— Я сказал сэру Эдварду… — В глазах Клива загорелся мятежный блеск, и он стряхнул с плеч ее руки. — Я сказал ему то, что видел своими глазами. Что этот человек нагло приставал к вам, пытаясь… пытаясь… — Он резко оборвал фразу. — Это же так и было, миледи, правда? Я сказал вашему отцу, что я остановил мерзавца, прежде чем… — Клив отвел взгляд в сторону, глубоко вздохнул и только тогда снова возмущенно уставился на нее. — Я сказал ему, что ничего не случилось. Но на самом-то деле — случилось, разве нет?
Ответить Розалинда не могла. Было это так или нет, отпираться или нет — она не находила в себе сил произнести слова вслух. Но даже само ее молчание было для нее как приговор.
В жуткой тишине парадной залы глаза Клива казались почти черными. Дерзкий вызов, который выражало раньше ею лицо. Уступил место холодной суровости. Не будь Розалинда столь поглощена мыслями о собственных грехах, она могла бы почувствовать: в этот момент Клив распрощался с отрочеством. Его юношеские идеалы разрушила действительность.
— Ты ничего не понимаешь, — выдохнула наконец Розалинда. Губы у нее пересохли, а глаза туманились слезами. Она сгорала от стыда, но лицо оставалось бледным и неподвижным. — Ничего не понимаешь.
Затем она резко повернулась и вихрем вылетела из залы. Столь стремительное бегство от откровенно осуждающего взгляда Клива не входило в ее планы. Она не могла ни придумать, ни угадать, что ей следует предпринять, но когда она вырвалась из дверей парадной залы на площадку лестницы, ведущей во внутренний двор, она остановилась как вкопанная.
Во дворе толпилось множество народа, сцена, представшая взору Розалинды, показалась ей нереальной. Как будто ей привиделся страшный сон: знакомое место, где она всегда чувствовала себя уверенно и спокойно, теперь было пронизано странным и зловещим напряжением. Это был ее дом, а в воздухе витало нечто угрожающее. При ее внезапном появлении несколько лиц обратилось в ее сторону, сквозь толпу прокатилась волна шепотков и приглушенных восклицаний, и тогда уже все шеи повернулись, и каждая пара глаз впилась в нее. Розалинда подалась назад: чувства ее пребывали в таком смятении, что ей показалось, будто вместо одного обвиняющего взгляда Клива на нее устремлены сотни таких взглядов и к ней обращены сотни чужих, незнакомых, негодующих лиц.
И пока она стояла, не в силах шевельнуть ни ногой, ни рукой, она подумала, что это в точности похоже на ужасное испытание, которое ей пришлось перенести в Данмоу: все эти лица в жадном предвкушении потехи, независимо от того, какую цену будет вынужден заплатить кто-то другой за их развлечение. Охваченная ожившим страхом, она готова была повернуться и пуститься наутек. Но тут она услышала позади себя шаги Клива и сразу собралась с духом.
Достаточно было обвести волнующееся море лиц одним быстрым взглядом, чтобы понять, что происходит. В дальнем конце двора, рядом с пивным погребом, к воротам, что вели на конюшенный двор, был привязан человек.
Черный Меч.
Эрик.
Его руки были растянуты во всю ширину их размаха, спина выше пояса обнажена. Около ворот толпилась кучка мужчин, и чуть поодаль от них стоял ее отец. Потом наиболее мускулистый из этих людей отделился от других и направился к привязанному Черному Мечу, на ходу потряхивая длинным кожаным кнутом.
— Нет! — закричала Розалинда и рванулась вниз по лестнице, чтобы проложить себе путь сквозь толпу. Даже с этого расстояния она услышала, как щелкнул опустившийся кнут и вся толпа согласно ахнула. Розалинда содрогнулась, как будто жестокий кнут об-рушился на ее собственную спину.
— Нет! Нет! — снова выкрикнула Розалинда, не сознавая, что вместо крика из ее гортани вырывается не то всхлип, не то рыдание. Все внимание зрителей больше не было приковано к ней. Все уже слышали: какой-то малый оказался настолько глуп, что отважился напасть на дочь сэра Эдварда, теперь ему предстоит поплатиться за это. С него теперь просто шкуру сдерут, его станут бить смертным боем, пока он не станет умолять, как о последней милости, чтобы петля палача положила конец этому истязанию. При каждом ударе ужасного кнута все сборище едва ли не подпрыгивало. И они ждали удара, и еще и еще; жестокое зрелище и отталкивало, и странным образом притягивало их.
Но в душе Розалинды все происходящее порождало только муку. Рыдая, задыхаясь, спотыкаясь на бегу, ничего не видя перед собой, она пробилась за незримую черту, отделяющую зрителей от исполнителей казни, в тот самый момент, когда кнут отлетел назад, а затем снова взметнулся в воздухе. Розалинда беспомощно наблюдала, как металлический наконечник кнута взвился вверх и со смертоносной точностью опустился на широкую, блестящую от пота спину Черного Меча.
— Довольно!!!.. О, Господи, Господи, останови их! — вслух молила она, и вся душа ее выворачивалась наизнанку при виде этого безбожного действа. Распластанный на воротах, с руками, привязанными к толстым деревянным перекладинам. Черный Меч не мог ее видеть. Но она могла видеть его, и то, что с ним делали, наполняло ее ужасом и стыдом. На его спине отчетливо выделялись багровые следы ударов кнута. Последний удар уже содрал кожу до крови. Она глазам своим не верила, но нет, все это было в действительности: с мучительной ясностью она различила струйки крови, стекающие по этой сильной, неподатливой спине.
Не в силах выносить это больше ни одного мгновения, Розалинда оторвала взгляд от Черного Меча. Тогда она увидела отца, и ей стало ясно, что она должна предпринять.
— Прекратите это, отец! Прекратите это! — взмолилась она, бросившись к нему. Она схватила его за обе руки, чтобы заставить его обратить на нее внимание. — Вы не можете позволить, чтобы это продолжалось! Не можете!
Когда он наконец встретился с ней взглядом, лицо у него было неумолимым и жестоким.
— Он получает не более того, что заслужил.
— Он этого не заслужил ничем. Ничем! — заклинала она, не замечая, что ее лицо мокро от слез. — Я обещала ему награду!
— Ты это уже говорила и раньше, но совершенно очевидно, что он был слишком нетерпелив, чтобы дождаться награды. Он жаден и похотлив, и ему взбрело на ум получить что-нибудь сверх обещанного. — Он замолчал и жестом приказал человеку с кнутом продолжать. Снова щелкнул бич, и на этот раз Розалинда почувствовала себя так, словно удар пришелся в самое ее сердце, рассекая его на части. Она не могла допустить, чтобы это черное дело вершилось и дальше! В ярости она кинулась к палачу, который в это время снова откинулся назад, чтобы сильнее замахнуться на пленника, который твердо стоял на ногах, не позволяя себе обвиснуть на веревках и не издавая ни единого стона.