Читать интересную книгу Звуки и знаки - Александр Кондратов

Наш перечень, далеко не полный, занял целую страницу. В очерках этой книги мы рассказали лишь о некоторых дисциплинах, самых актуальных, причем лишь об общей их направленности и проблематике. Подробный же рассказ только об одной из них, например инженерной лингвистике или фонологии, потребовал бы отдельной книги. Так же, как рассказ о социолингвистике, нейролингвистике, грамматологии и других дисциплинах, оставшихся неосвещенными на страницах «Звуков и знаков»… И все-таки, несмотря на все свое многообразие, современная лингвистика целостна и едина, ибо един ее объект, наш человеческий язык, наше повседневное чудо! Если же приглядеться внимательней, то окажется, что лингвистика XX столетия, несмотря на все новейшие идеи и технические достижения века, сохраняет кровную и неразрывную связь с традиционным языкознанием, с лучшими его представителями.

Вот несколько примеров такой преемственности. Еще в первой половине прошлого столетия замечательный ученый-энциклопедист Вильгельм Гумбольдт высказал мысль о взаимосвязи языка и мышления человека. «Тем же самым актом, посредством которого он (человек) из себя создает язык, он отдает себя в его власть; каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, из пределов которого можно выйти только в том случае, если вступишь в другой круг», — писал Гумбольдт.

Проходит почти столетие, и эта мысль на материале языков индейцев Америки развивается американским лингвистом Бенджаменом Ли Уорфом. Гипотеза Уорфа и споры вокруг нее ведут к созданию этнолингвистики. А ее проблемы, как вы сами убедились, прочитав очерк «Модель мира», нельзя разрешить, если не обратиться к самому обществу, в котором живут носители языка, иными словами, без социолингвистики.

Фердинанд де Соссюр по праву считается одним из основоположников современного языкознания. Идеи Соссюра о структуре языка в 30—40-х годах нашего столетия развиваются датским ученым Луи Ельмслевом, который показал, что между лингвистикой, математической логикой и теорией знаков, семиотикой, существует неразрывная и органическая связь. Проходит не так уж много времени, — и теория становится практикой в связи с разработкой машинного перевода.

В очерке «Формулы фонемы» мы рассказывали об Иване Александровиче Бодуэне де Куртенэ, о том, как его идеи о фонеме, благодаря преемственности русской фонологической школы, завоевали весь мир и фонология стала ведущей лингвистической дисциплиной.

Вот другой пример преемственности в отечественной лингвистической науке. Академик Филипп Федорович Фортунатов в конце прошлого столетия создал так называемую московскую лингвистическую школу. Основной упор Фортунатов делал на грамматическое описание языка, стремясь сделать его предельно строгим и четким. Идеи эти были развиты в нашем веке профессором Александром Матвеевичем Пешковским в его капитальном труде «Русский синтаксис в научном освещении» (первое издание вышло в 1914 г., последнее прижизненное издание — в 1928 г.). Тридцать лет спустя именно в нашей стране начинается описание грамматики языка с помощью математической логики и теории множеств. Математические модели такого описания предлагают математики А. Н. Колмогоров, Р. Л. Добрушин, идеи эти развиваются математиком и программистом О. С. Кулагиной, а лингвист И. И. Ревзин выпускает первую в мире монографию, посвященную теории моделей языка, вызвавшую широкий отклик у советских и зарубежных математиков, логиков и лингвистов.

Иногда мы имеем дело не с прямой преемственностью идей и поколений, а со взглядами людей, которые на несколько десятков лет, а порой и на целые столетия опережали свою эпоху. Вспомним Раймонда Луллия и его вертушку, о которой мы рассказывали в очерке «МП, ЯП, ИЯ». Луллий жил в XIII столетии. Идеи его были развиты жившим в XVII веке Лейбницем, который был не только гениальным философом, математиком и логиком, пытавшимся создать «алгебру языка» и на ее основании «алгебру мысли», но и великим изобретателем — он сконструировал первый в мире арифмометр. Но только в нашем веке, благодаря электронике, идеи Луллия, Лейбница и других ученых, изобретателей получили реальную почву для своего технического воплощения, для создания ЭВМ.

Здесь мы переходим к еще одной давней традиции лингвистики — к ее неразрывной связи с практикой, с жизнью. Все мы лингвисты поневоле, когда обучаемся родному языку и грамоте, когда изучаем иностранные языки и овладеваем правильной литературной речью. В наши дни на помощь приходят радио и телевидение, магнитофоны и пластинки, сосуществующие с традиционными словарями, грамматиками и учебниками. В очерке «Жар холодных числ» мы рассказали о том, как современная лингвистика помогает процессу обучения, делает его более быстрым и надежным благодаря частотным словарям, машинному сравнению учебников иностранных языков. Нет сомнения в том, что в будущем эта помощь станет еще более эффективной и многосторонней.

Но какие бы частотные словари ни были созданы, сколько бы языков ни изучил человек с помощью новых методов обучения, ему все равно не справиться с тем потоком информации, который обрушивается на его голову. В наши дни за одну минуту в мире появляется две тысячи страниц научно-технической информации, и для того, чтобы следить только за литературой по своей узкой специальности, современному ученому нужно в день прочитывать до полутора тысяч страниц на разных языках мира, причем к традиционным европейским языкам в последнее время прибавились публикации на хинди, арабском, японском языках, пользующихся оригинальными системами письма. Ясно, что без помощи ЭВМ обуздать этот поток информации невозможно. И столь же ясно, что ЭВМ должна получить программу действий от современной лингвистической науки.

Речь идет не только о машинном переводе и создании информационно-поисковых систем. Не случайно в статье, опубликованной в первом номере журнала «Коммунист» за 1977 год, подчеркивалось, что «использование ЭВМ на предприятиях невозможно без моделирования многих важных, хотя пока и сравнительно простых мыслительных операций, решения проблем перевода с одного языка на другой — языка, понятного человеку, на язык, «понятный» машинам». Чем дальше, тем сложнее будут становиться эти операции, по мере того как мы будем все глубже и глубже постигать тайны нашего языка.

Когда-то журналисты с восторгом писали о машине «Урал», выполняющей сто операций в секунду и хранящей в памяти около тысячи чисел. В наши дни созданы ЭВМ, работающие со скоростью сотен миллионов операций в секунду и хранящие в памяти до миллиарда чисел. Ученые всерьез обсуждают вопрос о создании машин, память которых будет ассоциативной, многомерной, то есть максимально приближенной к человеческой.

Но какими бы быстродействующими ни были ЭВМ, какой бы чудовищной памятью они ни обладали и сколько бы ассоциативных связей эта память ни вмещала, создание «электронного мозга» невозможно до тех пор, пока наука о языке не решит своих кардинальных проблем. Ибо именно на этом языке человечество закодировало все основные знания, накопленные за свою многотысячелетнюю историю.

«Может ли машина мыслить?» — в дискуссии на эту тему выступили философы и логики, математики и психологи, социологи и программисты. Свой авторитетный взгляд на возможность создания «мыслящих машин» высказали ученые, чьи работы легли в фундамент кибернетики: Норберт Винер, А. Н. Колмогоров, А. Тьюринг. Проблема эта широко освещалась на страницах журнала «Вопросы философии» и в различных научных и научно-популярных изданиях. Дискуссия, начавшаяся в 50-х годах, на заре кибернетики, и столь актуальная в 60-е годы, осталась незавершенной. А ныне специалисты ведут разговор о создании систем искусственного интеллекта. Они не спорят о принципиальных возможностях кибернетических машин и отличиях их от мозга человека, а обсуждают конкретные работы, реальные программы и автоматы, по этим программам действующие. Проблемам искусственного интеллекта посвящаются научные симпозиумы в нашей стране и международные конференции. Лаборатории искусственного интеллекта существуют во многих крупнейших исследовательских центрах мира. Отказавшись «объять необъятное», промоделировать работу человеческого мозга во всей ее полноте и широте, ученые наших дней создают и реализуют программы, благодаря которым ЭВМ выполняют функции, до сих пор считавшиеся доступными только разуму людей. Например, формируют новые понятия, строят и проверяют гипотезы, принимают решения в сложных, меняющихся ситуациях и т. п.

Мы могли бы назвать еще целый ряд отечественных и зарубежных систем искусственного интеллекта, как уже работающих, так и проектируемых. Современные ЭВМ с их фантастическим быстродействием представляют колоссальные возможности для таких систем. Главной же трудностью в их создании и совершенствовании является все тот же человеческий язык, проблема его формализации, перевода на язык машины. «Устройства, способные выполнять «интеллектуальные действия», призваны заменить человека в тех случаях, когда его прямое участие невозможно или нецелесообразно, — пишет В. В. Мартынов в статье «Семиологические проблемы искусственного интеллекта», открывающей первый выпуск «Известий Академии наук СССР» за 1978 год. — Поскольку единственное назначение подобных устройств заключается в том, чтобы они служили человеку, необходимо обеспечить их регулярное общение с человеком. Таким образом, центральной проблемой искусственного интеллекта оказывается проблема языка или языков, с помощью которых могли бы вести диалог с человеком интеллектуальные устройства».