Читать интересную книгу Битва за космос - Том Вулф

– Хосе, что было самым трудным во время подготовки к полету?

– Добыть денег, сеньор.

– Денег? Зачем?

– На автобус до Мехико, да чтобы побыстрее, сеньор.

– Понятно. Хосе, а что вы будете делать, когда очутитесь в космосе?

– Буду много кричать, наверное.

Улыбающийся Эл обожал эту роль. А если ему кто-нибудь подыгрывал, то он был на седьмом небе. Казалось, стоит лишь разыграть вместе с Ним сценку про Хосе Хименеса – и у вас не будет лучшего друга, чем Эл. Конечно, номер с трусливым астронавтом являлся также отличным способом косвенно затронуть нужную вещь, которая потребуется при первом полете в космос. Но Эл чувствовал это где-то на подсознательном уровне. Главным тут казалось веселье, чувство товарищества, близость и привязанность членов эскадрильи друг к другу накануне битвы. В такие минуты вы видели Улыбающегося Эла в высшем его проявлении. А в следующий момент… какой-нибудь наивный лейтенант авиации, уверенный, что имеет дело с тем самым Улыбающимся Элом, который только что так славно шутил и дурачился кричал: «Эй, Эл/ Тебя к телефону!» – и Эл, обдав его ледяной яростью, отрезал: «Если вы хотите что-нибудь сказать мне, лейтенант, то зовите меня "сэр"!» И бедный парень не знал, что и думать. Откуда, черт побери, взялся этот полярный холод? А потом лейтенант понимал, что это просто вернулся Ледяной Капитан.

Конечно, те, кто знал, что Элу предстоит совершить первый полет, прощали ему все. Ну, за исключением его дублеров… Что же касается специалистов НАСА и военных, участвующих в проекте, то они просто обожали участников поединка, всех троих, ибо одному из них придется рисковать жизнью в ракете. (А все наши ракеты всегда взрываются.) Когда троица входила в комнату для тестов, и инженеры, и рабочие бросали все свои дела и начинали аплодировать, и на их лицах сияли ярчайшие улыбки. Не подозревая об этом, парни получали аплодисменты и почтение самым классическим образом: до поединка. Такие сценки просто добивали Гленна. Ведь все эти теплые улыбка предназначались главным образом ему, потому что только о. нем писали в прессе как о наиболее вероятном кандидате на первый полет. И ему приходилось улыбаться и строить из себя Мистера Скромнягу, как и полагалось вести себя человеку, который 2 мая должен первым в мире полететь в космос.

Но тут в дело вмешался всемогущий «Интеграл» и все перечеркнул. Рано утром 12 апреля легендарный, но анонимный создатель «Интеграла», тот самый Генеральный Конструктор спутников, нанес американцам еще один жестокий и драматичный удар. За двадцать дней до запланированного полета «Меркурия» он отправил на околоземную орбиту пятитонный спутник «Восток-1» с человеком на борту. Первым космонавтом стал двадцатисемилетний русский летчик-испытатель Юрий Гагарин. «Восток-1» сделал один виток вокруг Земли и благополучно приземлился возле советской деревни Смеловка Всемогущий «Интеграл»! А ведь в НАСА действительно верили, да и астронавты тоже не сомневались, – что каким-то чудесным образом, на волне религиозного чувства, на волне высокой миссии, полет Шепарда станет первым в истории человечества. Но они недооценили «Интеграл»! Но Генеральный Конструктор, этот невидимый гений из СССР, словно бы играл с ними. В октябре 1957 года, за четыре месяца до того, как Соединенные Штаты должны были запустить первый в мире искусственный» спутник Земли, Генеральный Конструктор запустил свой «Спутник-1». В январе 1959 года, за два месяца до намеченного НАСА срока запуска первого искусственного спутника на околосолнечную орбиту, Генеральный Конструктор запустил туда спутник «Мечта-1». Но «Восток-1» в апреле 1961-го стал его pièce de résistance.[8] Имея в своем распоряжении гигантские ракеты-носители, Генеральный Конструктор шутя обставлял противников. Создавалось жуткое ощущение, что он и впредь будет продолжать подстегивать НАСА к соперничеству, а затем продемонстрирует еще несколько новых примеров своего превосходства.

Советы продолжали держать имя генерального конструктора в тайне. Впрочем, они скрывали имена всех, кто готовил полет Гагарина, сообщили только фамилию самого космонавта. Русские не печатали в прессе никаких фотографий ракет и скрывали даже такие элементарные сведения, как длина и тяга ракеты. Подобная политика, несомненно, только разжигала воображение. «Интеграл»! Секретность теперь считалась «русским приемом». Чего бы ни добилось ЦРУ в других частях света, в Советском Союзе оно терпело неудачу. Разведать что-нибудь о советской космической программе практически не удавалось. Были известны лишь две вещи: во-первых, то, что Советы способны запустить космический корабль огромного веса, в пять тонн; во-вторых, какую бы цель ни ставили перед собой в НАСА, Советский Союз достигал ее первым. Основываясь на этих обрывках информации, все в правительстве, от президента Кеннеди до Боба Гилрута, начали переживать бессознательную вспышку воображения, подобно древним, которые, глядя на звезды в небе, видели в них очертания… огромного медведя! Созвездие Большой Медведицы!.. В день полета Гагарина, 12 апреля 1961 года, вечером, президент Кеннеди вызвал в Белый дом Джеймса Уэбба и Хью Драйдена – сотрудника администрации Уэбба и одного из лучших инженеров НАСА. Они встретились в Правительственном зале, молча смотрели на лакированную ореховую поверхность большого стола для совещаний и видели перед собою… могущественный «Интеграл» и его создателя – загадочного генерального конструктора! Он смеялся над ними, и это было страшно.

В Вашингтоне, в Лэнгли и на Мысе на сотрудников НАСА обрушилась лавина телефонных звонков из газет и журналов, с телевидения и с радиостанций – большинство звонивших хотело узнать, какова реакция астронавтов на полет Гагарина. Так что «трое первых» – Гленн, Гриссом и Шепард – подготовили заявления. Шепард приготовил классическое официальное выступление, в котором не говорилось практически ни о чем. Но в частных разговорах с Гилрутом, фон Брауном и остальными он высказал мнение, что его полет, первоначально намеченный на март, как теперь оказалось, был отложен совершенно напрасно.

Как обычно, пресса цитировала главным образом Гленна. Он сказал следующее: «Что ж, нам обломали рога, и нечего обманывать себя на этот счет. Но теперь началась космическая эра, и для каждого найдется много работы». Гленн считался особенно прямолинейным, искренним и великодушным парнем. Он радел за общее дело – и это заслуживало похвалы, ибо он по-прежнему считался тем самым американцем, который должен был стать первым человеком в космосе. Джон Гленн сумел справиться со своим разочарованием как мужчина.

Глава десятая

Молитва астронавта

Алан Шепард наконец-то отправился в полет – 5 мая. Его поместили в капсулу на вершине ракеты «Редстоун» примерно за час до рассвета, собираясь осуществить запуск вскоре после восхода солнца. Но, как и во время эксперимента с шимпанзе, случилась четырехчасовая задержка, вызванная главным образом перегревом инвертора. Солнце уже взошло, и жители восточной половины страны, как обычно, включали свои радиоприемники и телевизоры, крутили ручки настройки в поисках чего-нибудь щекочущего нервы – и тут их ждало такое! Астронавт уселся в ракету, а ведь ракеты всегда взрываются.

Даже в Калифорнии, где было еще очень рано, дорожные патрульные докладывали о странном, вызывающем беспокойство зрелище. Без всякой видимой причины многие водители съезжали с шоссе и останавливались на обочинах, словно находясь под влиянием Марса. Патрульные не сразу поняли, в чем дело, потому что у них не было обычных радиоприемников. Но остальные-то все знали и по мере обратного отсчета на мысе Канаверал становились все возбужденнее: их чертовски интересовало, что станет с бренным телом Алана Шепарда в момент запуска ракеты. Ведь даже вождение автомобиля – и то перегрузка для нервной системы. Люди останавливались, прибавляли громкость и замирали в ожидании – ясно, что бедного одинокого добровольца вот-вот разорвет на части.

У этого невысокого парня, находящегося на верхушке огромного белого ядра, казалось, был примерно один шанс из десяти выжить. За три недели, прошедшие после нового триумфа Советов – полета Гагарина, – одно ужасное событие следовало за другим. Соединенные Штаты направили марионеточную армию кубинских беженцев свергнуть просоветский марионеточный режим на Кубе, а вместо этого последовало лишь очередное унижение. Конечно, это событие не имело непосредственного отношения к космическому полету, но оно лишь усилило ощущение того, что сейчас Америке не время совершать храбрые и отчаянные поступки, соревнуясь с Советами. Как ни печально, но, похоже, наши парни вечно умудряются все испортить. Восемь дней спустя, 25 апреля, НАСА провело еще одно крупное испытание ракеты «Атлас». Она должна была вывести на орбиту манекен астронавта, но сбилась с курса, поэтому уже через сорок секунд ее пришлось взрывать, применив дистанционное управление. При взрыве едва не погиб Гас Гриссом, следовавший за ракетой в F-106. Еще через три дня, 28 апреля, ракета «Литтл Джо» с капсулой на вершине снова сбилась с траектории, и ее пришлось ликвидировать через тридцать три секунды после запуска. Оба этих испытания касались системы «Меркурий – Атлас», предназначенной для орбитальных полетов и не имевшей ничего общего с системой «Меркурий – Редстоун», на которой предстояло полететь Шепарду, но было уже слишком поздно задавать щекотливые вопросы. Наши ракеты всегда взрываются, а наши парни вечно умудряются все испортить.