женщины не осталось и следа, сейчас перед ним сидела настоящая хищница: наглая, самоуверенная, считающая, что все вокруг ей должны. Не трудно было представить, какой она была в молодости. Да что там! Даже представлять не нужно, стоит посмотреть на Людмилу — точную копию своей матери.
А Регина тем временем, заполучив благодарного слушателя, воодушевлённо продолжала:
— И всё было бы хорошо, но я залетела, а он, естественно, отказался разводиться с женой и жениться на мне. Денег дал на аборт. Я взяла — не отказываться же от того, что само в руки идёт, тем более что на подарки или какую-либо помощь мне рассчитывать уже не приходилось. Только вот ребёнка я оставила, потому что Дима, узнав обо всём, запретил мне даже думать об аборте. Он, как и его отец, против прерывания беременности и называет это ещё одним способом убийства. Димка меня замуж звал, говорил, что никто не догадается о моём положении. Что ребёнка за своего выдаст. Но ничего у нас не вышло… — Регина опять поморщилась, как в самом начале своей исповеди. — Диминой вины в этом нет — сама виновата, что моя мать и Димкины родители узнали, что не от него у меня ребёнок. И может быть, всё как-то утряслось бы, но тут Марина Семёновна забрюхатела в тридцать восемь лет. — Регина брезгливо усмехнулась. — Она не хотела рожать: двоих детей ей было достаточно, тем более один из которых совсем взрослый. Но против мужа с его дурацкими принципами не попрёшь. У них такие скандалы были, просто жуть, да и беременность у Марины Семёновны протекала тяжело. А потом — я уже к тому времени родила — у неё случился гипертонический криз, после которого её разбил паралич. Дима её на полу в прихожей нашёл, скорую вызвал и её увезли, сделали кесарево, а потом в реанимацию отправили.
Регина пыталась изобразить сочувствие, но не получалось. Михаил явственно видел и злорадство, и торжество, охватившие сейчас Регину, — словно это она сама приложила руку к тогдашнему состоянию Марины Семёновны, из чувства мести. Но не перебивал, ему было интересно, что она ещё скажет.
— Ольга родилась сильно недоношенной и очень слабой. Если честно, лучше бы ей не выжить, обуза ж только. Но она оказалась живучей, и через месяц Громовы забрали её домой. Вернее, Сергей Владимирович с Димой принесли ребёнка из роддома. Марина Семёновна лежала в стационаре, ей предстояло долгие лечение и реабилитация. Да на тот момент вообще было непонятно, вернётся она к нормальной жизни или нет. Дядя Серёжа практически всё время находился с женой, а Дима ухаживал за крошечной сестрой и всё замуж меня звал. На помощь мою рассчитывал… А я здраво оценивала весь трагизм ситуации в семье Громовых. — Михаил кивнул, уж в чём-чём, а в здравомыслии этой особы он и не сомневался. — Я испугалась, у меня на руках была собственная дочь — здоровая, заметьте! — которая орала ночами, не давая ни минуты покоя. Согласиться на предложение Димы и повесить себе на шею второго ребёнка, да ещё дефективного… Да, я смалодушничала. Я слишком устала тогда, да и вообще боялась, что недоношенная девочка может оказаться неполноценной. Вот так мы с Димой расстались навсегда, а Ирка, она в одном классе с нами училась, тут же подсуетилась. Не знаю, что она ему наобещала, своих слов эта стерва не держала никогда, но Дима ей поверил и они поженились. К тому времени Марину Семёновну выписали, она постепенно восстанавливалась. Ирке надоел «госпиталь» в доме, она не в прислуги нанималась, вот она и устроила скандал, в результате которого Сергей Владимирович отдал им с Димкой бабушкину квартиру, чтобы они не волновали тётю Марину. — И опять это злорадно-презрительное выражение на лице. Михаил только головой покачал — это как же Регина ненавидит семью Громовых! Она же приняла его жест за согласие и одобрение. — Дальше воспитанием дочери занимался уже он сам. Ну как сам… Полдня с ней сидела моя мама, потом приходил Дима из института и ухаживал за матерью и сестрой до вечера, встречал отца с работы и шёл к жене. Такие заботливые, ответственные, — зло усмехнулась Регина. — Кому от этого лучше-то было?! Могли бы и сиделку нанять, и няньку — не нищенствовали, как мы. Но что ты, мы же такие правильные! — Она очертила рукой круг над головой, видимо, намекая на нимб. — А Марина Семёновна стала совершенно невозможной, изменилась до неузнаваемости: то была ко всему безразлична, то капризничать начинала и кричать на всех. Костя во всех бедах, случившихся с матерью, обвинил Олю. Он её просто возненавидел. Постоянно обижал её, дразнил, щипал. Ей было лет пять, когда он сильно избил её. Никого не было дома, и она не сопротивлялась. Марина Семёновна тогда попала в больницу, и мальчик опять обвинил сестру. Вечером отец пытался помирить детей и предложил им попросить друг у друга прощения. Костя отказался, а Оля повиновалась. Знаете, что она сказала? «Костя, прости меня, пожалуйста, я больше никогда не буду жить».
Регина произнесла это почти торжественно и испытующе посмотрела на Михаила, наслаждаясь его реакцией. А она была! Михаил, конечно, был в курсе проблем в семье Оли, но не думал, что всё настолько серьёзно. Ему казалось, что Оля, как любой младший ребёнок, преувеличивает, а оно вон как, оказывается…
Он кивнул, и Регина продолжила:
— Дима не простил брата. Оля же Костю просто боялась. Вот такая семейка — эти Громовы. Фасад парадный, а за ним… — Регина, взглянув на Михаила, видимо, поняла, что ляпнула лишнего, и попыталась исправиться. — А Оля ничего, почти выправилась, получилась такая умненькая, способная дурочка, наивная, как младенец. Да что толку с такой-то наследственностью. Вот и остаётся ей только умом блистать, какая из неё жена и мать… Вы не думайте плохого, я люблю её. Не испугайся я тогда, глядишь, сейчас всё по-другому было бы: и Оля бы в облаках не витала, уж я-то знаю, как её на землю спустить, и я была бы счастлива, и дочка моя обеспечена. Дима надёжный, слово своё сдержал бы.
— Так проблема в Диме? — Михаилу было противно слушать Регину. Конечно, не Олю она пришла защищать. Наверняка рассчитывала, что теперь устроит с Громовым свою жизнь, а тут Анжела. В том, что Дима и его помощница встречаются, Михаил не сомневался.
— Ну да, вы же ему типа квартиру прикупили, в благодетеля сыграли, а заодно и секретутку свою подсунули.
— Пошла вон. — Миша произнёс это совершенно спокойно, не повышая тона, но ослушаться