повозки убираем с дороги!
В бинокль Саша увидела, как от флангов строя неприятельского эскадрона вдруг начали отделяться небольшие группы и, увеличив аллюр, помчались в стороны.
— В лаву рассыпаются! — пояснил Николай Иванович. Издалека, от противника, долетели ноты трубного сигнала «атака».
Лава, вспомнила Саша, это когда кавалерия идет разреженным боевым порядком. По лаве черта с два попадешь — вместо плотной группы множество одиночных движущихся целей на удалении друг от друга.
— Рота, пальба!
Плотно сбитые квадраты всадников на ходу рассыпались, разъезжаясь из края в край насколько хватало взгляда. Заходящее солнце засверкало огоньками на клинках шашек.
— С колена! По кавалерии! Прицел шестнадцать! Целься в грудь коня!
Прохор делал паузы, пока младшие начальники эхом дублировали команды.
— Залпом! Пли!
Грянуло вразнобой.
— Залпом! Пли!
Почти слитно.
— Прицел десять! Рота, залпом…!
Где-то в лаве кувырком полетела лошадь, вот другая скачет без седока.
— Прицел постоянный! Целься в голову лошади! Залпом!
Лава отвернула вся, разом. Помчалась прочь так же стремительно, как только что наступала.
— Залпом!
Клацают скобы винчестеров, угловато стучат затворы трехлинеек.
— Курок! — скомандовал комроты перерыв в стрельбе.
Отбили? Но Николай Иванович глядел с прежней тревогой, да и подбежавший Прохор выглядел обеспокоенным.
— Комиссар, тут надолго заваривается, у нас патронов всего ничего, по три десятка на бойца. Давай обоз тырбанить, хоть пару ящиков надо в цепи раздать.
— Они же отступают?
— Ага, держи карман шире! Сейчас оттянутся на тысячи полторы шагов и начнут фланировать, слабину искать, огонь у нас выманивать. Да и нас охаживать. Уже начали, кстати.
В самом деле, еще с начала атаки то тут, то там небольшие группы по четыре-пять всадников останавливались и давали в сторону колонны один-два залпа, выбивая прежде всего лошадей в запряжках.
— Рота! По одному в звеньях! Редко! Две обоймы! Начинай! — выкрикнув, Прохор повторил Саше: — В общем, те патроны, что не довезем, прямо тут в дело определим.
Николай Иванович вопросительно посмотрел на Сашу. Та кивнула. Интендант вытянул за веревочную ручку ящик из патронной двуколки и скомандовал своим:
— Командиры отделений, ко мне! Людей на подачу патронов по цепочке!
Треугольные пачки серого картона, по три обоймы в каждой, засновали по рукам. Лава продолжала кружить на относительно безопасном отдалении, обстреливая обоз редким, но точным огнем. Ржание и крик раненых лошадей стали едва ли не громче ответной пальбы пехоты. Еще несколько раз то с головы, то с тыла лава пробовала ринуться, но ее встречали частые дружные залпы, и она откатывалась обратно. Обоз и прикрывавшая его рота, словно Хома Брут, очерчивали своим огнем круг, за которым бесновалась нежить.
Солнце из оранжевого стало красным. Надвинулись сумерки. Всадники стали подъезжать ближе.
— Саша, дело гиблое, — негромко сказал Прохор. — Наша сила — огонь. Пока светло, мы держим их вдалеке. Стемнеет — подойдут близко. Ударят в шашки сомкнутым строем — аминь сказать не успеем, стопчут.
Саша поежилась. Странно, что вечер оказался таким холодным, после дневной-то жары.
Единственным, в чем Саша с Князевым расходились, было ее участие в боях. Она много раз приводила своему командиру слова Троцкого о том, что комиссары — это новый коммунистический орден самураев, который умеет и учит других умирать за дело рабочего класса. Князев только хмыкал, а в следующем бою она опять получала приказ оставаться в безопасном месте. После того первого боя под Рытвино нарушить приказ Князева Саша даже не думала. Но и оставаться в стороне, пока другие сражаются и гибнут, казалось мучительным.
И вот наконец некому приказать ей остаться в безопасном месте. Да и никакого безопасного места здесь нет. Проявляй себя самураем и умирай за дело рабочего класса, сколько влезет.
— И что нам делать? — спросила Саша у Прохора, изо всех сил стараясь скрыть панику в голосе. — Даже не предлагай бросать обоз!
— До наших можно шапкой докинуть уже. Они бой не могут не слышать. Авось подмогу уже выслали. Иди с Иванычем в голову, трогайте колонну. Помалу двинем навстречу нашим. Там, глядишь, Бог не выдаст…
Через несколько минут обоз тронулся вновь. Бойцы в цепи все больше и больше подавались назад к колонне и теперь, под команды охрипших взводных, шли почти рядом с нею. Убитых пока не было вовсе. Полтора десятка раненых, почти все из обозников, распределили в повозки. Так прошли сажен двести, когда Николай Иванович обратился к Саше:
— Александра Иосифовна, подогнать бы хвост. Сильно растягиваемся, что-то они мешкают. Сходите? Или лучше я?
— Оставайся, Иваныч. Я дойду до них, — Саша обрадовалась возможности наконец-то оказаться полезной.
Саша пробежала около сотни шагов назад по ходу колонны, когда услышала крики и шум. Обернувшись, увидела плотную волну всадников, наезжающих на обоз. Сбитые колено к колену, всадники рванули карьером, подняв клинки над головами.
Красноармейцы растерялись. Кто-то успел наспех выстрелить, кто-то выставил штык. Но ранения не сдерживали атакующих. Окровавленные, хрипящие, кони и всадники продолжали свое смертоносное наступление.
И тогда красноармейцы дрогнули и побежали. Командиры не отдавали приказов. Никто не стал бы слушать сейчас никаких приказов, да и не услышал бы — воздух наполнился криками порубленных и растоптанных копытами людей.
Саша не могла осудить своих за бегство, она и сама побежала бы прочь, спасая свою жизнь. Долг, ответственность, гордость — в эти секунды все это ничего не значило. Но Саша сперва замерла от ужаса, а потом увидела Прохора, оставшегося на своем месте с наганом в руке. Всадник на скаку полоснул его шашкой по лицу. Другой наотмашь рубанул поперек спины.
Саша рванула из кобуры маузер и за несколько секунд разрядила его в сторону врагов. Наверно, она кричала, но крика своего не слышала. Не попала ни по одной из стремительно движущихся целей. Кавалеристы чуть сбросили скорость — рубили немногих оставшихся на ногах красноармейцев, объезжали повозки. Теперь бежать или прятаться поздно. Ее заметили. Двое всадников направились к ней.
Пальцы сами отвели затвор, вставили обойму, загнали патроны в магазин, извлекли обойму. Саша быстро глубоко вдохнула, взяла маузер в обе руки,