Читать интересную книгу Собрание сочинений в 5 томах. Том 4 - Семен Бабаевский

Никто, разумеется, не знал, что именно письмо Натальи и заставило Евдокию Ильиничну поторопиться с отъездом к детям. «И чего Ольга к нему привязалась? — думала она. — И чего хорошего нашла в этом пришлом человеке? Или, может, подвернулся писаный красавец, такой из себя, что глаз от него нельзя отвести? Или чем приворожил к себе, или какой магнит на баб имеет? Писала же Наталья, что собой тот Лева смазливенький… Так и что же из того? С красоты воды не пить… Эх, дура Ольга, дура!.. У самой заработок невелик, себя бы прокормить, а она еще трутня в хате завела…»

У Антона и Игната она еще никогда не была и не знала, как сыновья живут. Манили к себе подросшие внучата, а поездка все откладывалась. Причина, мешавшая уехать из Прискорбного хотя бы на месяц, состояла, как уверяла себя телятница, в том, что не на кого было оставить телят, свою корову, птицу. Мысленно мать бросала и ферму, и свое хозяйство и мысленно гостевала то у Антона, то у Игната, то у Ольги. Теперь же, когда и Елизавета покинула хутор, а Илью от матери заслонила Стеша, Евдокию Ильиничну все сильнее и сильнее тянуло к старшим детям.

Евдокия Ильинична начала готовиться в дорогу. Отпуск ей, конечно, дадут: заслужила. Да и телята уже выросли. Скоро их определят в стадо, а новые телята появятся только в январе. Так что сейчас самый раз отлучиться с фермы. А за домом присмотрит соседка Анюта. Женщина она сердечная, в просьбе не откажет. О чем Евдокия Ильинична ни думала, к чему ни обращалась, все говорило: да, именно сейчас самое время поехать к детям.

Была еще одна весьма важная причина, заставлявшая ее отправиться к Антону. Эту причину она скрывала от всех, даже от Ильи: ей хотелось избавиться от щербины. «Надоело шепелявить, пусть Надя поставит мне зубы молодые, может, я через то помолодею». И она решила завтра же пойти в Трактовую к Онихримчукову просить отпуск. Могут сказать: зачем же к Онихримчукову? А почему не к бригадиру? Если по правилу, то нужно бы, конечно, пойти сначала к бригадиру. Но, с тех пор как Василий Васильевич не по своей воле стал ее сватом, отношения у них были не то что не соседские, а прямо-таки враждебные. Бригадир никак не мог смириться с мыслью, что его дочь стала женой Ильи Голубкова. Разве тут можно идти к бригадиру с просьбой об отпуске? Да он и говорить не пожелает.

И как же удивило и поразило Евдокию Ильиничну то, что Василий Васильевич вечером сам пожаловал в ее хату. Никогда раньше не заходил и вдруг пришел. Худющий и злой, он остановился возле порога. Смотрел молча, и в тоскливых его глазах показались слезы.

— Проходи, сват, садись на лавку. Люди говорят, что в ногах правды нету…

— А где она есть, эта правда? — спросил Василий Васильевич. — У сына твоего или у моей дочки?

— Не злись, Василий, на детей. Что мы, старые, тут можем поделать? Слюбились, женились, и хоть злись, хоть не злись…

Василий Васильевич присел на лавку, закурил, помолчал.

— Ездил Илья к Стеше?

— Был, — ответила Евдокия Ильинична. — Такая, сват, у них любовь, что каждое воскресенье Илюша Стешу навещает.

— Как она там?

— Ничего, учится хорошо… Веселая. А что еще надо?

— Какая теперь у нее будет специальность?

— По сыру да по маслу… Специальность хорошая. Да ты порасспроси Илюшку. Он-то знает лучше меня.

— В город Илья не собирается перебираться жить? — помолчав, спросил Василий Васильевич. — Антон мог бы помочь брату… Механики всюду нужны.

— Чего Илья в городе не видал? — удивилась Евдокия Ильинична. — С кукурузой-то у него какой успех! И еще мне известно, что Илья и Стеша собираются поселяться на Щуровой. Вот куда их тянет.

— И ты с ними?

— И осталась бы тут, да боюсь… Унесет Кубань и хату и меня.

— Вчера было заседание правления. Ох и злющий был Онихримчуков! — доверительно сообщил Василий Васильевич. — И все через наше переселение. Онихримчуков требует, чтоб к празднику все мы перебрались на Щуровую… Досталось и мне на орехи.

— Значит, насильно разлучат с Прискорбным, — заметила Евдокия Ильинична. — Хочешь не хочешь…

— Кубань нас насильничает…

— Неудобства в тех домишках будут. Ни садочка, ни огорода, да и на работу бегать несподручно… Тут у меня своя стежка-дорожка.

— Онихримчуков обещал автобус.

— Будем мы ездить на ферму, как на ярмарку? Как те наши доярки.

— И поедем. — Василий Васильевич скривился, как от острой боли. — Беда в другом…

— В чем же?

— Как поднять хуторян… Чтоб без крику и без слез. Одна твоя соседка Анюта взбаламутит весь хутор.

— У Анюты малые дети. Анюте еще труднее трогаться с места.

— У одной малые дети, у другой садок, привычка или еще что. — Бригадир подошел к дверям, загремел щеколдой. — А Кубань — она все старается, знай себе точит и точит берег, и нету ей ни до чего дела. Это еще хорошо, что плотину поставили. — Погремел щеколдой, постоял. — Похвалили тебя, сваха, на правлении за старания. Славные у тебя вышли телята — и по росту и по упитанности. Опять назначены тебе самые большие старательные…

— А мне зараз как раз денежки нужны, — весело сказала Евдокия Ильинична. — Детей собираюсь проведать. Не откажешь в отпуске, сват?

— Я-то не откажу. А как Онихримчуков?

— Было б твое согласие…

— Все-таки Онихримчукова не обходи… Скоро праздники, может, будем переселяться. Поезжай в станицу и поговори с ним.

Утром, управившись на ферме, Евдокия Ильинична начала собираться в Трактовую. Надела серенькую, из тонкой шерсти кацавейку, которую обычно надевала только по праздникам. Застегивая пуговицы и наклоняясь, она смотрела в окно и видела мотоцикл и стоявшего возле него Илью в подпоясанной фуфайке и в кирзовых сапогах. Приятно было сознавать, что вот она, мать, принаряжается, готовится поехать в станицу, а ее сын уже стоит возле машины и поджидает ее, а потом она сядет в коляску и умчится. Нарочно, чтобы в станице заметили, голову повязала шалью с крупными маками. Маки были такие натуральные, что от их ярких цветов лицо казалось и молодым и веселым. Не столько по необходимости, сколько по привычке заглянула в зеркальце. Послюнявила брови и расправила их пальцами, особенно старательно приглаживала ту бровь, что с родинкой. Взяла кошелку для магазина и вышла из хаты.

Нетрудно было понять самочувствие матери. Сидеть в качающейся, как лодочка, коляске, сознавать, что этим быстроногим бегунком управляет твой сын, — вот она, настоящая радость! И Евдокия Ильинична сидела, гордо подняв голову, словно повязанная яркими маками, — так может сидеть разве только какая царица! Весело поглядывала по сторонам: пусть хуторяне посмотрят, как тетя Голубка выезжает в станицу. Она видела коренастую, пригнутую к рулю фигуру сына, его сильные, крепко державшие руль руки в перчатках, и ей хотелось, чтобы из каждой хаты выходили люди и смотрели на нее и на ее сына и вместе с нею радовались. Но хутор был пуст. Как на беду, даже детишки не бегали по улице. Правда, какая-то старуха, кажется богомольная бабка Анастасия, закутанная черной шалью, выползла на порог. Опершись на посох и совочком приложив ладонь к глазам, она посмотрела на мотоцикл и перекрестилась.

— Трудно тебе будет одному дома, — сказала мать, когда они выехали за хутор. — Но я попрошу Анюту. Пусть посмотрит за коровой, за курами.

— Сам управлюсь, — ответил Илья, глядя на убегавшую под колеса дорогу. — И корову подою, и кур накормлю… Что тут такого хитрого, мамо? Да и Стеша к праздникам приедет.

— Знаю, сынок, знаю, что ты молодчина, все умеешь, — сказала счастливая мать. — А все же без женских рук нельзя. Кружки;´ на кадках с солкой помыть… Сумеешь?

— Сумею и кружки;´ помыть, не святые горшки обжигают.

— Все ж таки Анюта пусть подсобит, — стояла на своем мать. — Может, из дому отлучишься. Разве мало у тебя разных дел? А когда Стеша вернется, тогда тебе легче станет. Кем же она будет?! И батько ее интересовался.

— Лаборанткой на сырзаводе, — ответил Илья. — Сыр варить или масло делать — вы думаете, так просто? Это, мамо, наука и большая.

Мать смотрела на сына, и снова радость переполняла ее сердце. Радовалась она и тому, что утро выдалось солнечное, по-осеннему свежее, с обильной росой на траве, на кустах; и тому, что она скоро побывает в гостях у старших детей; и тому, что Стеша научится сыр делать; и тому, что Илья был такой деловой и хозяйственный — парень, что называется, на все руки. Подумать только: мужчина с виду обычный, каких немало и на хуторе и в станице, а решительно всякую женскую работу умеет делать. И как умеет! Иная хозяйка позавидует! И корову подоит, и обед сготовит — все Илюшке нипочем. Надевает фартук, подсаживается к корове и доит так умело и так быстро, как самая умелая доярка. Борщ сварит с курятиной, картошку поджарит на сале или на подсолнечном масле, и все у него получается ловко и вкусно. Как-то мать прихворнула. Захотелось ей оладий из кислого теста. Рассказала сыну, как и что делается. К утру Илья приготовил оладьи, да такие румяные и так они легко снимались со сковороды, будто сами спрыгивали! Счастливая Стеша, с таким мужем только жить да радоваться!