Читать интересную книгу Люди на болоте (Полесская хроника - 1) - Иван Мележ

- Вот и иди к богатым! Может, и найдешь королеву!

- И пойду! Разрешенья не спрошу! В Глинищи, в Юровичи пойду, куда захочу! Такого цвету по всему свету, и не таких, как ты! Любая на богатство - как муха на огонь! Иди выбирай, была бы только охота!

Ганна не удержалась, съязвила:

- Охота, кажется, есть!

Евхим промолчал, как бы показывая, что на всякую глупость не хочет обращать внимания. И все же кончить разговор на этом ему не хотелось, пусть не смеется, не думает, что взяла верх, что он поддался ей, отступает.

- Захочу - будешь моей! Все равно не выкрутишься!

- Уга! Испугалась! - засмеялась Ганна, но сразу же умолкла, заметив, как грозно взглянул Евхим.

- Смотри! - предупредил он и пошел от нее, тяжело вминая траву.

5

Под вечер мачеха вбежала в гумно возбужденная, взлохмаченная, прямо от ворот бросила:

- Слышал?

Чернушка, подметавший ток, обернулся, спокойно спросил:

- Что?

- Что?! Спрашиваешь!.. Вся деревня гудит! Один ты не знаешь ничего! Сидишь тут, как сова слепая! ..

- Да что такое? Скажи толком!

- Что? Тебе самому знать бы надо! Да мне рассказать, - не моя дочь, твоя!.. Отец! Смотрел бы лучше, так не спрашивал бы!

- Да можешь ты сказать по-людски?

- По-людски? Ой, боже ж! Язык просто не поворачивается! - Мачеха чуть не запричитала. - Евхим Корчов - Ганну ..

- Чего плетешь?

- Плетешь? Кинь метлу да выйди на улицу, послушай!..

Кто где стоит - возле забора, у колодца, - у всех только и разговору!.. Один ты - как тетерев!

Чернушка сразу помрачнел, сгорбился.

- Когда в лес по малину ходила... - пояснила мачеха. - Видел, какая пришла?.. Кофта какая была? ..

Чернушка слушал как немой. Словно в тумане, припомнилось ему, какой странный вид был у Ганны, когда вернулась из лесу. Лицо возбужденное, глаза беспокойные, почему-то отводила их в сторону, старалась держаться поодаль.

Когда вязала сноп, руки будто не слушались, и связала плохо, он сказал ей, чтобы перевязала... И кофта, кофта была порванная, он сам видел. Правда, она сказала, что за сук нечаянно зацепилась, но - разве она не могла соврать?..

- Горечко ж, горе, - запричитала тихонько, чтобы не слышали злые люди, Чернушиха. Она, однако, тут же перешла на другой, решительный тон: - Но пусть он не радуется, Корч рыжий! Пусть не думает, что если он богаче, то ему все можно! Море ему по колено! Закается! Закается он - жива я не буду! В суд, в суд его! В тюрьму его, хряка рыжего! В тюрьму!/В Сибирь!

Тимох наконец будто очнулся:

- Где Ганна?

- Ганна? .. Пошла картошки... накопать...

Чернушка бросил в угол метлу, вышел с гумна; быстро, с несвойственной ему торопливостью, направился на загуменье - так, что мачеха едва поспевала за ним. Выйдя за гумно, он на другой стороне огорода возле самой изгороди в теплых сумерках увидел двух женщин, копавших картофель.

Ганна была не одна, рядом стояла Хадоська, но Чернушка будто и не заметил ее. "Все равно, зачем скрывать, если все Курени говорят..." Да если бы в деревне никто об этом и не знал, Чернушка все равно не остановился бы перед тем, что рядом чужой, - он не мог ждать ни минуты.

- Правда это? - грозно встал он перед дочерью, державшей картофельную ботву.

- О чем вы, тато?

- О чем? - Чернушка вдруг обмяк, жалобно скривился.

Губы его обиженно и беспомощно задрожали, - о чем?

Хотел сказать и не мог, вместо слов в горле что-то забулькало.

На помощь пришла мачеха:

- Не знаешь? Деревня вся говорит... что Евхим Корчов тебя... силою...

Ботва выпала из Ганниных рук. Она удивленно взглянула на Хадоську, вдруг мертвенно побелевшую. "Все знают! Вся деревня говорит... - проплыло в голове Ганны. - Силою! .. Но как она побелела, Хадоська!.. Силою, говорят!.."

- Неправда. Сплетни все, - наконец тихо проговорила Ганна.

Отец будто не поверил!

- Сплетни?

- Сплетни. Брешут.

Отцовы губы перестали дрожать, он стал спокойнее.

- Ну, если так...

- А кофту KTQ порвал? - не поверила мачеха.

- Кто бы ни порвал - только того не было. Брешут.

- Не было, значит?

- Брехня, говорю.

- А может, ты боишься? - не сдавалась, как бы пожалела, что все оказалось только сплетней, мачеха. - Может, он пригрозил?.. Так ты не бойся! Теперь не то, что когда-то, теперь - нарушил девку, так женись, не откручивайся!

А нет - передадим в суд. Так припаяют, что на том свете каяться будет!

- Не было, говорю!

- Не было?..

- Вот же! Что ж мне, божиться надо?

- Если не было, то не было! - ответил примирительно, с облегчением отец. Эти слова больше относились не к Ганне, а к мачехе: отец кончал неприятный разговор. - Вот тебе и "вся деревня говорит". Мало что выдумают, когда язык зачешется! .. Идем!

Он пошел по тропке к гумну уже тихо, спокойно. Мачеха брела за ним неохотно, как бы не выяснив всего...

Ганна и Хадоська некоторое время стояли молча. Ганна вспоминала разговор с отцом, с мачехой, не могла успокоиться - надо же, чтоб наговорили на нее такое! Силою!

Охота ведь людям языки чесать!.. Хотел, пробовал, да и теперь, может, свой нос щупает... И все же, хоть и не виновата была, думать, что идет, ползет по деревне такая слава о ней, было обидно. Будто грязью ни за что ни про что облили!

Она вдруг заметила, что лицо у Хадоськи очень взволнованное, несчастное, и ей стало жаль Коноплянку.

- Не было ничего. Правду сказала.

- А я думала - может... отца боишься? .. - виновато сказала Хадоська. Она выдавила: - А кто ж.., кофту порвал? ..

- Он, Корч этот...

- Все-таки... цеплялся?

- Приставал. Только - не добился ничего.

- Приставал!

Хадоська внезапно отвернулась, закрыла лицо руками, затряслась.

- Ну, чего, чего ты? Не было ж ничего... Ей-богу, не было... Ревнуешь? Вот чудачка!.. Не нужен он мне! Подумаешь, добро какое!.. Бери его себе!..

Ганна уже не знала, что сказать; Хадоська не слушала, зашлась в плаче. Со слезами она вдруг и пошла от Ганны, не разбирая дороги, спотыкаясь на картофельнике, перелезла через забор и тенью поплелась по полю. "И надо ж было вякнуть, что приставал он!" - пожалела Ганна, с тревогой следя за Хадоськой...

Стряхивая землю, обдирая картофелины с нитей-корней, она то думала о том, какая непутевая эта Хадоськина любовь, то - больше всего - о неприятной сплетне. Было или не было, а грязь этой сплетни, чувствовала она, надолго пристанет, не скоро и не все поверят, что ничего не было, что Евхим не добился своего. Попробуй докажи, что неправда, - будут гадко посмеиваться, обзывать будут, смотреть как на замаранную. Не сама замаралась, другие замарали, а грязь на тебе. И будешь с нею. И не смоешь. Кто поверит, тот поверит, а кто нет - тот нет!..

И пусть не верит, кто не хочет! Что она - жить не сможет, если о ней будут думать плохо! Не жить ей, что ли, из-за глупой сплетни? Как люди к ней, так и она к ним! Хорошо - так хорошо, а нет - так нет! У нее своя гордость есть!..

Ганна взяла лозовую корзину, забросила за плечи и твердо пошла тропинкой к гумну, к хате. Да, горевать попусту она не будет! Не будет горевать невиноватая, не дура!

А люди - как кто к ней, так и она к ним! Печалиться она не будет. Не из таких!

Все же, как она ни храбрилась, тревога не покидала ее, заставляла смотреть вперед с беспокойством, с опасливой настороженностью. Уже не так просто, как до сих пор, не легко и не беззаботно думалось о том, что если вдруг кто-то встретится, как посмотрит на нее, как она - на него? Раньше об этом она вообще не думала, а теперь, подходя к дороге за гумнами, замедлила шаг, - услышала: кто-то едет на лошади.

Издали узнала - надо же так случиться - ехал на Гузе Василь. Волнуясь, вышла на дорогу, подождала, пока не подъедет. Встречи с Василем и ждала и боялась: знала, какой ревнивый, особенно к Евхиму. И вот, свесив босые ноги, в белой рубашке, как раз ехал Василь.

Слышал он или не слышал-? А если слышал - поверил ли? Неужели мог поверить?.. "Мог, - ревнивый, недоверчивый!" - встревожила Ганну беспокойная мысль. Но вторая сразу же возразила: "Нет, не мог, не должен верить другим".

Ей - одной - верить должен! Если не поверит, не успокоит он, кто же тогда?

Видела, что и он заметил ее, забеспокоился, в первый момент от неожиданности приостановил коня. Потом строго толкнул коня в бок ногой, хмуро, не глядя на нее, стал приближаться.

Ганна насторожилась.

Когда Василь подъехал, Ганна увидела, что он не собирается останавливать коня - говорить даже не хочет! Она ступила наперерез коню, остановила.

Василь, как и прежде, не глядел на нее. Молчал. Помолчала и она, обиженная, оскорбленная.

- Слышал? - спросила наконец с вызовом.

- Слышал...

- Значит, знаешь все? ..

- Знаю... - - Поверил?

- Дыма без огня не бывает...

- Ага, значит, было?

- А может, нет? - он не спрашивал, он был уверен.

- Так ты лучше знаешь!

- Лучше не лучше. Другие видели - сказали...

- Кто - другие? Кто - видел?

- А не все ли равно? Кто видел, тот видел...

Ганна не нашлась что сказать. От обиды, от злости на него в груди жгло, мысли путались.