Читать интересную книгу Вундервафля - Олег Дивов

– И что дальше-то? – спросил дядя Боря, уже примерно догадываясь что.

Дальше военный ушел в дом, там опять завопили, потом стихли. И видно было, как эти двое задами ведут Михайлу на огород и в руках у Попа лопата. Через какое-то время на огороде стрельнули, снова заголосила баба, стрельнули еще раз. И военные ушли к самолету. И спокойно улетели в ночь. Потом на горизонте застрекотало несколько моторов, видны были сполохи – и все. Народ с факелами пошел смотреть, как и что. В хате лежала мертвая баба, а на огороде убитый Михайла съехал простреленной головой в раскопанный схрон, где валялось сколько-то немецкой электрической техники. Еще там была куча форменных немецких сапог, причем некоторые – в засохшей крови… Ну и так всего по мелочи, не твое дело. Сапоги и мелочевку народ поделил, а на технику дед наложил лапу. Потому что был сейчас как бы за старосту. Прежнего-то старосту забрала «смерть шпионам», только не поддельная, а самая настоящая, когда пришла в село вместе с наступающими советскими войсками. И между прочим, «смерть шпионам» сразу полезла в церковь, где принялась шуровать так остервенело, что только кирпичи летели. Немцы там копались без толку, потом наши, а искать-то надо было у Михайловой жены на огороде.

– Как же он это вытащил… – пробормотал дядя Боря.

– Известно как – через подземный ход.

– Откуда знаешь?

– Если подвал в храме глухой, с одним выходом только внутрь, будь уверен: подземный ход есть, – сказал дед назидательно. – Вот когда бомба в церковь ухнула, Михайла на другую ночь и полез. И еще ходил, думаю. У немцев одна команда завал в церкви разбирает, другая пробует в подвал через стену продолбиться – очень старались, очень, – а Михайла ползет себе да посмеивается. Отомстить решил и прибарахлиться заодно.

– М-да… – только и сказал дядя Боря.

– Меня другое занимает: там, в подвале, все были мертвые после бомбы или только пришибло их да придавило, а Михайла – добивал? Ему годков-то всего пятьдесят было, и колотушка – ого-го. И злой был на немчуру – не то слово.

– Господи, какая гадость… – пробормотал дядя Боря и снова остановился.

– Ты чего, механик? – спросил дед.

– Не пойду я с тобой, староста, извини уж, – сказал дядя Боря. – Сил моих нету на технику немецкую смотреть. Все это муть какая-то и глупость. Мерзость, понимаешь? Я тебя выслушал, и мне сейчас умыться хочется. А из-за этой мерзости такой славный мальчишка погиб… Золотой буквально мальчишка. И пилот божьей милостью, как у нас говорится. И руку свою, которой я глаза ему закрывал, пачкать в этой дряни – не могу… Присылай за бензином, староста. Пускай тащат хлеб, молоко, яйца, если колбаса домашняя – совсем хорошо, и самогон беру в неограниченных количествах. А технику электрическую – даром не возьму.

– Ну… Понимаю и сочувствую, – сказал дед. – Война, она вообще гадость. Чего она из человека наружу достает – иной раз посмотреть страшно. Вроде был человек, а стало – чистое дерьмо.

– Ты прямо как наш замполит. Слово в слово. Правильно говоришь.

– Может, я и есть в своем роде замполит, – усмехнулся дед.

– Из нашего мальчика война выплавила золото. Вот тебе святой истинный крест.

– Неплохо у тебя получается, – оценил дед. – Со смыслом. Ты из выкрестов, что ли?

– Из маслопупов я, – сказал дядя Боря. – Это такие механики, что сидят в корабельном трюме, в машинном масле по самый пуп и света белого не видят. Революционный матрос Одесской флотилии Шмаровоз, разрешите представиться. Веру отцов похерил, а на гражданской войне столько видел дерьма человеческого – во всем разуверился. А на этой – наоборот, взял да уверовал. Нашлись поводы, скажем так.

– Бывает, – кивнул дед. – Как звали парня вашего? Помяну его нынче.

– Тяпа, – сказал дядя Боря.

– У нас так не положено. Я, многогрешный, допустим, не поп, но какой-никакой, а дьякон.

– О-па! – Дядя Боря широко распахнул глаза. – А-а… Э-э…

– Михайла ту дырку сам нашел, – понял вопрос дед. – Ни в жизнь бы я ему, ворюге, подземный ход не показал. Ну да как звали мальчика?

– Лейтенант Тяглов, – сказал дядя Боря. – Лейтенанта Тяглова помяни.

И развел руками. Только сейчас до него дошло, что он никогда не звал летчика Тяпу по имени.

* * *

Особиста Ворона из полка забрали, прислав взамен капитана Тигрова, чем привели народ в замешательство – не танки же ему подбрасывать на порог! Насчет Ворона Особый отдел зверски погрызся с политотделом, и замполита тоже перевели – с понижением, за ослабление роли партии в воспитании кадров и близорукость. Спасибо, не осудили. Ворон успел нагадить всем: раз тринадцатая машина исправно летала, ее пилота Овсеенко записали в перебежчики. Соответственно, пострадал не один замполит – например, звено Матвиенко за атаку на церковь не получило орденов даже посмертно. Спасибо, опять-таки не затаскали Клёпу и Валерия Павловича насмерть по допросам. А историю с диверсантами и «пишущей машинкой» приказали всем забыть. Комполка уперся и надумал своей волей дать пилоту Фирсову, штурману Клепикову и механику Шмаровозу «За отвагу», но капитан Тигров ему отсоветовал. Больше всех разозлился Дима Фирсов: хотел солдатскую медаль. Но, подумав, сказал: «Меня-то лично награждать не за что, я просто летал кругами и светил фарами. А вот за ребят обидно».

В знак своего персонального нерасположения Дима, обливаясь потом и матерно пыхтя, приволок к землянке Тигрова гусеничный трак. Тигров ничего не понял и сделал из трака приступочку, об которую удобно чистить от грязи сапоги.

Тяпу и Матвиенко похоронили с воинскими почестями – и тут же страшно напились, обреченно как-то, со слезами, припоминанием друг другу всяческих грехов и мордобоем. Дядя Боря сколотил из фанеры памятник и повесил на него странный знак: оборванный страховочный фал. Его заметил комполка и спросил, что такое. Дядя Боря невнятно промямлил насчет исторической ценности, и командир приказал убрать веревку – это же памятник, не положено. Тогдя дядя Боря вернул ее Клёпе.

Через год комполка, уже полковник, снова увидел маршала Жукова, когда тот на торжественной церемонии в штабе фронта вручал ордена. Маршал вел церемонию устало, был мыслями где-то далеко, награжденных перед ним прошла целая вереница, так что комполка надеялся: не вспомнит. Не тут-то было. Жуков пригляделся к бравому полковнику и криво ухмыльнулся.

«Мне хана, – подумал комполка. – Жуков прямой как палка, и с него станется сейчас при всем честном народе ляпнуть: ага, это тот самый, у которого немцы самолет угнали!.. Застрелиться не застрелюсь, но поседею я сегодня окончательно».

А Жуков подмигнул и спросил тихонько:

– Как там мой Тяпа? Поди, уже старший лейтенант?

– Он погиб в тот же день, товарищ маршал, – пробормотал полковник.

– Ка-ак же это вы так… – Жуков нахмурился.

– Он нашел тех, кто вас сбил, товарищ маршал. Он нашел их, догнал, заставил приземлиться и погиб уже на земле в перестрелке. Выполнил свой долг до конца.

– Как же это вы… – повторил Жуков. – Такой славный мальчишка. Он награжден хотя бы?

– Нет. Особый отдел… Все засекречено.

Жуков покачал головой. Поманил адъютанта и приказал: тебе полковник сообщит подробности подвига, ты запиши, потом разберемся.

Не разобрались.

Клёпа так и не научился играть на баяне, но тащил его с собой до самого Берлина. В полуразрушенном рейхстаге он нашел хвостовик от бомбы с накерненным на лопасти своим личным номером. Капитан Клепиков вернулся домой с тремя военными реликвиями: баяном, страховочным фалом и этим самым хвостовиком. Когда он умер, ветхий баян и нелепую гнилую веревку выбросили. А вот хвостовик по сей день лежит на полочке в его семье.

Ржавый кусок металла с едва различимым грубо выбитым номером, в общем, не имеет никакого отношения к нашему рассказу.

Но кажется символичным, что именно он – обломок бомбы, сброшенной с маленького фанерного самолетика прямо на рейхстаг, – последняя в мире память о Тяпе и Клёпе, бырбырдировщиках.

Примечания

1

«Between the devil and the deep blue sea» (амер.) – идиома, означающая дилемму выбора между двумя нежелательными ситуациями.