Читать интересную книгу Дорогами войны. 1941-1945 - Анатолий Белинский

В час ночи снова заход, все повторяется. В три – тоже налет. В пять утра последний ночной заход. Наступает утро, за ним теплый солнечный день. На огневых дежурные-наблюдатели, остальные отсыпаются.

Днем снова тревога. Пятерка «мессершмитов» нахально рвется к мосту. Сотрясается земля от разрывов, сыпется в окопах песок. При близком разрыве бомбы, когда она еще падает, и кажется, именно на твою голову, я делаю глубокий вдох, сжимаюсь в комок и замираю на считанные секунды. Вот-вот сейчас последует взрыв. Бешеная сила встряхивает меня и прижимает к стенке окопа. С бруствера на плечи спадает лавина песка. В голове проносится: жив, жив! Встаю во весь рост, осматриваю все огневые. Все на местах, за пулеметами.

Молодцы у меня что парни, что девчата!

Раздается вой сирены пикирующего бомбардировщика, до того душераздирающе осатанелый, что, кажется, вспарывает все твои кишки, и тошнота подступает к горлу. Пулеметные трассы зелеными мерцающими огоньками отрываются от самолета и ленточкой несутся к огневым позициям. Свист осколков и взрывы бомб, все смешивается в единый многоголосый шум. У каждого осколка свой обертон и своя аранжировка. Большие осколки на излете издают шипение, как бы отплевываясь. Малые осколки настроены на высокие частоты. Пули посвистывают, как морзянка.

У телефона Каганович

Четверо суток непрерывно продолжается бомбежка. В точно назначенное врагом время начинается сражение за переправу. В двадцать три, в час, в три, в пять и днем в обед повторяется сошествие в ад. Вид у людей усталый, изможденный. Отстреляются и тут же падают у пулеметов и засыпают. Сон у меня короткий и чуткий. Чуть послышался гул, я бегу на огневую в первый расчет, на вулкан, там обзор хороший, и все солдаты – видят, командир за их спины не прячется. Правда, получал хорошую нахлобучку от ротного: «Твое место на НП. Нечего свое геройство показывать!»

На пятые сутки в 23.00 очередной заход. Эшелон отбомбился, мы отстрелялись. Все свалились кто где смог, куда только ноги донесли. Хотя бы часок поспать.

В полночь до моих ушей донесся слабый рокот мотора. Мигом вскочил и на вулкан. Там Клава Антонова. Сквозь редкие и низкие облака рассыпается лунный свет.

– Клава, встречай, кажется, одиночка забрел!

Ствол пулемета взметнулся в сторону луны, откуда рокотал мотор. Из землянок выбегают солдаты к своим расчетам. А тут и звук на какое-то время пропал. Не видно и не слышно. По всей округе тишина, видимо, стороной прошел. И вдруг внезапно, совсем неожиданно раздался вой сирены. Вой возрастал по мере приближения к земле. Самолет шел в пике на мост. Клава дала длинную очередь. Над головой раздался оглушительный рев включенных двигателей, за ним свист рассыпающихся бомб. Прямо над вулканом заскрежетал металл, от ферм моста во все сторон посыпались искры.

– Ложись, Клава!

Мы вместе свалились на дно окопа. И в ту же секунду над нашими головами пронесся огненный вихрь. Вслед уходящему невидимому противнику протянулись три мерцающие зелеными светлячками трассы. Все стихло. Это случилось так неожиданно и внезапно, что, кроме моего взвода, никто огня на переправе не открыл. Всё, что не смогли сделать массированные налеты сотен самолетов, сделал один самолет. Переправа была разбита. Четыре бомбы упали на мост, разрушив быки и развалив фермы, а две бомбы взорвались на старой довоенной ферме у вулкана, которые и вызвали огненный смерч, пронесшийся над первым расчетом.

Утром у ротной бани появилась группа офицеров и генералов. Установлена связь с Москвой по ВЧ. Говорит Каганович:

– Послезавтра в шесть часов вечера доложите о восстановлении переправы!

И повесил трубку.

Как с неба свалились строители. На восстановление переправы прибыло два стройбата. Снова застучали паровые молоты, водолазы ныряют под мост, засветились прожектора. Стук разносится далеко вокруг. Работа не прекращается даже в массированные налеты. Погасят прожектора, и каждый сидит на своем месте. Стихнет небо, и снова за работу.

Один метр до бомбы

Восстановили переправу в назначенный срок. Снова ВЧ аппарат в ротной бане. Доложили генералы Кагановичу о завершении работ. И снова постукивают вагоны, поют свою дорожную песню.

Утром раздался звонок, звонит Покуда:

– Протасовский, меня вызывают в штаб, вернусь завтра. Остаетесь за меня. Действуйте!

Штаб батальона разместился в пяти километрах от переправы. Там тоже переправа, но понтонная, только для машин. Над дорогой барражирует пара истребителей И-16, значит, Рокоссовский едет на передний край. День выдался жаркий. В небе ни облачка. Вышел я из ротного КП. Тревога! Группа «фокке-вульфов» идет на переправу.

Огонь открыли одновременно с обоих берегов. Один самолет идет прямо на КП. На размышление одно мгновение. Вижу в нескольких шагах НП командира роты. Прыгнул в окоп, как сквозь землю провалился. Узкая и глубокая, как труба, щель. Над головой несколько шпал уложено. Голова едва до верха достает. Только приземлился на дно – над головой вой сатанинский, затем удар. Кажется, вся земля подпрыгнула. Со стен сполз песок. Кое-как высунул наружу голову. На берегу Славкины пулеметы ведут огонь. На вулкане Сиротенко с Антоновой, видно, как их каски мелькают. Самолеты по одному заходят на переправу. Справа и слева от вулкана поднимаются черные столбы земли. Фонтаны грязной жижи накрывают Славкины расчеты. Снова раздается рвущий ушные перепонки визг. Удар. Бах! Меня так тряхнуло, будто пригвоздило к земле. Песчаный бруствер рухнул, засыпав меня под самый подбородок, только глаза не засыпало. Удар так уплотнил песок, что рта не открыть, все тело оказалось парализованным. Попытался руки вытащить. Не тут-то было! Они оказались намертво привязанными к туловищу. Отплевываясь от песчаной пыли, начал мало-помалу головой, а затем плечами освобождаться от навалившейся тяжести, постепенно освободил руки. Слава богу! Вылез наружу.

В метре от окопа, а может быть и меньше, где болотина подпирает песчаную косу, над низким бережком торчит стабилизатор стокилограммовой бомбы. Тут же недалеко от окопа, у ротного КП большая воронка. Потолок землянки в два наката опустился со стеной на четверть высоты. Телефонистки вылезают очумелые и перепуганные. У одной осколок щеку поцарапал. У Каганова огневую «ласточкино гнездо», что стоит у обрыва, развалило всю напрочь, и тщательно уложенные Кузьменко шпалы теперь висят над самым обрывом. Осколком оторвало ствол пулемета. Весь расчет остался цел и невредим. Бомба взорвалась под самым обрывом у воды.

Кончился налет, вся рота приступила к укреплению огневых позиций. Пришли саперы, достали из болотины у ротного КП бомбу, увезли и за лесом взорвали.

Как меня в партию принимали

Заходит ко мне в землянку Славка, а был он в ту пору секретарем парторганизации роты. Свернули самокрутки, дымим. Он и говорит:

– Рудольф, пора тебя в партию принимать.

– Так у меня еще кандидатский стаж не вышел.

– А мы примем тебя по боевой характеристике. Стаж здесь не имеет значения.

– Если так, тогда я напишу заявление.

Заместитель командира части по боевой подготовке старший лейтенант Османов. Я знал, что он родом с Кавказа, до войны был учителем, награжден орденом «Знак Почета». Симпатичный, вежливый, требовательный командир, и впечатления о нем у меня были самые хорошие. Встречались с ним в штабе части, на огневых я его никогда не видел. В этот день, точнее, в этот вечер, Османов появился на моих огневых один. Я доложил ему, поздоровались. Смотрю на него и узнать не могу: лицо суровое, стал кричать, выражать свое недовольство: непорядок! объявляю вам трое суток ареста!..

С моих огневых, не заходя к командиру роты, он повинтил в штаб. Я в полном недоумении. Это неспроста!

Через пару дней меня вызывают в штаб части на партийное собрание. На повестке один вопрос: прием в партию.

Расселись на зеленой лужайке возле штабной кухни. Внизу под обрывом речка, вокруг нас тишина первозданная, кузнечики стрекочут, бабочки и стрекозы летают. Славка зачитал мое заявление, затем боевую характеристику, весьма лестную, в мой адрес, где весь мой боевой путь был расписан. Первым выступил командир части майор Л. Несмотря на скудость сельского образования, говорил он складно и поносил меня как самого негодного командира и в подтверждение своих слов напомнил о трех сутках домашнего ареста.

Вторым выступил Османов, говорил раздраженно: на огневых непорядок, дежурство плохое, грубит начальству, с командирами пререкается. Оба в один голос заявили: членом партии большевиков Протасовский быть недостоин.

Третьим выступил командир третьей роты лейтенант С. Мой старый знакомый, он был моим командиром роты на станции Стальной Конь под Орлом.

– Молод еще Протасовский, чтобы быть членом коммунистической партии. С командирами в споры вступает. Звания коммуниста он еще не заслужил.