Не вполне жалкий этот салабон разгорячился до того, что еще немного подразни его — и разразится философией со ссылками на нацию и замышляющих против нее врагов. Казалось, от таких паразитов, как Болэн, нет другого средства — только автомобильные наклейки и тайные рукопожатия. Из всех щелей придурки лезут.
Болэн подошел к Кловису под башней, где они оба приветствовали верных. Болэн встал рядом с лучезарной ухмылкой и ждал, когда компания разойдется.
— У вас нет чувства, что они против нас? — спросил он с улыбкой, обращенной к маленькой дамочке, объевшейся картофельного салата, коя улюлюкала с мангров, отмахиваясь от тучи насекомых красной пластмассовой вилкой для пикников.
— Еще как есть, — улыбнулся им всем Кловис. — Давайте просто надеяться, что у нас ничего не расползется до окончания церемонии. Я заметил, вы хромаете.
Несколько мгновений спустя к башне приблизился главный старшина с разнообразными электрическими увлеченьями — только чтобы установить громкоговорители, какие усиливали бы исключительный голос Кловиса. Тем не менее Болэн от него занервничал. Болэн уже начал жалеть о своей речи насчет обдиранья людей как липки; и вообще-то утратил даже тот незначительный интерес к деньгам, что у него имелся; потому он пребывал в крайне унылом состоянии рассудка касаемо их перспектив.
Кроме того, его обуял тремор мук: вдруг подойдет какой-нибудь ребенок и скажет ему, что очень надеется на этих летучих мышей — они-де хорошо поработают, потому что его крошка-сестра умирает от энцефалита. Вот, сынок, возьми всю эту мерзкую добычу, что мы отобрали у твоего папы и его соседей, а вот тебе ключ от моего «хадсона-шершня» и от «Моторного Дома Доджа», что стоит вон там. Телеграфируй за мой счет, в Ливенуорт{227}, если мотор забарахлит. Я башляю. Душа моя вся раздербанена в говно, и я не знаю, где мне дальше сходить. «Я кающийся грешник, — подумал Болэн, — сам на себя это навлек».
Декстер Вралл в свои пятьдесят три никогда не нарушал правил дорожного движения. Никогда не отказывался произносить застольные речи в «Львах»{228} и ни разу не медлил, если требовалось вытереть посуду или вынести мусор, если о том просила его жена Бэмби.
Декстер Вралл любил симметрию. Нетопырью башню он любил потому, что она была симметрична, и любил Бэмби — потому что ее ошеломительный бюст был того же размера, что и ее выпуклая корма. Декстер Вралл часто сердился на самого себя, когда пытался подрезать себе бачки на одинаковую длину и укорачивал их один миллиметр за другим, пока те не становились лишь маленькими выступами у него над ушами. Рукава свои ему тоже никогда не удавалось правильно закатать; один неизменно спускался несколько ниже ему на локоть, чем другой, и в такие неудачные утра, когда криво застегивал на себе рубашку, он с визгом срывал ее с тела и выуживал из верхнего ящика комода другую, густо накрахмаленную, белую-на-белом, полупрозрачную.
Вралл верил во много чего, что граничило с суеверием, но помогало ему выжить в мире, где ему, казалось, недостает какой-то очень важной духовной координации. Он читал «Дайджест потребителя»{229} и оценивал машины своих друзей по цвету их выхлопной трубы. Любимым автомобилем у него был «студебекер» старой модели, который, похоже, ездил задом и передом одновременно.
Предварительный комитет «Среднеотмельных поборников» приобрел нетопырью башню главным образом из-за того, что Вралл поднял такую шумиху насчет того, что она под любым углом смотрится одинаково. И вот именно его любви к симметрии мы должны приписать его мгновенный ужас при виде К. Дж. Кловиса.
На звукоусилительной передвижке рядом с дверью, сочащейся проводами в руки электрического главного старшины, такая табличка:
НАШ БОГ НЕ УМЕР.
А ВАШЕГО ЖАЛКО.
— Как она, Дон? — спросил Вралл у ГС.
— Лучше некуда, Декстер. У меня от этого осциллятора чуть припадок не случился, но я сукисына изолировал тестером цепи.
Вралл неприметно подошел к микрофону, по-прежнему неподключенному, и, полуозаботившись чем-то другим, попробовал его разогреть. Взял пару аккордов из программ Артура Годфри и Пола Харви{230}. Быстро изобразил «Суп с Лапшой Липтон»{231} и улыбнулся, вспомнив старый аплодисментомер. Мимо прогуливалась парочка мускулистых хула-дамочек, и Вралл распалился.
Он посидел на платформе, отмахиваясь от москитов объявлениями «требуется» из «Ки-Уэстского гражданина»{232}, и попробовал придумать, что станет говорить. Мимо прошла еще одна хула-дамочка, и Вралл подумал, как бы ему хотелось ей заправить, прямо в старый добрый фланец, где до печенок проберет, ей-богу.
Главный извлек из своего грузовичка пластиковую укулеле и неистово на ней затрямкал без результата.
— У тебя не пальцы, нафиг, а молнии, — сообщил ему Вралл.
— У меня все пластинки Леса Пола и Мэри Форд{233}, что когда-либо резали. У моей жены все Хьюго Уинтерхолтеры{234}. А у меня такой хай-фай, что закачаешься. Обалдеть какой сукисын, я в последнем боевом дежурстве по дешевке оторвал. Алмазная игла, сукисыновы колонки по пояс, АМ, ЧМ, весь расклад.
Декстер Вралл заметил К. Дж. Кловиса — тот выглядел по-особенному нелепо, в одиночестве, с этой алюминиевой опорной конструкцией, торчащей отовсюду. Он поморщился.
— Жалкий он какой-то, нет? — осведомился главный.
— Некоторым везуха просто не выпадает, — сказал Декстер Вралл с некоторой натугой, глядя, как Кловис ковыляет через поле.
— Не знаю, Декстер. Думаю, с этой катавасии он руки-то себе нагреет.
— Ох господи, кто б тут сомневался, кто б сомневался, — сказал Вралл, глядя искоса.
Главный произнес с хитринкой:
— А ты б не хотел, чтоб я тебе навар этот оценил? У меня есть навыки в эконе, Декс. Я б тебе мог показать…
Щедрость Военного флота была значительна. Трудность с парковкой, что уже начинала выглядеть остро, быстро сошла на нет с прибытием четверки ВП{235}, чья подготовка сказалась немедленно. Входящая масса автомобилей как по мановенью волшебной палочки превращалась в ряды запаркованных машин с пешеходными дорожками между, позволявшими людям перемещаться прямо к сцене и башне.
Кловис встретил Болэна у повозки с летучими мышами. Болэн беседовал с поборником, который раздавал веера кафе-мороженого. Он подхромал к Кловису, делая ему движенья головой.
— Они хотят, чтоб вы выступили, — сказал Кловис. — Я им сказал, что вы юрист.
— Зачем?
— Потому что зачем мне какие-то неожиданные юридические допросы. Мне хотелось, чтобы вас они сочли специалистом.
— О господи, по-моему, я не смогу произнести речь.
— А просто-напросто придется. Произнесете перед тем, как откроют башню, а я завершу. Черт, да так вы сумеете добраться до машины раньше меня.