Конечно, едва ли эти поздние легенды можно принимать всерьез. Перед нами не что иное, как продукт творчества авторов Нового времени, свободно использующих не только дошедшие до них народные предания, но и собственную фантазию. Но легенды эти показывают, что имя Ольги было актуально в самых разных частях Русской земли на протяжении очень длительного времени. Мы уже говорили о том, что ни один из правителей Руси не становился героем стольких легенд и преданий, как Ольга. Добавим к этому, что и география «Ольгиных» легенд, пожалуй, не имеет себе равных в русской истории.
* * *
Прославляя киевскую княгиню, летописцы Нового времени восхищались ее «мужественностью»: оставшись по смерти супруга вдовою, Ольга управляла «всеми княжениями Российскими», «не яко сосуд женеск немощен, но аки крепчайши монарха или самодержец… дивну же велию дерзость от убиения государя своего Игоря восприяше»{155}.
«Мужественность» — постоянный атрибут Ольги в сказаниях о ней. Особенно, когда речь идет о ее мести древлянам или о государственном «уставлении» подвластной земли. Но в том-то и дело, что мужские черты в ее характере — такие, как решительность и твердость, — дополнялись и чисто женскими — рачительностью, хозяйственностью, чисто женским обаянием и, конечно же, хитростью и изворотливостью, столь свойственными женскому уму. Именно в силу своей женской природы Ольга обратилась к внутреннему устроению своей державы, то есть к той стороне княжеской деятельности, которой пренебрегали ее предшественники-мужчины, более занятые военными походами и битвами. Известно: мужчина мыслит по большей части глобально и стремится к обладанию тем, чего в данный момент не имеет. Женщина же, прежде всего, — хранительница очага, хранительница того, чем владеет сейчас, и свое призвание она видит в том, чтобы сберечь и по возможности приумножить доставшееся ей. Именно по этой причине правление женщин в истории нередко оборачивается мудрыми усовершенствованиями в самых различных областях (вспомним хотя бы русскую императрицу Екатерину Великую). Так случилось и с Ольгой. Устроение земли и упорядочение дани — вместо безудержного грабежа; торговые и посольские караваны — вместо военного набега; хитрость и уловки — вместо грубой силы: все это отличительные черты ее правления, заслужившие добрую память в потомках. Реформы Ольги опередили время по крайней мере на несколько десятилетий — они будут продолжены лишь в 80-е годы X века при ее внуке, князе Владимире Святославиче, который также обратится к внутренним делам своей державы.
Следующим шагом на этом пути внутреннего обустройства Руси станет поворот к христианству, выбор новой веры. Ольга первой из правителей Руси примет крещение, предвосхитив будущий выбор того же Владимира. И здесь, несомненно, тоже сказалась ее женская природа, ее углубленно-внимательное отношение к тому, что происходило рядом с ней, в ее державе; ее внутренняя готовность к восприятию нового, готовность услышать слово, обращенное к ней лично. Очень точно подметил эту черту ее правления классик нашей исторической науки Сергей Михайлович Соловьев еще в позапрошлом веке. «Как женщина, Ольга была способнее ко внутреннему распорядку, хозяйственной деятельности, — писал он, — как женщина, она была способнее к принятию христианства»{156}.
Этому событию — несомненно, главному в ее жизни — и будет посвящена следующая глава книги.
Глава пятая.
ЦАРЬГРАД. КРЕЩЕНИЕ
На рис. — серебряный двусторонний византийский крест X—XII веков. Древняя Русь познакомилась с христианством приблизительно за сто лет до крещения Ольги. Когда в июне 860 года русские впервые подступили к стенам Царствующего града, константинопольский патриарх Фотий описывал их как злейших язычников. Падение столицы Византийской империи казалось тогда неизбежным, однако руссы отступили от города, а затем буря разметала их ладьи, и это было воспринято всеми как настоящее чудо. А спустя несколько лет произошло еще одно чудо, о котором тот же Фотий поведал в своем «Окружном послании», разосланном иерархам Восточной церкви в конце 866-го или начале 867 года. Как оказалось, те самые руссы, которые еще недавно дерзнули поднять руку на Ромейскую державу, ныне, то есть ко времени составления послания, «переменили языческую и безбожную веру, в которой пребывали прежде, на чистую и неподдельную религию христиан» и даже «приняли… у себя епископа и пастыря и с великим усердием и старанием предаются христианским обрядам»{157}.[126]
Пафос константинопольского патриарха был не вполне оправдан. Несомненно, он преувеличивал, когда писал о «великом усердии» новообращенных: как показала жизнь, руссы еще не были готовы порвать с язычеством. Однако принятие христианства по крайней мере частью их — несомненный факт. О крещении руссов приблизительно в это же время сообщают и другие византийские источники, в том числе Хроника Продолжателя Феофана и «Жизнеописание императора Василия I», написанное его внуком, императором-писателем Константином VII Багрянородным. (Это «Жизнеописание» также было включено в Хронику Продолжателя Феофана.) Правда, Константин приписал обращение руссов уже не Фотию, а сменившему его на патриаршестве Игнатию (его политическому противнику) и своему деду, императору Василию, покровительствовавшему Игнатию. Привел Константин и некоторые легендарные подробности этого события. Так, по его словам, руссы потребовали от прибывшего к ним архиепископа, чтобы тот совершил какое-нибудь чудо, например, бросил в огонь святое Евангелие. Помолившись, архиерей сделал это. «Прошло немало времени, и когда погасло пламя, нашли святой том невредимым и нетронутым, никакого зла и ущерба от огня не потерпевшим… Увидели это варвары, поразились величию чуда и уже без сомнений приступили к крещению»{158}. Эта подробность попала и в более поздние византийские хроники и исторические сочинения, а через них (уже в XVI веке) — и в русские летописи.
В русской исторической литературе Фотиево (или Игнатиево?) крещение Руси обычно связывают с именем киевского князя Аскольда. Но если говорить строго, то для утверждения о христианстве Аскольда у нас недостаточно данных. Дело в том, что в самом Киеве никаких преданий о первом походе Руси на Царьград не сохранилось; рассказ же «Повести временных лет» (помещенный под 6374-м, то есть 866 годом) полностью основан на византийских письменных источниках, в частности на Хронике Георгия Амартола. Имена предводителей похода — киевских князей Аскольда и Дира — явно искусственно присоединены здесь к греческому тексту и сами по себе не могут свидетельствовать об их действительном участии в этом военном предприятии. Тем более не упоминает летопись о последующем крещении руссов. Так что мы до сих пор не можем сказать с уверенностью, какие именно руссы напали на Царьград в 860 году и, соответственно, какие руссы приняли крещение несколькими годами позже — киевские или же какие-то другие, жившие вне Киева, возможно, в Крыму или на Тамани, где в DC—X веках имелось «русское» население и где именно в 60-е годы IX века среди этого «русского» населения засвидетельствован факт распространения христианства[127].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});