24 августа, суббота
Москва прощается с Владимиром Усовым, Дмитрием Комарем, Ильей Кричевским. Сотни тысяч москвичей в похоронной процессии. Верю, их скорбь и боль разделяют миллионы.
26 августа, понедельник
Чувствую себя неважно. Стараюсь выполнять все предписания врача. Иринка тоже больна.
Вновь и вновь переживаю случившееся. В сознании одна за другой всплывают детали, на которые раньше как-то не обратила внимания.
Перед отъездом Плеханова из Фороса (он вместе с нами прилетел туда 4 августа, побыл дня два-три и улетел в Москву), в беседе, на вопрос Михаила Сергеевича: "Как обстановка в Крыму?" - ответил: "В общем, ничего. Но мы немного усилили охрану на море, добавили группу аквалангистов". Было это действительно вызвано необходимостью охраны Президента? Или же реализацией определенного плана по его изоляции?
В этой же беседе Плеханов настоятельно просил отпуск для Медведева. Хотя, на взгляд Михаила Сергеевича, никаких объективных причин для этого не было.
13 и 14 августа Анатолий заметил, что на смену стоявшему обычно у входа в бухту "сторожевика" № 026 пришел другой, иного типа "сторожевик". Это был большой корабль, который раньше можно было видеть только в бинокль на линии горизонта.
Каждый день, утром, Анатолий встречался с Медведевым на теннисном корте. 18 августа, когда расходились, Анатолий спросил: "Владимир Тимофеевич, завтра будем играть?" (19-го намечался отлет Михаила Сергеевича в Москву, и Анатолий решил уточнить, если они будут встречаться, то когда). Медведев ответил: "Вообще не знаю... У Михаила Сергеевича ведь радикулит". Анатолия это удивило, и за завтраком он спросил у нас: "Вы поменяли день отлета в Москву? Перенесли на 20-е?"
Когда 15 августа Михаилу Сергеевичу срочно понадобилась дополнительная медицинская помощь, доктор Лиев, который должен был ее оказать, прилетел только через двое суток. Причины задержки до сих пор неясны.
Подмосковная резиденция Президента страны 19, 20, 21 августа была также "в обороне". Офицеры службы Президента, оставшиеся в Москве - некоторые из них в связи с обстановкой прервали отпуск, - вооружились по собственному почину и заняли оборону "объекта".
Владимир Анатольевич Бондарь рассказывает: "Были поражены, когда узнали, что Медведев в Москве. К нам не приехал. Появился ночью в аэропорту, когда прилетел Михаил Сергеевич, а утром 22-го здесь, в резиденции, на даче. Оказывается, он даже не был разоружен в Крыму. Мы предложили ему сдать оружие". Олег Анатольевич говорит: "Если бы Медведев в Форосе 18-го дал нам сигнал, была бы арестована вся "делегация".
Офицеры личной охраны Президента, не предавшие его. Оставшиеся в трудную минуту рядом с ним. Молодые, сильные, красивые ребята. Красивые не только внешне, но и благородством человеческого духа, офицерского долга.
27 августа, вторник
Четвертый день читаю, перечитываю, снова перечитываю письма Михаила Сергеевича. Все. Я прощаюсь с ними. Уничтожаю одно за другим. Сердце сжимается, слезы застилают глаза... Строчки нашей жизни, нашей судьбы. Они написаны мне и принадлежат только мне. Я не хочу, чтобы чужие, недобрые руки когда-либо прикоснулись к этим листочкам. Не хочу, чтобы кто-то издевался над дорогими для меня словами, мыслями и чувствами.
----
Путч провалился. Демократы празднуют победу, говорят о консолидации сил, о свободе, обновлении общества, воплощении в жизнь долгожданных реформ.
Но что происходит с нами сегодня? Идет обострение национальных, экономических проблем, общество все больше раскалывается. Разносят не только "путчистов", но и "коммунистов", "кагэбистов", "партократов" и им сочувствующих. Идет яростная борьба за захват "власти", "сфер влияния", "имущества". Разрываются веками сложившиеся в стране связи, традиции. Разрушается... государство.
Заметались вечно холуйствующие, в поисках нового "хозяина", "покровителя" люди, без стыда и морали.
В средствах массовой информации одна за другой печатаются статьи о необходимости "хорошего диктатора", "хорошей диктатуры". Под сомнение ставится позиция Президента страны. Кое-кто не останавливается и перед открытой клеветой, ложью.
"Знаешь, - сказал мне Президент, - оскорбления ничтожеств меня не волнуют. Так было во все переломные эпохи, когда на арену истории выходили не только новые силы, но и выносилось немало всякого дерьма. Волнует главное: как избежать голода в стране, использовать силы ради основного, ради того, чтобы продолжать начатое - реформы".
Новые испытания... они впереди. И, наверное, они самые трудные, самые серьезные.
"Комсомольская правда", 20 декабря 1991 г.
Виталий ГОЛОВАЧЕВ,
политический обозреватель "Труда"
Заточение в Форосе
- Раиса Максимовна, думали ли Вы когда-нибудь прежде о возможности такого поворота событий - изоляции, а по сути аресте Президента страны?
- Нет, я никогда не думала, что на нашу долю выпадет и такое испытание. Эти дни были ужасны...
- Как вы реагировали на сообщение об ультиматуме заговорщиков?
- Испытания начались для нас не с предъявления ультиматума, а раньше - в тот момент, когда 18 августа, где-то около пяти часов вечера, ко мне в комнату неожиданно вошел взволнованный Михаил Сергеевич. Он сказал: "Произошло что-то тяжкое, может быть, страшное. Медведев (бывший начальник личной охраны Президента СССР) доложил, что из Москвы прибыла группа лиц. Они уже на территории дачи, требуют встречи. Но я никого не приглашал. Поднимаю телефонную трубку - одну, вторую, третью... - все телефоны отключены. Даже красный..."
- Простите, нельзя ли пояснить, что это за красный телефон?
- Это особый аппарат Главнокомандующего Вооруженными Силами страны. "Отключена и внутренняя связь, - продолжал Михаил Сергеевич. - Это изоляция. Или даже арест, значит, заговор..."
Да, все было отключено, в том числе телевизор и радио. Ситуацию мы поняли сразу.
Помолчав, Михаил Сергеевич сказал мне: "Ни на какие авантюры, сделки я не пойду. Не поддамся на шантаж. Но нам все это может обойтись дорого. Всем, всей семье. Мы должны быть готовы ко всему..."
Я быстро позвала Ирину и Анатолия - наших детей. Сказала им о случившемся. И вот тогда мы высказали наше мнение - оно было единым, все поддержали Михаила Сергеевича: "Мы будем с тобой".
Это было очень серьезное решение. Мы знаем свою историю, ее страшные страницы...
Психологически эти двадцать или тридцать минут (когда Михаил Сергеевич стремительно вошел ко мне, когда позвали детей, когда говорили о ситуации) были очень трудными. Может быть, это был один из самых тяжких моментов. А потом, когда решение уже приняли, не только я, но все мы чувствовали какое-то как будто облегчение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});