– В душе ругал тебя, так как из-за тебя мне пришлось попасть в этот район Северного фронта, бурлящий большевистским беснованием, после Галиции, где было сравнительно спокойно; здесь же какое может быть командование… Про мучился несколько месяцев, с трудом перебрался на Дон, чуть было не попал в красные лапы, но Бог спас, пришлось повоевать с ними, а когда выбрали Краснова Донским Атаманом, последний отправил меня вести переговоры с твоим однополчанином Павло Скоропадским».
Конечно, наш разговор не мог не перейти на Скоропадского. Мне хотелось пополнить свое мнение о нем характеристикой князя, который как его однополчанин долгие годы служил с ним бок о бок, знал его прекрасно. И я толкнул его на это.
– Я как был «губошлепом», как меня прозвали, таким и остался, а Павло ловчила – куда полез!? Хитрый хохол, да хватит ли умишки?
– Но все же ты его теперь видел? – спросил я.
– Конечно, я человек, известно, незлобливый. Здесь многие не хотят его видеть, а также немало и таких, кои ругают его за глаза, а лезут к нему – быть может, пригодится… Я у него был раза три, хотя никаких благ мне от него не надо, а просто по старому товариществу. Ну и наговорил же я ему – ты знаешь мой характер? За словом в карман не лезу.
– Что же ты ему наговорил? – спросил я.
– Да что тут скрывать! Говорю ему: «Павло, я в своей жизни все делал с бухты-барахты, а ты человек уравновешенный и должен хорошенько обдумать и рассудить, раньше чем решиться, особенно на что-нибудь важное; надо пошевелить своими мозгами и отдать себе отчет, "а што то будэ?" А он, немного обиженно, сам переходит в атаку:
– Все вы не хотите понять о происходящем, а я, обдумав, решил, что смогу спасти – хоть часть бывшей России…
– Ах, какой ты молодчина, Павло, браво, браво, спасать так спасать! Так знаешь что: раньше всего пошли немцев ко всем чертям со своей, как называешь, Державы!
А Павло же нашелся, да, по-моему, довольно правильно, видимо, или поумнел, а может быть, кто-нибудь научил, и отвечает:
– Ты бы хоть раз отрешился от бухты-барахты, а сам бы подумал и тогда бы не говорил: "гони немцев!" Чем прикажешь, какими силами и возможностями их прогонишь? У них сила, а у нас никакой… Кроме того, подумай и рассуди – если бы даже они добровольно ушли – что получится: откуда ни возьмись, появятся банды петлюровцев, да и большевики не будут зевать. Представляешь себе киевский муравейник с нахлынувшими сюда и забившими весь город спасающимися людьми – ничего не делающими, болтающими и злословящими?
Всё это с жаром и горечью выпалил мне мой Павло!
– Пожалуй, ты правильно рассудил, но в чем же тогда твоя роль в спасении России? Не ты спасаешь Россию, а они. Ведь ты просто в их руках жупел, работающий для них. Ты им нужен, а не они тебе. С твоей помощью они выкачивают отсюда, что им нужно, а кончится в этом нужда, отхватят себе лакомый кусок, остальное оставят на съедение большевикам.
– Вот, чтобы этого не случилось, и нужно, пока у нас спокойно, – сказал Скоропадский, – стараться как можно скорее организовать армию, к чему я и с правительством принимаем усилия, тогда и сможем дать отпор. Вот и донские казаки организуются, и Добровольческая Армия, когда уйдут немцы, вероятно, сменит на меня гнев на милость…
Быть может, общими усилиями сломим захватчиков-большевиков?
– В таком духе и шли мои разговоры при посещении Павло, – сказал князь. – Он предлагал мне должность у него, но я отказался. Мне было жалко его, ведь сколько лет служили рядом, дружили, пировали, посещали общих знакомых…».
Печатается с сокращениями по тексту книги: М. Свечин. Записки старого генерала о былом. Ницца, 1964. С. 156–169.
Автор – генерал-лейтенант Генерального штаба Михаил Андреевич Свечин, участник Белого движения на Юге России, по поручению Донского атамана ген. П. Н. Краснова возглавлял миссии в Киев и в Париж; в эмиграции руководил подотделом РОВСа в Ницце. Скончался в 1969 г.
Савинков в Новочеркасске. Из воспоминаний А. П. Брагина
Корнилов неоднократно высказывал в моем присутствии своё мнение о Савинкове. Он считал его способным бандитом, которого можно и следует использовать, но необходимо держать под постоянным и неослабным контролем. Кроме того, Корнилова, как истинного офицера, возмущало болезненное стремление штатского Савинкова входить в дела армии, в которых он ровным счетом ничего не понимал, его заигрывание с солдатами за счет офицерского корпуса и другие подобные этим черты, столь, увы, свойственные многим; иногда выходки Савинкова вызывали в нашей среде гомерический хохот, но чаще всего нами овладевало возмущение, вполне разделявшееся Корниловым.
«Героизма и величия» Савинкова, о которых столь любили трещать левые газеты, мы совершенно не видели, но бандитские достоинства Савинкова мы не отрицали.
Когда все мы собрались в Новочеркасске, то офицерство, во множестве стекавшееся на Дон, приняло по своей инициативе без всякого понуждения со стороны начальства некоторые меры по охране Корнилова. Так, например, стоило только Корнилову или даже его супруге, Таисии Владимировне, выйти на улицу, как немедленно же их окружал подвижной охранный патруль из офицеров: трое шли впереди, на расстоянии шагов двадцати от охраняемого, по противоположному тротуару шагали человек пять, а сзади, тоже шагах в двадцати, следовали еще трое офицеров. Этот наряд на охрану Корнилова и его семьи от покушений большевиков велся адъютантом Корнилова, полковником Голицыным.
Здесь уместно будет упомянуть об одной организации, возникшей среди офицеров по инициативе некоего Ш. и носившей наименование «террористической». В неё входили по большей части молодые офицеры ярко правого направления и с авантюристическою жилкою в темпераменте. Я имел близкое знакомство с этой организацией через её члена прапорщика С.
В Новочеркасске, как известно, в то время действовали три независимых друг от друга штаба: Алексеевский, Корниловский и Калединский. Первые два находились в некотором между собою антагонизме, а третий, донской, жил с прочими в состоянии плохого мира. Все эти штабы имели свои контрразведывательные отделения и своею работою мешали друг другу и общему нашему делу. В частности, штабс-капитан К-а, ведавший контрразведкой у генерала Алексеева, был склонен к мироволению всей той пене, которая накипела в то время у донских берегов, и был проникнут неприязнью по адресу «террористической» организации офицеров.
А надо сказать, что к моменту моего рассказа, то есть в конце ноября и в начале декабря 1917 года, упомянутая организация успела произвести несколько «ликвидации», то есть попросту отправила на тот свет подозрительных по революционности офицеров.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});