Читать интересную книгу Великая Китайская стена - Джулия Ловелл

Вековые инсинуации о злодействе частично являются проблемой источников. В течение всей китайской истории те, кто владел пером или кистью и тушью, были мужчинами, конфуцианскими учеными-чиновниками — естественными заклятыми соперниками в борьбе евнухов и женщин за власть. Однако несмотря на то что исторические тексты явно предубеждены против евнухов, в истории имеется яркий пример разлагающего влияния некоторых из них на политическую практику. Наличие такого влияния стало особенно большой проблемой в О время правления династии Мин, когда число евнухов быстро росло. Частично это происходило из-за социальных трудностей (добровольная кастрация стала обычным делом, поскольку стали рассматривать основанную на лишении мужества карьеру в императорском дворце более надежным источником существования, чем непредсказуемую жизнь в пораженной нищетой сельской местности), частично из-за моды на обмен подарками в имперской культуре (слуги-евнухи стали желанным и частым предметом обменов между императором и его многочисленной семьей), а частично благодаря акциям отдельных императоров. Когда Юнлэ в 1403 году узурпировал трон, ему пришлось опираться главным образом на армию евнухов — людей, лично преданных ему, — а не на гражданских чиновников и советников. Нужно было бороться, вести дела и шпионить в интересах искоренения в рядах приверженных традиции имперских чиновников, не согласных с кровавым заговором против законного наследника. Созданная им модель зависимости от услуг евнухов продолжала существовать и при большинстве его преемников: довольно скоро Императорский Город, да и вся империя, буквально кишели евнухами и учреждениями, которыми они руководили. Сам Императорский Город представлял собой скопление управлений, казначейств, складов и мануфактур под управлением евнухов, где производились как товары повседневного спроса, так и предметы роскоши. Во всей империи не существовало отрасли управления, где не было бы евнухов. Они активно соперничали с противостоявшими им гражданскими чиновниками и шпионили за ними.

Теоретически не было ничего плохого в наличии дублирующей прослойки функционеров: чем больше служащих у государства, тем большего оно может добиться, — на практике же, хоть в среде евнухов и имелись трудолюбивые, способные люди, усиление их власти вело к падению эффективности и расколу государства. Принципиальная проблема, связанная с евнухами, а также с дворцовыми дамами, заключалась в том, что они попадали в имперские штаты не посредством упорядоченной системы подбора кадров — в отличие от конфуцианских чиновников, для поступления на государственную службу проходивших через непростые экзамены, — а по прихоти императора. Евнухи не имели стабильной, гарантированной карьерной лестницы для роста, и их личные перспективы зависели от благоволения императора и того, что им удастся выжать из двора. Привлекательность евнухов в глазах императоров как раз и заключалась в рабской зависимости, в личном характере отношений: императоры использовали их в качестве внутреннего круга своих приверженцев для разыгрывания комбинаций против гражданских чиновников. Евнухи являлись орудием абсолютизма, самым неприглядным выражением чего стала составленная из них секретная полиция — организация, действовавшая по всей стране и с мрачным усердием подвергавшая пыткам любого заподозренного в мятежных настроениях против императора.

Одним из самых разрушительных долгосрочных последствий распыления специальных агентов деспотизма в китайском обществе и правительстве стала дестабилизация политики. Всякое решение или политическая установка, связанные с прихотью императора или лично им назначенных агентов, представляли огромную трудность для организации какой-либо разумной системы оценки политики. Победа в политических дебатах зависела от достижения любыми средствами благосклонности императора или его фаворитов в данный момент; поскольку эти последние могли неоднократно меняться во время любых затяжных политических дискуссий, то тщательное, долгосрочное планирование становилось практически невозможным. Между тем культ жестокости при династии Мин означал: наказания за неудачу или неудовольствие императора будут ужасными. Только в 1641–1644 годах три высокопоставленных министра по воле императора были вынуждены совершить самоубийство. Служба в правительственных структурах при династии Мин была связана со страшным нервным напряжением.

А в пограничных делах особенно пагубный эффект имело соединение двух известных составляющих успеха в карьере евнуха — алчный эгоизм и необходимость угождать прихотям императора. Несмотря на то что связанные с военными походами опасности — расходы, военное превосходство противника, невозможность добиться окончательной, решительной победы над монголами в просторах их степей — были очевидны для многих, идея о крупной, эффектной, рискованной экспедиции в степь оказалась особенно привлекательной для дворцовых евнухов вроде Ван Чжэня. Прежде всего крупная пограничная операция давала возможность амбициозному и жадному евнуху соединить добычу со славой и, таким образом, обеспечить себе прочное положение придворного фаворита. Во-вторых, карьера евнуха зависела от потакания прихотям императора, и в правление династии Мин это чаще, чем когда-либо, означало, что евнухи всеми способами раздували в своих совершенно некомпетентных в военном деле патронах-императорах воинственную манию величия по отношению к Монголии, уверяя их, будто они вполне способны преподать вероломным монголам урок на поле брани.

Однако воинственный пыл какого-нибудь императора и его евнуха сам по себе автоматически не вел к катастрофе. В сочетании же с резким военным ослаблением они могли поставить династию на колени и вынудить к радикальному переосмыслению пограничной обороны. К 1449 году некогда впечатляющая военная машина династии Мин была не в состоянии бросить вызов объединенным силам монголов. Еще в конце XIV века схема обеспечения военной безопасности Хунъу включала в себя создание наследственного класса воинов с предназначенными для них земельными угодьями. Пока офицеры и солдаты будут производить себе подобных, размышлял Хунъу, постоянный приток военных, причем таких, которые сами себя станут кормить и одевать, сделается гарантированным.

Пятьдесят лет спустя после установления правления династии Мин этот грандиозный план начал сталкиваться с серьезными проблемами. Проводившаяся Хунъу политика селекции военных не привела к успеху в деле выделения гена военного таланта: он и большинство бывших при нем военачальников не сумели передать потомкам свою храбрость, проявленную на поле брани. И императоры Мин, и военные чиновники в процессе существования династии становились все менее энергичными, управление армией все больше переходило в руки гражданских чиновников, а сама она стала часто испытывать пагубное влияние скорее политических, чем стратегических интересов, подчиняться больше императорским прихотям, чем разумному планированию. Кроме того, для тех, у кого имелись деньги, всегда находился способ избежать обязанностей, связанных с наследственной воинской службой: богатые семьи платили бедным за то, что те их подменяли. Коррумпированные военачальники сделали минскую армию орудием незаконного обогащения, превратив военные угодья в собственные имения, солдат — в своих крепостных для обработки земель и строительства дворцов, присваивая отпущенные государством средства на их содержание, припасы и обмундирование. И хотя благодаря росту численности семей наследственных военных ряды армии теоретически тоже должны были расти, в реальности большинство тех, кто числился в войсках, находились в самовольной отлучке. К середине XV века качество минской армии — коррумпированной, слабо дисциплинированной, плохо подготовленной и снабжаемой — стало заметно ухудшаться.

Карательная экспедиция 1449 года на северо-западе против Эсэна, живо поддержанная жадным до выгоды и славы евнухом Ван Чжэнем, была обречена на провал с самого начала: она утонула в затяжных дождях, столкнулась с некомпетентностью и манерностью. 4 августа император выступил из Пекина в сторону пограничного района Датун во главе армии в полмиллиона человек, собранной в страшной спешке всего за два дня. Улучив момент, наперерез паланкину своего правителя бросился некий высокопоставленный государственный чиновник, умоляя того подумать о стране, а не только о себе. Император промолчал, предоставив Ван Чжэню облить грязью незваного советчика, а затем продолжил путь к границе.

Когда армия, сопровождаемая не по сезону проливными дождями, следовала через проход Цзюйюн, шестидесятипятилетний военный министр — гражданский чиновник без всякого военного опыта — был уже серьезно ранен, несколько раз упав с коня. Китайцы, которых на протяжении всего пути преследовали зловещие черные тучи, наконец завершили утомительный трехсоткилометровый тринадцатидневный переход на запад к Датуну и оказались на поле, заваленном трупами китайских солдат: то были следы знаменитого сражения, в ходе которого Эсэн разгромил гарнизон Дату на. «Все сердца, — сообщается в хронике похода, — охватил холодок ужаса». В конце концов, после уговоров своих заместителей евнухов отказаться от экспедиции, Ван Чжэнь приказал объявить: поход завершен с триумфальным успехом, и армия возвращается в Пекин. Китайская армия, вероятно, смогла бы отступить в целости и сохранности, если бы Ван Чжэнь позволил ей двигаться по южному пути, через свой родной уезд. Испугавшись, однако, что солдаты могут нанести ущерб его огромным личным имениям, Ван настоял на более уязвимом северо-восточном пути. Поиграв в зловещие прятки со все больше лишавшимися присутствия духа китайцами, люди Эсэна 30 августа ударили по арьергарду армии. Храбрые китайские офицеры сражались до последней стрелы в колчане и даже продолжали биться луками, как дубинами, прежде чем монголы порвали их на части. Находившаяся впереди на два дневных перехода императорская свита могла бы безболезненно ускользнуть через проход Цзюйюн в столицу, если бы Ван Чжэнь (обеспокоенный задержкой обоза с его личным багажом, состоявшим из тысячи повозок) не объявил привал у плохо укрепленного поста в Туму, намереваясь выяснить, где находятся его ценные вещи. Когда несчастный военный министр запротестовал, заявив о необходимости быстро уходить, Ван Чжэнь закричал: «Ты, глупый книжный червь! Что ты понимаешь в военном деле? Еще одно твое слово, и ты поплатишься головой». Министр провел ночь 31 августа, рыдая вместе с коллегами в своем шатре, а Эсэн и его конница тем временем быстро окружили лагерь.