К семи часам утра море немного успокоилось, и нашим глазам открылось ужасающее зрелище! У десятка или дюжины несчастных ноги защемило между бревнами. Они не смогли высвободиться и расстались с жизнью, нескольких человек унесли волны разбушевавшегося моря…»
Облегченный из-за гибели двадцати человек, плот оставался в таком же полузатонувшем положении, только в центре было относительно сухое место. Все скучились там, сильные давили слабых. Мертвых выбрасывали в море, а оставшиеся в живых вглядывались в горизонт. Они думали, что «Эхо», «Лаура» и «Аргус» вот-вот придут им на помощь.
Теодор Жерико. Плот «Медузы». 1818–1819
«Предыдущая ночь была ужасной, а эта еще страшней. Водяные горы накрывали нас ежесекундно, с яростью разбиваясь о тела людей. Солдаты и матросы перестали сомневаться, что пробил их последний час. Они решили скрасить последние мгновения, напившись до потери сознания. Винные пары вскоре породили в их ослабевших от опасности и голода головах истинный хаос. Эти люди намеревались избавиться от командиров, а затем разрушить плот, разрезав веревки, скрепляющие его части. Один из них подошел к краю плота с абордажным топором и начал рубить тросы».
Последовала немедленная реакция. Несколько моряков присоединились к офицерам и гражданским лицам. Саботажника-азиата убили. Схватка вскоре стала всеобщей. Шли в ход сабли, ножи и даже зубы. И все это происходило на плоту, на который обрушивались волны. Огнестрельное оружие у солдат забрали еще при посадке. Среди хрипов раненых вдруг послышался женский крик: «На помощь! Я тону!» Это была маркитантка, которую взбунтовавшиеся солдаты столкнули с плота. Инженер Корреар бросился в воду и спас ее. Младшего лейтенанта Лозака также столкнули в море, его тоже спасли. Потом такая же участь постигла гардемарина Кудена. Он также был извлечен из воды. «Мы до сих пор не понимаем, как горстка людей смогла устоять перед многочисленными обезумевшими противниками. Нас было всего двадцать против толпы безумцев!»
Когда наступил день, стало ясно, что шестьдесят пять человек погибли или исчезли.
«Обнаружилась и новая беда: мятежники во время бунта выбросили в море два бочонка с вином и две бочки с пресной водой. Два бочонка вина выпили накануне. У нас остался всего один бочонок вина на шестьдесят с небольшим человек».
Голод терзал потерпевших кораблекрушение. Наконечники офицерских аксельбантов послужили крючками, но рыба не клевала. Шли часы. Горизонт оставался безотрадно пустынным: ни суши, ни парусов.
Несколько трупов, жертвы ночного сражения, оставались зажатыми в щелях плота. Оставшиеся в живых не смогли удержаться – разрезали трупы на куски и съели. «Многие, однако, не стали есть. Среди них большинство офицеров. Увидев, что эта чудовищная пища подкрепила силы тех, кто ее ел, люди решили высушить трупы, чтобы мясо стало лучше на вкус. Те, кто нашел в себе силы отказаться от этой пищи, выпили бо́льшую часть вина».
Прошел еще один день, надежды таяли. Ночь оказалась менее беспокойной, чем предыдущая. Крики, которые нарушали тишину, были вызваны голодом, жаждой, кошмарами спавших людей – они стояли по колено в воде, прижавшись друг к другу. На четвертый день на плоту осталось всего пятьдесят человек… и двенадцать трупов. Если можно так сказать, они умерли обычной смертью. Одиннадцать трупов выбросили за борт, двенадцатым утолили голод.
На плот обрушилась стая летучих рыб. Они были крохотными, но вкусными. Ночью море оставалось спокойным, но на плоту дела шли плохо. Испанские, итальянские солдаты и негры, недовольные своей порцией вина, вновь взбунтовались. И снова в темноте шла смертельная схватка. Снова в море сбросили маркитантку. Снова ее извлекли из воды. «Дневной свет озарил нас наконец в пятый раз. Нас осталось всего тридцать человек. Морская вода разъела кожу на ногах. Мы были покрыты синяками и ссадинами и кричали от боли, когда в раны попадала соленая вода. Вина осталось только на четыре дня. Мы рассчитали, что, если ушедшие шлюпки не выбросило на берег, им понадобится как минимум трое или четверо суток, чтобы добраться до Сен-Луи. Надо было прибавить время на отправку судов и время на наши поиски…»
В это едва можно поверить: их никто не искал. Когда «Аргус», посланный для поиска потерпевшей крушение «Медузы», случайно наткнулся на жалкий плот, на нем оставалось всего пятнадцать умирающих человек. Это случилось 27 июля 1816 года.
Савиньи, хирург-практикант морского ведомства, был первым из выживших, кто добрался до Парижа. На следующий день он передал рапорт о происшедшем своему министру Дюбушажу. «Журналь де деба» опубликовал несколько отрывков из него. Савиньи рассказал о кораблекрушении, о муках на плоту. В докладе говорилось о шестом дне, когда дюжина умирающих была выброшена с плота, чтобы могли выжить оставшиеся. Так погибла не раз спасенная маркитантка. Общественное мнение возмутилось, оппозиция обрушилась на капитана, виновника смерти ста пятидесяти девяти человек (шесть человек из пятнадцати, снятые с плота, умерли после спасения, а из семнадцати человек, оставшихся на борту «Медузы», спасли только трех). Поразительный факт, как и все остальное в этой истории: Савиньи был изгнан из морского ведомства за разглашение тайны.
Корреар, географ, тоже вернулся. Он вместе с Савиньи, которому было нечего терять, опубликовал свои свидетельства. Корреара бросили в тюрьму, а книжку сожгли! Но ее напечатали в Англии и распространили во всей Европе. Скандал был слишком шумным, чтобы его замять.
Дюруа де Шомарэ был отдан под суд. Военный трибунал решил, что его не в чем упрекнуть. Общественность требовала смертного приговора. Его разжаловали, отправили на три года в тюрьму. Когда он освободился, ему «посоветовали» жить в своем имении в департаменте Верхняя Вьенна. Одновременно правительство предложило ему стать сборщиком налогов в Беллаке. Но когда он появлялся на людях, его освистывали. Он прожил долго и умер только в 1841 году, став добровольным затворником в своем замке Лашно. Перед смертью он узнал о самоубийстве единственного сына, который не смог пережить позора отца. Инженер Корреар, не помня зла, написал нечто вроде некролога: «Он умер, искупив свой грех двадцатью пятью годами сурового покаяния».
Но на море случались драмы с еще большим числом жертв. Выжившие рассказывали еще более душераздирающие истории. Если трагедия «Медузы» осталась в памяти, то потому, что гениальный живописец запечатлел это кораблекрушение на своем полотне. Вдохновленный рассказами Савиньи и Корреара, Жерико написал «Плот „Медузы“», и его картина висит в Лувре. Оба оставшихся в живых свидетеля служили моделями, а юный друг художника, Эжен Делакруа, позировал для портрета мертвого подростка на переднем плане.
Через десять лет после крушения «Медузы», 7 марта 1826 года, фрегат «Блонд» британского военного флота идет