Читать интересную книгу Zeitgeist - Брюс Стерлинг

— Лучше перестань болтать и отойди, Мехметкик. Ты размазался слишком тонким слоем и покрыл всё вокруг. Главное повествование отторгает такое дешевое, дармовое дерьмо. Будь либо Возвышенным Гуру, либо Щеголем с кордебалетом, либо Тайным агентом, подсевшим на героин, но не всем сразу!

— Это твоя версия повествования, а не моя.

— Мы в моем повествовании, дружище.

— Неправда! Ты в моей стране, в моей культуре, и это мое повествование.

Старлиц застонал.

— Избавь меня от всей этой ерунды! — Он схватил кинжал и вонзил кривое лезвие глубоко в крышку стола. — Возможно, я не могу тебя заколоть, но не потому, что ты это говоришь. Ты мне не хозяин. Ты не можешь распоряжаться моим повествованием, потому что мы говорим на чертовом английском!. Послушай самого себя! Тебе больше нечего сказать. А я тебе говорю, что ничего этого не самом деле не произошло!. И ты не можешь со мной спорить, потому что условия диктует мой язык. Ты больше не можешь это обсуждать, потому что этого вообще не было.

Озбей уставился на Старлица в изумлении, быстро сменившимся гневом. Его лицо побагровело. Он разинул рот, попытался что-то сказать, но исторг только глухой писк. Плюнув на ковер, он сжал кулаки и, свекольно-фиолетовый от ярости, рванулся вперед.

Но в сфере непроизносимого что-то заклинило. Озбей согнулся пополам от боли, его колени, обтянутые белыми флотскими брюками, подогнулись, он тяжело задышал.

С характерным рокочущим звуком, всегда сопровождающим рвоту, на ковер шлепнулся патрон пятидесятого калибра, за ним другой, — здоровенные, с пулями размером с фалангу большого пальца и с пугающими медными гильзами.

Последовавшие за боеприпасами туго набитые мокрые пакеты с героином выглядели еще чудовищнее. Это были не стандартные надувные шарики и не презервативы, которые обычно глотает наркокурьер, чтобы потом от них избавиться, усевшись на унитаз. Нет, это были тщательно закупоренные килограммовые кирпичи с белой массой, слегка отдающей желтизной. Озбей изрыгал их, все сильнее потея и все больше напоминая изголодавшийся призрак.

— Ладно, хватит, — решил Старлиц и гулко постукал Озбея по спине рукояткой ножа. — С кем не бывает!

Озбей откашлялся, сплюнул, отдышался. Воздух в комнате стал невыносимо зловонным: запахло чем-то подземным, кладбищенским, мерзкими органическими отбросами. Пахло куда хуже, чем просто смертью, — это был дух чего-то подлинного, реального, чему, тем не менее, категорически запрещено существовать. Доблести и геройства на службе неправого дела. Самоотверженности во имя торжества зла. Взрослых поступков, к которым принуждают несмышленых детей. Заляпанных грязью скелетов переписанной истории с сияющими зубами лагерных призраков. Апокалиптического хаоса на службе у Нового мирового порядка. Сожженных дотла ради их же спасения деревень. Интеллектуалов, расстрелянных во имя познания.

Старлиц лихо подхватил Озбея под мышки и выволок из зловещего, разваливающегося на глазах кабинета. От его пинка дверь чуть не слетела с петель. Найдя туалет, он оставил Озбея рядом с дверью.

Через шесть минут Озбей вернулся в реальный мир. Он успел умыть лицо, причесаться, застегнуть рубашку.

— Что скажешь теперь? — строго спросил его Старлиц.

Озбей опасливо дотронулся до распухших губ и ноющей челюсти.

— Хорошо. Ничего не было.

— Так-то лучше. А теперь поговорим как профессионалы. Это несравненно полезнее. — Старлиц положил руку на потное плечо Озбея, словно в готовности признать в нем коллегу. — Что слышно в поп-бизнесе, Мехметкик?

В вестибюле дворца Озбей напугал своим видом Дрея и был вынужден усадить его на место повелительным взмахом руки.

— Слыхал о новой девичьей группе «Худа»? — прокаркал Озбей.

— Нет, расскажи, — сказал Старлиц. Озбей оживал на глазах.

— Это малайзийские мусульманки, четыре девушки, то есть четыре замужние женщины, имеющие детей. Они выступают в головных платках, как требует мусульманская традиция, но при этом красят губы и носят туфли на платформе, танцуют и поют.

— Серьезно? Черт! Когда они начали?

— В девяносто седьмом. В Сингапуре и Куала-Лумпуре они страшно популярны. Поют исключительно ко-ранические суры. Еще они снимаются в религиозных поп-роликах: любовь к Аллаху, положительный пример для мусульманских детей…

— Ты знаешь, как зовут их импресарио?

— Фараддин Абдул Фаттах.

— Этот Абдул — настоящий гений! Такого лучше даже не пытаться свалить… — Спохватившись, Старлиц сказал: — Считай, что я этого не говорил.

— Пойдем, я покажу тебе новую машину, — позвал Озбей.

— Отличная мысль! Пойдем.

Они вместе побрели на стоянку перед дворцом, ради которой был принесен в жертву патриархальный цветник. На западе, над Европой, медленно садилось солнце.

Старлиц замер перед серебристым «астон-марти-ном DB5». Его рыбьи очертания и двойные зеркала будили какие-то воспоминания. Он быстро вспомнил: в 1964 году фирма «Корги» выпустила игрушечный «астон-мартин», первую в мире модель для коллекционирования, скопированную с автомобиля из кино-' фильма. Эту игрушку по-прежнему производили и продавали, потому что серебристый «астон-мартин DB5» переехал из «Голдфингера» в «Шаровую молнию», а оттуда «На секретную службу Ее Величества».

Эти фильмы смотрела половина населения планеты. То было воистину планетарное кино, предвещавшее господство Свободного Мира. К концу века «бондиана» позаимствовала у третьего мира туземные кинематографические замашки: отказалась от модернистских сюжетов ради непрерывных массовых побоищ, дорогих декораций и обнаженных красоток. Садизм, Снобизм и Секс — формула Свободного Мира, кошачья мята для масс образца двадцатого века.

То, что подобной машиной владел Озбей, было слишком unheimlich [84] Такого щегольского самодвижущегося аппарата он не видел с тех пор, как обнаружил в подвале Капитолия штата Юта реактивный болид для гонок по солончакам. Казалось, передние фары «астон-мартина» сейчас отъедут, и вместо них из утробы автомобиля выползут два фаллических символа — старомодные перфорированные стволы скорострельных пулеметов.

Неужели это та самая машина? Старлиц в ужасе вспомнил, что автомобиль, снимавшийся в фильмах, загадочно пропал из авиационного ангара коллекционера-американца…

— Симпатичная, но в ремонт ее уже не берут, — небрежно проговорил Озбей.

— О!..

— Британский стиль в прошлом. Все эти игрушки отказали. Ни тебе телефонов в подметках туфель, ни взрывающихся авторучек. То ли дело — настоящий револьвер! — Озбей поманил Старлица за собой. — Полюбуйся этим лимузином. «Мерседес», настоящий евроавтомобиль: совместное изделие двенадцати стран. Компьютерное управление, современная бронезащи-та. В багажнике — целый военный арсенал.

Старлиц подошел ближе. Машина была даже не металлической. Старлиц назвал бы этот материал полимерным углеродом или пенистым алюминием, дальше его фантазия не шла.

— Красота! — прошептал он.

— Подарок, — гордо молвил Озбей. — Подарок другу, депутату парламента Седату Северику. — Озбей оперся о сияющий бампер. — Иностранцы считают, что все турки ненавидят всех курдов. Ложь! Они не знают хороших, достойных курдов нашей страны, а я их знаю.

Они не бывают в Сенлиурфе, Газиантепе, Адане, где простые жители турецких гор стараются вести мирную жизнь, без политиков и коммунистов. Северик-бей — уважаемый старый горец. Я горжусь, что могу называть его своим другом. — Озбей ласково похлопал ладонью по капоту. — У него свои плантации, оливковые рощи, ковроткацкие мастерские, сотни собственных солдат… Он любит, чтобы в его владениях царил покой. Он любит все добротное, гостеприимство, лошадей, женщин, ему пригодится хорошая машина. Предатели и террористы его ненавидят. Курды-предатели тратят почти все свое время и энергию на убийство добропорядочных курдов. За дело нашего национального единства полегло много кузенов Северик-бея. Но этому бронированному «мерседесу» не страшен даже иракский танк.

— Старик умеет водить?

— Какая разница? Он раздавит любого, кто встанет у него на пути.

— Следует отдать тебе должное, Мехметкик: у тебя все получается отлично. И ты чрезвычайно щедр.

— Спасибо. Твой босс-японец с Гавайев на меня не жалуется?

— Его беспокоят мертвые девушки, а в остальном он от тебя в восторге.

— Я ценю его доброе отношение, — сказал Озбей. — И твое тоже, конечно. Почему бы тебе не переночевать во дворце? У нас намечена небольшая видеовечеринка с членами парламента от Партии верного пути и МНР, банкирами и их любовницами… Когда мы схватили Оджалана, по всему миру начались курдские бунты. Курдские предатели совершали самосожжение! — Озбей со сконфуженным видом развел руками. — Как ни странно это звучит, но когда охваченные огнем курды-террористы атаковали и захватили греческое посольство, то это, признаюсь, был один из самых великолепных моментов в моей жизни. Да что там, это один из величайших моментов всего двадцатого века! У меня записаны на видеопленке сообщения об этом всех каналов: Си-эн-эн, «Немецкой волны», бразильского «Глобо Ньюс». Нам никогда не надоедает их пересматривать. Мы показываем их дипломатам, политикам, тайной полиции, всему турецкому высшему обществу. Они всегда и у всех вызывают улыбку. Старлиц обдумал предложение. Оставить Зету ему было не с кем.