– Да.
– Мы поедем за полчаса до назначенного времени. Как ты думаешь, он уже может быть там?
– Конечно же нет. Если он сказал «в три часа», он придет ровно в три, не раньше.
– Как только ты увидишь, что я открыла дверь и вошла в квартиру, ты отправишься ждать меня в Сюлли.
– А ты что будешь делать?
– Я приму месье Боба в назначенное время. Так как он не знает, что у тебя есть сестра, он примет меня за тебя… Не беспокойся, я использую в какой-то мере эффект неожиданности: он удивится, увидев «тебя» в одежде монашки. И я ему спокойно объявлю, что отказываюсь от мира и его забот, чтобы посвятить остаток своих дней бедным. Если это ложь, да простит меня Бог… Но, – добавила она вдохновенно, – я не считаю, что я лгу…
Аньес в тревоге сложила руки, как это делала Элизабет:
– Тебе придется сразиться с сатаной.
– С помощью Бога…
Они спали рядом, вместе молились. И вместе подошли, чтобы причаститься. Как ни боялась Аньес за Элизабет, она продолжала сохранять уверенность, что монастырь помогает тем, кто решил остаться здесь навсегда: она сама полагалась на Бога, к которому обратилась, и на Элизабет, святость которой могла сделать чудо. Этот поступок, который еще два дня назад показался бы ей наивным или бессмысленным, теперь не пугал ее. Она подчинялась высшей воле. Сейчас она думала о Джеймсе, как о чем-то далеком, главное было – победить зло. И она уступила сестре и согласилась на благую комедию, которую та решила сыграть.
– Я уверена, – сказала Элизабет, – что вернусь в Сюлли через полчаса. Затем вдвоем мы пойдем к Джеймсу.
Как только Элизабет ушла, Аньес охватил страх. В какую пропасть вовлекла она свою сестру! Она закрыла глаза и стала горячо молиться. Она старалась ни о чем не думать и довериться воле Иисуса. Элизабет… И больше ничего в мире. Иисус… Элизабет… Полчаса прошло, сестра не появлялась. Каждая минута доставляла Аньес новые мучения. Прошло еще пятнадцать минут, предчувствие несчастья охватило ее. Аньес почувствовала всю глубину их неосторожности, она горько ругала себя за то, что согласилась на эту авантюру. Чем больше она об этом размышляла, тем более отдавала себе отчет, что это была не глупость, а трагическое заблуждение. Поверить в то, что такого негодяя, как месье Боб, может тронуть скромная одежда служанки приюта для обездоленных!
Прошел час.
Аньес вышла из Сюлли и побежала на улицу Фезандери. Она чувствовала, что ее появление будет более чем кстати, что она должна мчаться на помощь…
Подойдя к лестничной площадке своей квартиры, она прислушалась. Ничего, никаких звуков! Аньес бесшумно открыла дверь. В гостиной никого не было, но внимание Аньес привлек предмет на ковре – четки Элизабет. Едва держась на ногах, она подняла их, как реликвию.
Дверь, ведущая в спальню, была закрыта. Аньес вновь прислушалась. Тишина… Охваченная дрожью, она открыла дверь и застыла, потрясенная, не веря своим глазам.
Поперек кровати, с широко открытыми глазами, устремленными вверх, лежала Элизабет. Аньес прикоснулась к ее лицу, сняла белый чепец, черную шаль… Она упала на колени, охваченная ужасом. Она нашла в себе еще достаточно сил, чтобы склониться к груди Элизабет: сердце не билось. Платье, вся одежда казались нетронутыми.
– Этого не может быть, – прошептала она, рухнув на пол. Ее слезы капали на скромное платье мертвой, в то время как руки ее судорожно сжимали уже холодные руки сестры.
– Этого не может быть, – повторила она, всхлипывая, не находя других слов. Она не сомневалась, что это было делом рук Боба. Но отнять у нее ее чистоту он так и не смог. Невеста Иисуса так и осталась невестой Иисуса, и ее душа обрела славу…
Аньес долго молилась. Ею овладело странное спокойствие. Придя в себя, она собрала все силы, чтобы осмотреться и подумать о том, что произошло здесь.
Беспорядок, царивший в комнате, говорил о том, что Боб испугался и сбежал, даже не пытаясь замести следы. Преступление было налицо – Элизабет была задушена. Человек, все просчитывающий, умевший из всего извлечь выгоду, в подобной ситуации растерялся. Все указывало на то, что он убийца, а бегство его доказывало это больше чем что-либо другое.
Аньес вновь стала на колени возле кровати, чтобы попросить у Господа помощи и благословения. Сейчас она думала не столько о смерти своей сестры, сколько обо всем, что составляло ее жизнь. Она сравнивала человеческую драму с общественным скандалом в связи с убийством монахини приюта обездоленных, которая менее всего старалась быть замеченной в течение всей своей короткой жизни и держалась в тени обитателей приюта. Что будет с этими стариками, для которых сестра Элизабет была одновременно последним солнечным лучом в этом мире и надеждой в ином!
Но из-за этой смерти пострадают не только старики, а вся община. Пресса, всегда падкая на сенсацию, не напечатает ли она в ужасном, искаженном виде эти факты, выставив на обозрение толпе броский газетный заголовок: «Монахиня, задушенная в доме сутенера…»? Какая сенсация! Люди будут смаковать подробности, погрузившись в скандал. Это не сможет не отразиться и на приюте, который обольют грязью. Противники церкви будут ухмыляться и зубоскалить. Аньес, казалось, уже слышала их враждебные голоса: «Вы прекрасно видите, что они не святые, эти монахини… Под их лицемерной одеждой иногда скрываются блудницы и похуже других! Только не надо говорить, что эту сестру Элизабет задушил сутенер просто так. Что она у него делала? Если он ее и убил, то это простое сведение счетов… Должно быть, он был ее любовником! Это ему она приносила деньги со сборов от пожертвований…»
Нет, нельзя допустить, чтобы разразился подобный скандал. Аньес поняла, что его нужно избежать любой ценой – это было ее первостепенной задачей, а чтобы все удалось, нужно действовать немедленно.
Ощутив внезапный прилив энергии, она принялась за дело. Как если бы внутренний тайный голос, сколько раз помогавший ей в беде, продолжал ее вдохновлять: «Ты не ошибаешься, Аньес… Все, что ты собираешься сделать, необходимо. Ты у меня в долгу: я спасла тебя, принеся себя в жертву. Теперь твоя очередь…»
Аньес принялась за необычную работу. Она начала с того, что открыла ящик и достала пару очень тонких перчаток, чтобы не оставлять своих следов. Затем она хладнокровно стала раздевать свою сестру. Раздев ее полностью, она опустилась на колени перед телом и произнесла:
– Прости меня, сестричка, за то, что я сейчас сделаю.
Сняв чепец, она с волнением посмотрела на коротко подстриженные волосы Элизабет и вдруг поняла, что в тот день, когда и сама подстригла свои золотые локоны, она совершила первый шаг, приблизивший ее к сестре и Ордену Святого Жана, которому теперь оказывала помощь. В том и другом случае ее волей руководила какая-то высшая сила. Она поняла, что путь к физическому сходству был лишь первым шагом к моральному. И она поняла к тому же, что Бог никогда полностью не лишал ее своего милосердия.