Глава шестая
В МОЛДАВСКОЙ АРМИИ
Накануне и в начале войны
В начале XIX века усилилось национально-освободительное движение народов Балканского полуострова, начало которому положило сербское восстание 1804 года. Руководитель повстанцев Кара-Георгий обратился с просьбой о помощи в Петербург. В то время Россия придерживалась политики сохранения целостности Османской империи и не могла активно помогать славянам, но, опасаясь потерять влияние в этом районе и повернуть его в сторону Австрии и Франции, отправила в Галац 24 корабля с пушками и военными припасами. Тайное не сразу стало явным…
В сентябре 1805 года между Россией и Турцией был подписан союзный договор, направленный против Франции. Высокие договаривающиеся стороны признавали его единственным средством «обеспечения взаимной безопасности». Это соглашение оказалось едва ли не самым неустойчивым в истории международных отношений. После Аустерлица влияние Наполеона усилилось не только в Европе, но и на Ближнем Востоке. Султан Селим III отправил письмо французскому императору с изъявлением дружественных чувств и признанием его императорского титула. Проливы были закрыты для прохода русских военных кораблей.
В Константинополь прибыл новый французский посол генерал Ф. Себастиани, на которого Наполеон возложил задачу добиться союза с Турцией. Ради этого он не скупился на обещания, прельщая султана перспективой возвращения Крыма и Черноморского побережья России.
Подстрекаемая Францией, Турция стала готовиться к войне. Она нарушила соглашение не только о проливах, но и о Дунайских княжествах, отстранив от власти их господарей, поддерживаемых Россией. В ответ на это Александр I приказал формировать 60-тысячную Молдавскую армию. Командование ею он возложил на «бодрого старца» Ивана Ивановича Михельсона, сделавшего карьеру на усмирении пугачевского бунта.
Александр Васильевич Суворов очень лестно отзывался о нем: «…ежели бы все были, как Михельсон…». А Леонтий Иосифович Раковский поставил его в ряд «малодаровитых» военачальников Русско-турецкой войны. Впрочем, одно дело — командовать полком и совсем другое — армией. Возможно, и полководец, и писатель — оба были по-своему правы.
Как бы ни оценивали современники и потомки усмирителя пугачевского бунта, в личной храбрости ему не откажешь: он и в 70 лет ходил в атаки на турок с саблей наголо. Впрочем, может быть, потому и ходил, что был «малодаровитым» главнокомандующим.
В октябре 1806 года русские войска вступили в Дунайские княжества. Едва начались военные действия, как император Александр получил известие о поражении Пруссии под Иеной и Ауэрштедтом. Молдавскую армию пришлось сократить почти вдвое и часть ее сил бросить против Наполеона.
18 декабря Селим III объявил войну России. К этому времени армия Михельсона заняла большую часть территории Молдавии и Валахии. К концу года установилось затишье. Под властью Турции на левом берегу Дуная остались только Измаил, Браилов и Журжа.
Боевые действия возобновились 12 февраля 1807 года, но велись они вяло, ибо Россия продолжала войну с Францией, а в Турции произошел государственный переворот. Султан Селим III отрекся от престола. К власти пришел его двоюродный брат Мустафа, но фактическим правителем Османской империи был рущукский сераскир Мустафа-паша Байрактар — сторонник заключения мира с северным соседом.
Между тем в Молдавскую армию прибыло подкрепление — 14 казачьих полков атамана М. И. Платова, а позднее еще четыре дивизии из Польши и с Ионических островов. Но им не сразу пришлось вступить в военные действия…
12 августа 1807 года между Россией и Турцией при посредничестве Франции было подписано Слободзейское перемирие. Однако Александр I не ратифицировал его, поскольку оно не отвечало интересам империи: соглашение предусматривало вывод Молдавской армии из Дунайских княжеств и не удовлетворяло требований Сербии, добивавшейся независимости.
В это время умер Иван Иванович Михельсон. На его место был назначен князь Александр Александрович Прозоровский, имевший большой опыт командования войсками, накопленный в войнах «времен очаковских и покоренья Крыма». Граф Александр Федорович Ланжерон, французский эмигрант, завистник и интриган, более всего ценивший свои дарования, дал такую характеристику старому полководцу:
«Его умственная деятельность, связанная с неусыпной любовью к работе, входила во все подробности жизни армии; магазины, канцелярия, транспорты, почта — все было устроено им в полном порядке, а служба во всех частях была организована так хорошо, что и при преемниках его, менее сведущих, сохранился его дух. Его ревность к службе, иногда даже чрезмерная, его лета, чин и представительность, которой он себя окружил, — все внушало к нему уважение. Его желание славы своему отечеству и государю, его патриотизм и глубокая честность заставляли относиться к нему с уважением даже тех, кто имел дело с его строгостью».
В сущности, мемуарист отметил лишь мелочность и педантизм Прозоровского и ничего не сказал о военных дарованиях князя. Впрочем, о каких дарованиях восьмидесятилетнего старца могла идти речь, если главнокомандующий был глух и настолько дряхл, что едва мог сидеть в седле, да и то после растирания спиртом и затягивания в корсет. По слабости здоровья он стал просить себе в помощники М. И. Кутузова:
«Буду употреблять Кутузова вместо себя в случае, когда с силами не соберусь что-либо сам осмотреть. Он почти мой ученик и методу мою знает».
Правда, был у Михаила Илларионовича один серьезный недостаток. Если верить Ланжерону, таким недостатком Прозоровский считал молодость Кутузова — всего-то 64 года!
Со вступлением в должность фельдмаршала А. А. Прозоровского начались длительные и сложные переговоры о мире. Новый главнокомандующий, выполняя повеление императора, настаивал на сохранении режима оккупации русскими войсками Молдавии и Валахии и прекращении Турцией военных действий против Сербии, повстанческая армия которой овладела Белградом.
***
В конце июля или, может быть, в самом начале августа Платов с донскими полками прибыл в Молдавскую армию. Вот каким запомнился атаман графу Александру Федоровичу Ланжерону:
«Платов, хотя еще по-прежнему храбрый, не был уже так деятелен, как раньше. Состарившийся и утомленный продолжительной опалой… он уже не имел прежнего усердия и свежести ума, но все-таки сохранил еще все наклонности казака.
Это был человек корыстолюбивый, не особенно щепетильный в способах приобретения денег, которые он, вместе со скопленными им на Дону богатствами, помещал чуть ли не по всем банкирским конторам в Петербурге. Наконец, будучи без всякого образования, он был совершенно неспособен командовать регулярными войсками, к которым питал глубочайшее презрение; к тому же он был нелюбим и казаками за свою двуличность царедворца, которую особенно явно проявил при князе Потемкине.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});