ценностью часов, что этого не произошло.
В 1905 г. К. снова сделал запрос в высшую инстанцию о снятии «объявления сумасшедшим». Возражения, что такового не существует, на него не действовали. Сказано: «Больной производит сегодня снова впечатление по меньшей мере душевно ненормального человека, которого невозможно разубедить в однажды сформировавшемся мнении, несмотря на постоянные опровержения. Неблагоприятное влияние на его состояние оказывает его домашнее окружение и его пребывание в месте, жители которого не умеют оценить по достоинству или хотя бы уважать его несомненно значительные знания и умения, а видят в нем только душевно ненормального человека и, возможно, иногда и дают ему это понять… Продажу произведения его жизни, астрономических часов, государству, музею или в частные руки в любом случае можно было бы ему только искренне пожелать».
Тяжелая судьба и неудачи побудили К., у которого никогда не было недостатка самолюбия, уже в 1896 г. оглянуться на свое прошлое и заняться своей собственной жизнью. Теперь он решился (вероятно, в надежде достичь этим скорее продажи своих календарных часов) отдать историю своей жизни в печать. В 1906 г. появилось «Правдивое описание жизни человека, которого из-за создания великолепных астрономических календарных часов официально объявили сумасшедшим, лишили гражданских прав и заперли на 159 дней в сумасшедший дом». Начало образует стихотворение длиною во много страниц, в котором говорят часы, например:
«Тебе возвестить славу творца, —
Это цель существования моего!
Его всемогущества творения: красоту,
Мудрость, доброту, я возвещаю Тебе!»
Во второй части стихотворения речь вдет об «объявлении сумасшедшим». Затем следует рассказ о жизни, в форме, как будто говорится о значительном человеке. Это самоуверенное патетическое описание — как будто описание благородного преследуемого. Он всегда «мастер». Он не может довольствоваться изображением «прямо-таки неслыханной судьбы» «бедного человека». При этом он многократно демонстрирует склонность к логическим тонкостям, к остроумным мыслям. Он начинает: «Маленький Юлиус уже в ранней юности проявил тягу к знаниям и к учению». Он рано начал читать книги, рано узнал горькие испытания. Но «верующую детскую набожную душу» он сохранял всегда. Во второй главе, озаглавленной «Змея под цветами», он рассказывает, как в 1892 г. слухи о неверности его жены и последствия превратили его жизнь, когда он находился в «кульминационном моменте» жизни, в муку. В следующем разделе «Разоблачение» мы узнаем в неизменном виде о сцене, когда К. ночью пришел как предполагаемый чужак домой, чтобы указать жене на ее прелюбодеяние. Об этих событиях, посещении окружного врача, слушании дела для примирения, «объявлении сумасшедшим», безуспешных попытках аннулировать его, обо всем этом К. рассказывает здесь вплоть до деталей так, как в 1895 г.
Зато мы неожиданным образом узнаем теперь об одном событии, которое до сих пор никогда, ни единым словом не упоминалось им ни при обследовании в Гейдельберге, ни в многочисленных сочинениях. Это событие теперь датируется 6 ноября 1895 г., то есть несколькими неделями раньше до перевода в Гевдельберг. При таких обстоятельствах можно думать о возможности полной фальсификации воспоминаний (обмана памяти). Он рассказывает: «В тот день трактирщица Б. подала ему — он завтракал не дома — кофе. Наливали странно долго. Кусочек бумаги, в котором, видимо, был порошок, полетел на пол. У кофе был несколько странный вкус. Однако он не хотел доставлять людям неприятностей, ничего не сказал и мужественно выпил всю чашку. Тут как раз пришла его жена и хотела уговорить его еще на одну чашку. Часом позже ему вдруг стало плохо. Все тело было как парализовано. Он опустился со стула на пол, почувствовал острую боль и жжение в конечностях, ужасные боли, колики, жгучую жажду. Перед глазами он видел огненные всполохи, слышал журчание, как водных потоков. Его разум оставался при этом ясным. Неподвижно лежал он с осоловелым взглядом, не мог сдвинуться с места и пошевелить хотя бы пальцем. В любое мгновение ждал смерти. Сильнейшая тошнота безуспешно мучила его. Вечером еще было худо, но лучше». О дальнейшем протекании болезни он не сообщает.
Далее он рассказывает снова без изменений о своем побеге в Швейцарию, аресте и переводе в Гейдельберг «в дом ужасов». Здесь он жалуется: «Три дня и три ночи Клуг должен был лежать в кровати в коридоре, в который выходят все комнаты полностью безумных. Голые, полуголые, частично прикрытые только платком, подушкой или ковром в самых различных драпировках, они выходили из своих комнат и танцевали, вопя, горланя, крича по-петушиному, жужжа на все лады, вокруг постели в страхе молящего Бога о милосердном избавлении. Они рычали: “Убейте его”. Санитары держались в стороне, так как туда, где только собираются 3–4 тяжелобольных, не сунется ни один санитар. Они справляются только с отдельными и ведут их на место».
Во время чтения дела он был назван и представлен как «один из опаснейших кляузников». Драматично рассказывает он детали в главе «Das Delitum». Также он вспоминает об упомянутой выше конфронтации с женой, однако некоторые вещи изменяет, в особенности, утверждает, что жена при случае признавалась, что говорила неправду. Следует перевод в новую клинику. Эта, в противоположность Гейдельбергской клинике, удостаивается его особой похвалы. С воодушевлением он рассказывает, как предупредительно с ним обращались, его поддерживали, наблюдали и вскоре отпустили. После освобождения его многократно обременяло наблюдение жандармов. В 1898 г. «творение было завершено». С гордостью он рассказывает о большом притоке людей, которые пришли посмотреть часы и услышать его пояснения к ним. Также многие слышали «о жутком романе» и спрашивали его, правда ли это. За несколько месяцев там побывало более 45000 посетителей. Появились сотни газетных статей. В 1903 г. его часы побывали на Шварцвальдской промышленной выставке. Здесь постоянный надзор над ним, якобы, повредил успеху. Вообще клеветой враги добились того, что он не мог полностью использовать свое произведение. Его по этой причине снова выдвинутые просьбы о снятии «объявления сумасшедшим» остались безуспешными, ему все время отвечали, что такого объявления, якобы, не было.
На запрошенную теперь (1910 г.) справку о состоянии К. последовал ответ бургомистра, что К. все еще очень возбудим и быстро раздражим, при любой возможности (по любому предоставленному ему случаю) злобно и несдержанно высказывается о властях из-за предполагаемого «объявления сумасшедшим» и не слушает никаких других доводов. Он работает над ремонтом часов.
К. сам написал в ответ на наши запросы два подробных письма (1910 г.). Он сердечно рад, «что о бедном, отлученном от Бога и мира К. все-таки еще думают», но так как он всю свою жизнь почитал святую правду, и теперь просит разрешения без опаски говорить истинную правду.