Тадна Тойвовна встала, подошла к серванту, отодвинул стеклянную дверцу и извлекла с полочки три круглых камня. Составила их на столе друг на друга и со значением осмотрела собравшихся.
— Пора переходить к серьезным вопросам, — сказала она, со значением глянув в мою сторону.
Я встрепенулся, тряхнул головой, отгоняя сонную дремоту. После вчерашней ночи в кутузке, мне откровенно хотелось спать уже. Да еще и речи эти усыпляющие…
— А этому точно можно доверять? — сварливо спросил Карачун.
— Раз я говорю, значит можно, — отрезала хозяйка.
— Что-то не нравится он мне… — Карачун зыркнул в мою сторону так, что если бы он обладал магией, то я наверняка должен был бы превратиться в глыбу льда.
— Тебе, Анатолий Фомич, никто не нравится, — усатый пошевелил усами.
— Ежели бы вы меня слушали, то в тот раз обошлось бы меньшей кровью, — седые брови сошлись на переносице.
— В тот раз — это в две тысячи двенадцатом? — уточнил усатый.
— Хватит! — отрезала хозяйка. — Болтать — не мешки ворочать. А дело на месте топчется.
— Я хотел сказать, что не думал ничего такого… — заныл вдруг Федя. — Я правда думал, что она только свидание хочет устроить, а оно вон как получилось…
— Помолчи, — рыкнула Тадна Тойвовна. — Дойдет до тебя очередь, чего уж теперь-то…
Пререкались они ровно до восьми. Да уж, измельчали заговорщики… Но в конце концов я кое-как начал понимать, о чем идет речь.
Хозяйку дома очень расстроила та ситуация, с жужжалкой и неведомым институтом. Она была полностью в курсе, как и все остальные-прочие. И Федю за эту интригу все порицали. И считали, что он, обманув меня, не только бросил тень на все их «тайное общество», но и что-то там спутал в нитях мироздания. Потому что они ведь не просто так согласились мне помочь, а потому что… Потому что так надо, вот почему. И теперь он должен все исправить. Непременно сам.
Федя извинялся и ныл.
Я попытался вклиниться в разговор с вопросами, но меня вежливо, но твердо попросили замолчать. Дали понять, что на этом спектакле я зритель.
— Когда ты сможешь выполнить обещанное? — Танда Тойвовна грозно нависла над Федей.
— Так это… — он приосанился и выпрямил спину. — В любой день практически, пусть только Клим скажет, когда нужно. Я в Хевозере был тысячу раз, наверное, с закрытыми глазами проведу.
— А проход? — спросил усатый.
— Сейчас открыто два, — голос Феди начал звучать увереннее. — Если неделю подождать, то откроется еще и третий, но он далеко, там овраг по дороге, идти неудобно будет. А через Мшистый лаз или Лосиный крюк хоть прямо сейчас…
— Прямо сейчас не надо, — торопливо сказал я. — Темно уже и погода плохая.
— Будешь хорошей погоды ждать, никогда в свое Хевозеро не попадешь! — огрызнулся Карачун.
— В воскресенье до обеда? — предложил я.
— Легко, — уверенно кивнул Федя. — Значит, возьми машину…
— Увы, теперь я безлошадный, — я покачал головой, не уточняя, в чем проблема. А то разговор затянется еще на час, а мне хотелось до девяти все-таки управиться.
— Хоршо, тогда… — Федя перевел взгляд на Карачуна. — Анатолий Фомич, можно ваш уазик позаимствовать. Для хорошего дела…
Карачун опять завел шарманку про свой лодочный сарай, Федя клятвенно пообещал ему помощь в ремонте, и вредный старик согласился.
Кажется, я понял, в чем ценность Феди… Судя по его оговоркам и вообще разговору в целом, у этого ненадежного нытика была одна сверхспособность, которой не было больше ни у кого, даже у Тадны Тойвовны. Он ощущал «тридцать вторую», даже когда в ней не был. Во всяком случае, ее границы. В любой момент времени знал, где в нее можно войти. И именно за это его и держали за равного. В любом другом случае давно бы выперли.
Хм, полезное качество… Надо будет на следующем сеансе у Дарьи полюбопытствовать, можно ли в себе что-то подобное развить.
Беседа опять свалилась в обсуждение лодочного сарая Карачуна, а стрелки часов опасно приблизились к девяти вечера.
— От меня что-то еще требуется? — невежливо прервал я спич Карачуна о водоотталкивающих качествах отработанного машинного масла. — А то мне еще до базы добираться… Или кто-то из вас может меня до КП отвезти?
Провожали меня с общим выражением «как жаль, что вы наконец-то уходите». Напоследок Федя трижды повторил мне адрес его приятеля Михалыча, к которому надо будет в воскресенье утром заехать за экипировкой. И я вырвался, наконец, на улицу.
Наплевав на конспирацию, связался с Тимохой практически от дома Тадны Тойвовны.
Тимоха выглядел счастливым и растрепанным. И на недовольного меня смотрел с сочувствием.
— Не дала? — с пониманием спросил он, когда мы выехали за пределы Соловца.
— На семейный ужин попал, — буркнул я первое, что пришло в голову.
— Ууу! — Тимоха сочувственно покачал головой. — Это вообще засада! Я от таких ужинов как от огня бегаю, а моя тоже все норовит меня за стол затащить!
Погода испортилась окончательно. Ветер швырял на лобовое стекло тимохиного зилка снежную кашу, которая немедленно таяла и сползала пластами. От фар в этой круговерти толку не было никакого. А где-то посреди нигде машина еще и заглохла.
Кое-как завести ее удалось через минут сорок. И через пару километров она снова встала.
В общем, на дорогу, на которую обычно уходило не больше сорока минут, мы с Тимохой потратили все три часа. Задолбались в край, замерзли. Охранник на КП пропустил нас, не высовывая наружу носа.
— А что темень-то такая? Электричество что ли отключено? — озадачанно сказал Тимоха, остановив машину.
Темнота и впрямь стояла непроглядная совершенно. Тусклый свет фар выхватывал два лоскута реальности, но снежная каша добавила этой реальности изрядно помех. Фонари не горели. В окнах базы было темно. Вообще будто посреди леса остановились. Если бы КП не проезжали, я бы так и подумал.
— А время сколько? — спросил Тимоха.
— Ноль-ноль-семь, — ответил я, глянув на плюшку.
— Ничего не понимаю, — помотал головой Тимоха. — Авария что ли какая?
«Призрак, — вспомнил я. — Но почему темно? Разве при свете с призраком не проще было бы бороться?»
— Завхоз строго наказывал сегодня вернуться до полуночи, — задумчиво проговорил Тимоха. — Но кто же знал, что так получится-то? Ладно, разгрузимся утром, давай по койкам уже сегодня… Эх, нагоняй мне будет…
Тимоха завозился, включил внутреннее освещение кабины, извлек из-за спинки мятую штормовку и принялся ее натягивать.
— Глянь у меня там в бардачке должен быть фонарик, — сказал он. Я кивнул и принялся наощупь изучать содержимое бардачка. Нащупал пальцами рифленый цилиндр. А сам всматривался в темноту, пытаясь снова призвать свои способности к ночному зрению.
— Будут спрашивать, ты не говори, что я к Иришке своей ездил, ладно? — натягивая шнур капюшона, сказал Тимоха.
— Заметано, — рассеянно согласился я. Да где этот хренов дар, когда он так нужен?! Я попытался мысленно вспомнить расположение