Читать интересную книгу Убить Бенду - Лев Жаков

Проснулись все почти одновременно. Проснулись почти все.

Кривой примостился на краешке бревна, приложив к правой стороне лица мокрый платок. Канерва, рывком сев, убрал ноги из-под Кривого и уставился на бандита, который отнял платок от щеки, чтобы перевернуть.

– Ого! – воскликнул лорд. – Хорошо, что я спал! Ты попытался не хотеть, а делать?

Кривой, закрыв мокрой тканью красно-фиолетовую скулу, невесело ухмыльнулся:

– Ага, было дело. Господин рыцарь чутко спит.

За Арчибальдом выбралась из-под одеяла Алиция, потянулась так, что лиф туго охватил ее грудь, зевнула.

– Что, кому-то досталось? – сиплым со сна голосом спросила она.

– Господину разбойнику, – любезно пояснил Канерва. – Как спалось, прекраснейшая?

Алиция показала ему язык и протянула руки к костру:

– Холодный!

Арчибальд, вложив меч в ножны – впервые со вчерашнего утра, – пошел за валун и плеснул горсть воды в лицо.

– Чем это тебе такую дулю посадили? – поинтересовался Канерва у Кривого. – Неужели у господина рыцаря стальные кулаки?

Бандит снова отнял от лица тряпочку, перевернул и приложил более прохладной внешней стороной к огромному синяку.

– Рукоятью, – скривившись, ответил он.

– Дважды, – добавил Арчибальд, выходя из-за валуна. За ним брел, зевая, Юлий. – Своего друга будить не собираетесь? – Арчибальд, споткнувшись о Сержика, замер.

– Ага, – не смутившись, кивнул Кривой. – Не, не собира.

Рыцарь осторожно ткнул носком сапога лежащего у стены закутанного с головой в одеяло Сержика, опустился рядом с ним на колени, откинул с лица ткань... и быстро перекрестился.

– Что там? – вытянула шею Алиция.

– Приехали, – пробормотал Канерва, тоже крестясь.

Юлий охнул, отступил за валун. Кривой, повернувшись к оруженосцу сказал:

– Вот што Аластер мож сделать, ежли хочет. Поэл, голуба? Ежли Сержик ему не нужен, то Аластер его убират. Во как.

Алиция разглядела бело-голубое лицо, обметанные пеной синие губы – и закричала. Пронзительный вопль разнесся по катакомбам.

Глава одиннадцатая

Перекинув через плечо ремень лотка, Бенда шагает по улице. Солнце только-только вылезло пузатым румяным боком из-за красных черепичных крыш – и тут же залило глаза мерцающим золотом. Бенда смотрит на него не отрываясь, как орел. Правда, летать Бенда не умеет. Зато знает, что сейчас светило похоже на поднимающийся в печи каравай. Если чуть-чуть приоткрыть заслонку, пока отец отвернулся, то увидишь как раз такое: в ярком свете из-за края железной формы, покрасневшей, ровно черепица, медленно выползает желтое, густое, упругое...

Улица расширяется, но Бенде приходится отойти к сточной канаве, потому что посередине мостовой, расшвыривая комья грязи, мчится всадник, судя по одежде – королевский паж. Еще мальчишка, младше Бенды, он лихо сидит на лошади, погоняя ее хлыстиком, и хвост перьев развивается за щегольской шапочкой желтого, как солнце, бархата. В руках у паренька свернутый пергамент с печатями, успевает разглядеть Бенда, когда всадник проносится мимо.

За спиной с громким стуком раскрываются ставни, слышится плеск выливаемой жидкости. Бенда еле успевает отскочить от края канавы, чтобы штаны не забрызгало помоями. Это принялись за уборку в трактире Мамы Ло. Бенда поворачивается и машет толстухе в дверях. Та в ответ делает приглашающий жест.

Бенда подходит.

– Юноша, рогаликов сегодня принеси медовых да четыре белых каравая и пару калачей, а пирогов – штук шесть, с мясом. Господа приедут праздновать, так... чтобы было. Сделаешь?

– Как скажете, – улыбаясь, кивает Бенда.

Хозяйка трактира крутит кистью у лица:

– Ты как это делаешь?

– Что? – Бенда улыбается шире.

– Ну, это, – Мама Ло водит пальцами перед своим носом, – чтоб светилось.

Бенда тут же перестает улыбаться, оглядывается.

– Ох. Опять? Очень заметно?

– Да ты не боись, не выдам, – заверяет толстуха. – Мож, сделаешь мне, как себе?

– Зачем? – удивляется Бенда.

Хозяйка с досадой машет пухлой рукой:

– Не мне самой, а в трактире. Знаешь, у меня там морды над стойкой, так чтоб у них тож глаза светилися? Мож ведь, знаю!

У Бенды вытягивается лицо:

– Но матушка Лола, вы же знаете, патер мне запретил!

– Даж сам светиться перестал, – сокрушенно качает головой Мама Ло. – Я ж тебя не выдам, а никто и не расскажет. Господа подивятся, а выпьют – забудут. Зато в другой раз снова ко мне придут. А я снова у отца твово закажу хлеба и рогаликов. Да трудно тебе, что ли?

Бенда качает головой. Не трудно. Но...

– Вот как придешь с рогаликами, так и сделаешь.

– К которому часу? – обреченно спрашивает Бенда.

– Да ты не куксись, дорогуша, – Мама Ло гладит Бенду по плечу, – к третьей страже подходи.

Бенда идет дальше. Настроение уже не то, но когда Бенда, выходя на площадь, окунается в яркий свет, заботы моментально забываются. Солнце как раз карабкается вверх за башнями тюрьмы, и площадь становится полосатой, как шмель: черные тени от башен чередуются с золотыми потоками солнечных лучей. Чуть щурясь, Бенда пробирается через площадь, обходя овец и коров с их владельцами. Вот под телегой, чуть в стороне от отары, лежат на мостовой, прижавшись спинами друг к другу, овца и большой кудлатый пес, чья шерсть в соломе. Пес поднимает голову и лениво следит за приближающимся человеком. Бенда, улыбнувшись, подмигивает собаке – в круглых глазах зверя отражаются солнечные зайчики, а шерсть становится чистой и пушистой, как будто пса помыли с мылом и долго расчесывали.

– Прочь, бесовское отродье! – рявкают над ухом. Бенда, вздрогнув, оборачивается. Старуха, торговка рыбой, сидит у своей корзины и грозит скрюченным морщинистым пальцем. Бенда отходит.

Собака и не заметила перемен. Моргнула, отвернулась от неожиданно засветившего в тени солнца и снова положила голову на лапы, безразлично глядя на окружающее.

На другой стороне площади Бенда стучится в дверь двухэтажного каменного дома, с карнизов свисают три вывески. Из открытого окна второго этажа слышатся громкий младенческий плач и напевные причитания. На стук в окно выглядывает молодая симпатичная женщина в кружевном чепце.

– Бенда? Зайди, дружочек, а то я никак не угомоню Нико, с утра как поел, так и гомонит, так и гомонит, уж не прихватило ли животик? Беда какая-то! Зайди, Мария откроет.

Дверь открывает служанка, крепкая низкорослая девушка – она очень мило шепелявит, однако из-за этого парни ее сторонятся, и Мария от ощущения собственной ущербности почти всегда ходит недовольная.

– Доброе утро, Мария, вы очень хорошо выглядите! – Бенде хочется утешить несчастную девушку. Но та сегодня еще более недовольная, нежели обычно.

– Кому, може, и доброе, ежли делать нечего. А мене с утра вечер ужо.

– Это как? – удивляется Бенда.

– Всю ноченьку с сынком хозяйским возилась. Мамаша тока щас заметила, што младенец у ей плачет, а мене его качай всю ноченьку! Тьфу!

Бенда подает девушке лоток, заботливо прикрытый полотенцем. На лестнице показывается полная хозяйка с ямочками на щеках и локтях.

– Бенда, не поднимешься ли глянуть на мальчика моего? С самого утра угомонить не могу! И Мария, мерзавка, отказывается его качать! А у меня скоро покупатели придут!

– И не буду качать, мене обед готовить надо, убирать, я и так всю ноченьку качай!

– Да если б он ночью плакал, я б проснулась! – возмущается мать. – Прошлялась где-то всю ночь, небось еще и дверь была открыта, а потом заявляет мне... Да прими же булки, Мария, чего встала! – Она берет лоток у Бенды и сует служанке: – Да осторожней! – И Бенде: – С лотком это ты правильно придумал, дружочек. Я поначалу их в корзину положила, а они возьми и сомнись! – Смеется. – Такие мягкие булки! Если б наш булочник умел печь такие, разве б я гоняла тебя через площадь каждое утро! – И добавляет просительно: – Посмотри сыночка, уж так плачет!

Бенда прекрасно слышит доносящийся сверху детский плач. Но колеблется.

– Вы же знаете, эн Говарда, что священник запретил мне... Если до него дойдет...

– Я никому-никому не скажу, дружок, даже мужу! Ради Христа, ну так плачет малютка, сил нет слушать! Хоть зайчиков попускай, ему нравится. А?

Бенда поднимается по поскрипывающей под ногами лестнице. Перила черные, гладкие, отполированные. В комнате виден только наклонный столб света из окна, остальное тонет в тени. Колыбелька стоит за пологом большой кровати. Крик уже прекратился, из одеял и кружевных пеленок сейчас слышится только тихий жалобный плач. Бенда подходит, присаживается на корточки, так, что над краем кровати видна только голова. Ребенок не замечает Бенду, заплаканное личико сморщилось.

– Тц-тц-тц, – щелкает Бенда языком.

Младенец замолкает, сжав губки, распахивает красные глазки, смотрит, моргая. Затем ротик снова открывается...