пронин, не пулей, так штыком, по нему, по этому «…ельбищу»).

Нет, конечно, оно именно стрельбище. Огромный котлован, когда-то, в прошлом песчаный карьер. Для учебных боевых стрельб этот карьер соответственно дооборудован спецсредствами для разных поперечных протягиваний и подъёмов различных мишеней на разном их уровне. Каким-то специальным армейским подразделением это всё содержится, обеспечивается и охраняется. Стрельбище на открытом воздухе и зимой и летом, в жару, дождь и метель… Стреляй себе, да стреляй — места много. Офицеры говорят, что летом и осенью в районе стрельбища полным полно разной ягоды и всяких грибов. В это время тут, говорят, не служба, а «малина», в прямом смысле слова. Гражданских здесь никогда не бывает — боятся. И правильно делают, стрельбище-то учебное, поди, угадай, куда какая пуля полетит. Да и охранная зона вокруг: растянута колючая проволока, ржавая уже, с такими же ржавыми предупреждающими табличками. Но ягод и грибов для военных тут просто тьма: ходи и собирай, собирай и закатывай потом на кухне в стеклянные банки…

Тсс!.. Не отвлекаемся! Мы уже рядом с огневым рубежом.

Для каждого взвода свои мишени. Обозначен свой сектор. Сейчас нам нужно выполнить одно упражнение, вначале пристрелочное, затем на зачет. Выстроившись, показываем пустые магазин и патронник. Докладываем: «Боевой, незаряженный». Спустив затвор, щелкаем, ставим на предохранитель. Идем снаряжать магазины. Сначала по три патрона.

Стреляем одиночными.

На огневом рубеже, лежа на животе с широко, для упора, раскинутыми в стороны ногами — лежим, ждём команду. Морозный ветер дует понизу прямо в лицо, вышибает слезу. Ноги уже напрочь замёрзли, пальцы рук не чувствуются. Сердце гулко и тревожно стучит, дыхание учащенное. Нервничаю. Жду. Вдруг, вверху надо мной, звучит резкая команда: «Заряжай!»

Это запросто. Переваливаюсь на бок, получилось неловко — ну, замёрз же уже! — присоединяю магазин, снимаю с предохранителя, передергиваю затвор, ставлю на предохранитель. Всё, готов, как учили. Теперь, оперевшись на локти, ловлю мишень, прицеливаюсь в серо-зеленую фигуру. Она расплывчатым пятном торчит где-то там, впереди меня. Моргаю, пытаюсь избавиться от слёзной пелены в глазах. Палец на спусковом крючке от ветра и холодного металла совсем одеревенел. Надо успеть, думаю, быстренько отогреть палец. Дышу в отворот рукавицы, пытаюсь согреть. Звучит команда: «Одиночными!..» Судорожно перевожу с предохранителя на одиночный и стараюсь унять заколотившееся сердце… Слышу резкое: «Огонь!»

Ствол пляшет… глаз ничего не видит… давлю пальцем на крючок, — не стреляет! Кошу глазом: может, палец примерз? Нет, не примерз, просто тянет не крючок, а скобу! Ах, ты, ж, ч-чёрт! Хорошо, что никто не видит, — засмеют. Теперь уже глазами контролирую, как мой замерзший крючок пальца точно лег на металлический спусковой крючок автомата. Вверху опять нетерпеливо, зло, звучит команда: «Огонь, ёп…ть!» Щас! Пытаюсь унять, успокоить дыхание. Едва поймав силуэт мишени в прорезь планки и мушки, как учили, плавно жму спусковой крючок. Тяну палец, тяну — не чувствую его совсем, его нет, он онемел. Вдруг, неожиданно для меня — бах! — выстрел. Одновременно с этим — короткая и резкая отдача в плечо, и из ствола вылетел, материализовался, тёмный дымный физический сгусток — я видел. Куда полетел — не знаю. Куда-то вперед, в мишень. Конечно, в десятку… В неё… В нос коротко пахнуло кислым пороховым дымком.

С тем же внешним эффектом, делаю еще два выстрела. Совсем окоченевший, встаю, показываю офицеру пустой магазин и пустой патронник. Следующий, тоже уже окоченевший стрелок, занимает моё нагретое от волнений место.

Так мы делаем еще один заход — уже на оценку.

Потом, получив по девять патронов, стреляем очередью — по три выстрела. Для этого в момент нажатия на спусковой крючок нужно про себя произнести цифру — «тридцать три». Очень просто так произнести — «тридцать три». С окончанием цифры отпустить крючок. Из ствола автомата вылетают заказанные три пули, как одна. Как пять копеек… Тики-тики… Точняк… Интересное кино. А если сказать «тридцать четыре», сколько пуль вылетит? Но… Нет, я уже знаю, размышлять в армии нельзя, как и вопросы задавать… Это не поощряется, даже наоборот… Армия, армия, армия!..

Потом мы делаем еще один заход — на оценку. Отстрелявшись, совсем закоченевшие, сбившись в кучи, стоим, согнувшись, приплясываем от морозного ветерка — ждём. Командир роты, вышагивая перед строем, ёжась от ветра, подводит наши окоченевшие, то есть окончательные итоги стрельб.

— Очень неутешительно, даже можно сказать, плохо. Рота едва натягивает на тройку. Едва-едва. Две целых девяносто девять сотых. Рекорд. Такого у нас ещё не было. Плохо, бойцы, оч-чень плохо! Я такого не ожидал.

Да мы и сами не ожидали. Видим, что офицеры и все остальные командиры очень недовольны нашими результатами. И мы недовольны, вроде стреляли-то точно в десятку, как учили…(Я-то уж точно!) Как это? Может, ветер… Или стволы крив… вернее мушки сбиты?

Командиры, не торопясь, для личной, наверное, психологической разрядки, забивают остатками неизрасходованных патронов рожки магазинов и, взяв у ребят из первой шеренги несколько автоматов, играючи расстреливают остатки патронов, явно красуясь друг перед другом: кто стоя, кто с колена, кто одной рукой — на вытянутую. «Оттарахтели» все оставшиеся патроны по мишеням, сбегали к ним, за бумажками… покрутились там между собой, разглядывая дырки от пуль, и веселые вернулись. Веселые, — значит, у них всё «отлично». Даже не стали перед нами хвастать. А зачем? Все и так знают, что они отлично стреляют, да и холодно, чего там показывать… Отстрелявшись, командиры возвращают автоматы. Нам уже жалко тех, в первой шеренге, кому придется чистить эти закопчённые стволы и поршни возвратных механизмов. Там же нагара — мы знаем, слыхали — на двое суток упорной работы. Не повезло ребятам, не позавидуешь.