Читать интересную книгу Ларец графа Сен-Жермен - Наталья Александрова

Послышался тяжкий вздох, скулеж стал более громким и очень жалостным. Чувствовалось, что собаке плохо, что она не может ни рычать, ни лаять.

– Не плачь, Нюра, я скоро буду! – И Анна, более не колеблясь, тронула машину с места.

До Озерков она доехала быстро. Не стала подъезжать прямо к библиотеке, оставила машину на стоянке у озера. Летом там не протолкнуться от машин любителей экстремального купания, а сейчас, весной, места были. Осторожно посматривая по сторонам, Анна двинулась к библиотеке. Вот знакомый забор, рядом на обочине тоже не было никакой машины. Может, и нет там никого, а дядя Паша куда-нибудь ушел. Могут же быть у человека дела?

Открыв калитку так, чтобы она не скрипнула, Анна пошла по тропинке, огибающей дом. И там, за домом, на молодой, недавно появившейся травке, она увидела машину – автобус с черной полосой на борту. Машину поставили так, чтобы ее не было видно с улицы.

Одним прыжком Анна приблизилась к дому и стала красться таким образом, чтобы ее не могли увидеть из окон. Дом, где раньше располагалась библиотека, был старым деревянным, окна большие и расположены довольно высоко. На первом этаже, как помнила Анна, раньше находился абонемент, в большой комнате стояли стеллажи с книгами и шкаф с картотекой. Была еще комната, которую библиотекари называли «Особый фонд». Там хранились более ценные, редкие книги, к которым не имелось свободного доступа. Бабушка выдавала эти книги только старым проверенным читателям. На окнах особого фонда были решетки, и дверь крепкая, дубовая с замком. Имелась еще одна комната, которую дядя Паша приспособил под жилую.

Анна взобралась на завалинку и заглянула в первое окно. Это и был особый фонд. Она увидела, что в углу, на старом матрасе, лежит, скорчившись, дядя Паша. В первый момент ей показалось, что он неподвижен, потом она разглядела, что дядя Паша дышит, просто спит. Что ж, это радует. В другом углу темным пятном распласталась Нюра, рядом валялся телефонный аппарат.

Увидев тень в окне, собака подняла голову и сделала попытку подняться. Ей это не удалось, лапы разъезжались, голова клонилась. Нюра снова улеглась и виновато заскулила.

– Что они сделали с собакой? – испугалась Анна, и тут сообразила, что бояться следует за Кукушкина.

– Тише, Нюра, тише, – Анна поднесла палец к губам. – Я скоро приду.

Прямо по завалинке она перешла к следующему окну. Это была жилая комната. И там, в старом кресле с торчащим кое-где из обивки конским волосом, сидел привязанный Иван Иванович Кукушкин. Глаза его были закрыты, лицо – бледное. Анна сперва испугалась, но потом сообразила, что если бы Кукушкин был мертв, его бы не связали.

Она оглядела окно. Оно было старое, никакой не стеклопакет, две обычные рамы, покрытые облупившейся краской, наверху – форточка. Эта самая форточка была закрыта, но Анна помнила, что шпингалет на ней плохой, он все время открывался, и бабушка жаловалась зимой, что дует из форточки неимоверно.

Она легонько нажала на стекло. Так и есть, форточка открылась. Протянуть через нее руку и повернуть шпингалет окна было нетрудно. Анна перелетела через подоконник и устремилась к Кукушкину.

– Иван Иванович! – Она похлопала его по щеке. – Очнитесь!

– Это вы, Аня? – Он открыл глаза. – Да я и не сплю. Просто все как в тумане. Вот лежу, жизнь свою вспоминаю…

– Нашли время! – недовольно заворчала женщина, пытаясь развязать тугие узлы.

Узлы не поддавались, тогда Анна бросилась к буфету в поисках ножа или чего-нибудь острого. Она отвлеклась на эти поиски и не смотрела на дверь.

– Аня! – крикнул Иван Иванович, но было уже поздно.

Кто-то навалился на нее сзади, обхватив руками, Анна наугад пнула назад каблуком туфли, этот, сзади, охнул, женщина пыталась высвободить руки, но тот держал крепко. В процессе борьбы они перемещались вдоль буфета, и Анне под руку попала кастрюля.

Кастрюлю эту принесла вчера соседка Зоя Петровна. В кастрюле был борщ, и соседка взяла с дяди Паши слово, что вечером он обязательно уберет эту кастрюлю в холодильник. Но вчера приезжала Анна с вином, и дядя Паша напился красненького, а колбасу для закуски съела Нюра. Дядя Паша так расстроился, что про борщ совсем забыл. Как уже говорилось, он очень плохо спал минувшей ночью, а на рассвете, когда все же задремал, в дом вломились какие-то двое и усыпили его посредством гипноза. Особенно усердствовал главный. Он пытался то же самое проделать и с Нюрой, но собака хуже поддавалась гипнозу, и получилось только наполовину – она все слышала, но встать не могла.

Анна схватила кастрюлю и со всей силы ударила ею в то место, где была голова нападавшего. Попала, да еще и борщ вылился. В кухне тотчас запахло помойкой – было тепло, и борщ прокис. Сзади послышался отчаянный мат, и руки, державшие Анну, ослабли. Она тотчас крутанулась на месте, вырвалась и увидела, что ее противник – тот самый «таксист», который давно и безуспешно ее преследовал. Он был весь в свекле, на ушах висели капустные листья.

– Ну все… – прошипел он, – ну, считай, ты покойница.

И протянул вперед руки с намерением ее задушить.

– Ах ты!.. – Анна попыталась увернуться, но тот схватил ее за шею.

Тогда она подалась вперед, к нему, и когда оказалась в достаточной близости, пнула коленкой в самое чувствительное место. Но то ли все там было у него из железа, то ли она не смогла ударить достаточно сильно, злодей только шарахнулся в сторону, еще больше разозлившись. Анна ужом скользнула вбок в надежде миновать его и убежать, а о спасении Кукушкина подумать после, но «таксист», как видно, решил, что с такой беспокойной женщиной лучше не тянуть время и с размаху двинул ее кулаком в лицо. Тотчас тусклый и без того свет померк перед глазами Анны, она увидела только, как приближаются давно не крашенные доски пола, и потеряла сознание.

Анна пришла в себя от каких-то странных, торжественных и монотонных звуков.

Она с трудом открыла глаза и увидела большую полутемную комнату, в которой не сразу узнала бывший библиотечный абонемент. Книжные шкафы и стеллажи были отсюда по большей части вывезены, а оставшиеся сдвинуты к стенам. Посреди комнаты, на возвышении, сделанном из двух составленных вместе столов, стоял открытый гроб, обитый малиновой тканью. И на этом же возвышении, в ногах гроба, Анна увидела злополучный серебряный ларец, который принес ей столько хлопот и неприятностей.

Окна были завешаны старыми плотными шторами, очень пыльными и кое-где прорванными, поэтому в комнате было почти темно. Впрочем, какой-то свет здесь имелся – это был неяркий таинственный свет от нескольких свечей в самодельных подсвечниках, расставленных на полу вокруг возвышения с гробом.

Сама Анна сидела в старом кресле в дальнем конце комнаты. Попытавшись встать, она убедилась, что привязана к этому креслу за руки и за ноги и почти не может пошевелиться.

Перед возвышением с гробом, как перед церковным алтарем, стояли два человека в длинных темных бесформенных балахонах с опущенными на лица капюшонами. Они громко пели на незнакомом Анне языке. Именно это унылое и монотонное пение услышала она в момент своего пробуждения. Пение было какое-то странное, отдаленно напоминающее мрачный церковный хорал, причем Анна обратила внимание, что, если один из этой странной пары ведет свою партию умело и уверенно, то второй то и дело сбивается, не попадает в лад и время от времени заглядывает в бумажку, сверяясь с текстом.

Помимо мрачного песнопения, в комнате раздавались еще какие-то невнятные звуки – то ли стоны, то ли жалобные всхлипывания. Оглянувшись в направлении этих звуков, Анна увидела Кукушкина, привязанного к такому же креслу, как ее. Рот у него был заклеен липкой лентой, из-под которой и доносились нечленораздельные звуки.

Анна вспомнила старинную книгу, которую принесла Кукушкину в больницу, и поняла: то, что происходит сейчас у нее на глазах, – это ритуал, описанный в той книге.

Один из людей в капюшонах громко пропел непонятную звучную фразу – и тут из-за стены донеслось негромкое заунывное подвывание, словно кто-то невидимый вторил ему. Анна догадалась, что это подает голос Нюра, запертая вместе с дядей Пашей в комнате особого фонда.

В это время Кукушкину удалось отклеить ленту со своих губ, и он крикнул что было сил:

– Остановитесь! Не делайте этого! Прекратите ритуал, пока не поздно! Вы не знаете, чем это может обернуться!

Человек в плаще резко оборвал свое пение, обернулся и сбросил капюшон.

Анна увидела лицо своего старого знакомого – того самого человека, который приходил к ней под именем Антона Завалова, того, кто благодаря гипнотическому воздействию едва не подчинил ее своей воле. Она до сих пор помнила его лицо, шрам на щеке, пристальный, властный взгляд. Но сейчас этот взгляд был устремлен не на нее, а на Кукушкина, и в нем горело мрачное пламя гнева и решимости.

– Ты хочешь остановить меня? – бросил он в лицо Кукушкину. – Это тебе не под силу! Не только тебе – никто меня не остановит, особенно теперь, когда я так близок к цели! Я прекрасно знаю, чем закончится этот ритуал, и доведу его до конца, чего бы это ни стоило! А ты… смотри и запоминай! Только для этого я и сохранил вам ваши жалкие жизни – тебе и твоей подруге!