Читать интересную книгу Путь к звёздам - Олег Верещагин

   - Ну и убивай, - ответил я и сполз по стене, сел на пол. Сложил руки на коленях, посмотрел на него снизу вверх и повторил безразлично: - Убивай, что же ты? Не боюсь я. И сопротивляться не буду. Ни капельки. Убивай.

   Он постоял растерянно, как-то удивлённо разглядывая меня сверху внизу. А потом сел - сбоку от меня, на корточки. Поиграл стилетом. Потыкал им в пол. Вздохнул - громко, длинно. Задумчиво проговорил:

   - Я бы не стал, как ты.

   - Наши бы не стали тебя мучить, - равнодушно ответил я.

   - Врёшь. Ваши сажают пленных на колья, это все знают. И кожу с живых снимают. И...

   - ...и дурак ты.

   Сторк вспыхнул, стилет мгновенно оказался около моего горла. Я ухмыльнулся:

   - Ну давай бей. Спасибо заранее. И сразу брат к тебе вернётся, самое главное.

   - Не говори про него, - он убрал стилет совсем, в рукав формы. - Ты трус и предатель, - это звучало сейчас абсолютно никаким не оскорблением, а - самое страшное - простой констатацией факта. - А он герой. Я ещё подрасту и отомщу за него. Только воинам, а не трусам.

   Это он меня уел полностью. Совсем. Я уронил голову - без какого-либо наигрыша - и сказал, сам не ожидая такого:

   - Знаешь, как было больно?

   Он промолчал. Сперва мне показалось, что сейчас Клатс просто встанет и уйдёт. Но он вдруг буркнул:

   - Многие говорили, что это нечестная затея. То, что с вами сделали. Говорили: дурная затея. Просто кен ло Ваартне стал никого слушать. Его не очень любят. Но он тут командует.

   - Мне от этого очертенеть как легче, - я подумал и предложил: - Хочешь, расскажу, что со мной делали? Послушаешь, порадуешься.

   - Не надо, - ответил он угрюмо. - Ему говорили, что так недостойно поступать с детьми врагов. Мой дядя тоже говорил. Мой дядя - командир штурмового отряда. Но кен ло Ваарт и его не стал слушать.

   - А где твой отец? - сорвалось у меня с языка. Клатс сделал какой-то странный жест: сперва левой рукой, потом - обеими. Увидел, что я смотрю непонимающе, пояснил спокойно:

   - Убили нэрионы, которые воюют вместе с вами. Давно убили, я ещё маленький был. Им я уже отомстил. Дядя брал меня бомбардиром-наводчиком на свой штурмовик. Я разбомбил целую колонну, все видели... - его глаза сверкнули злой гордостью.

   Я раньше тоже мечтал воевать и мстить. Подвиги совершать, защищать Землю... Я не сказал этого вслух. Зачем? Я вообще промолчал... А Клатс продолжал:

   - Я... послушай... у вас есть такая девочка... её зовут Лен... м... Ле'а... нет... Ле-на. У неё волосы не как у тебя, а как мёд с цветов тока'анда... а, ты не знаешь; ну... как золото, понял? Только живое золото. Я заметил - она твоя, да?

   - У меня нет ничего моего, - ответил я, чувствуя, как леденеют губы и начинает гудеть в висках. - Я раньше с ней дружил. А сейчас мы друг другу противны, ты что, не понимаешь? - во рту у меня был вкус чего-то омерзительного, хотелось сплюнуть. Я продолжал, чувствуя, как меня трясёт и почти физически ощущая - я всё глубже погружаюсь в помойную яму; вот сейчас я ещё сделаю пару шагов, меня накроет с головой, я захлебнусь и... и это хорошо: - И зачем спрашивать? Иди к ней в каюту, она сделает всё, что ты...

   Тогда он меня ударил. Один раз. Второй не смог - я перехватил руку, не думая перехватил, как раньше в драках - и бросил его через себя в сторону, в стену. Но места было мало, и мы сцепились и заклинили, как пробка в бутылке; чтобы пошевелиться - нужно было отпустить врага, а делать этого ни я, ни Клатс не хотели. Мы зло дышали друг другу в лицо, пихались коленками, но потом Клатс выпустил меня первым и яростно, с хриплой одышкой, сказал, садясь:

   - Не говори про неё так. Не говори про неё так.

   - А то ты меня убьёшь, да? - я тоже сел, потрогал скулу. Клатс вдруг усмехнулся:

   - Нет. Просто это нехорошо, так говорить.

   - Это же правда.

   - Даже если правда про неё - про меня это не так.

   - Ты из-за неё ходишь на наши концерты?

   - Из-за неё. Она не виновата.

   - А я?! - вырвалось у меня. Клатс возразил:

   - Ты был мужчиной. Ты должен был умереть, и всё.

   Мне снова нечего было сказать. По рёбрам опять щекотно текло. Хотелось плакать. Мы помолчали - словно в перестрелке короткими фразами кончились все патроны и сейчас мы раздумывали, как воевать дальше... и можно ли дальше воевать?

   - Мне было очень больно, - повторил я наконец. - Я не знал, что бывает так больно. Просто попробуй понять.

   Это было жалко, постыдно - такая просьба. А к врагу - в тысячу раз унизительней. Да и по его глазам я видел, что он не понимает. Искренне не понимает меня. Но и насмехаться Клатс перестал. А я продолжал - уже с нежданно проснувшейся злостью:

   - Думаешь, у нас в плену нет таких героев, как ты? Ваших? Дополна! Сидят и не чирикают!

   В глазах Клатса мелькнула тень - мгновенная тень, опаска, и я понял неожиданно, что попал в точку: сторк думал о такой возможности и всё-таки боялся её. Но желание его высмеять мелькнуло тоже как эта тень. За что высмеивать? Во-первых, если даже он попадёт к нам, то никто не станет над ним издеваться. Низачем. Ни чтобы выведать какие-то тайны, ни тем более ради дурной прихоти. А во-вторых... какое у меня право над ним юморить? Ведь и среди наших большинство умерли, но не сломались. Может, и он такой. Даже наверняка такой же. Не всех же мерить по мне. По ничтожеству.

   - Послушай... - Клатс помялся. - Признайся, что ты соврал. Разве у вас не казнят пленных?

   - Нет, - покачал я головой. - Ну... я не знаю, ну честно - нет! - (раньше я бы сказал: "Честное пионерское!" - и взялся за галстук, но...) - Если только взрослый пленный и надо узнать какие-то секреты. Но и тогда не так... дворяне из сознания информацию достают, это почти всегда получается.

   - Вам просто не рассказывают, чтобы вы про себя думали, какие вы хорошие! - сердито возразил он. - Вы, земляне, все такие, добрыми любите выглядеть! А сами на чужие планеты рот разевали!

   - Ага, - мне стало смешно, - на чужие. И какие планеты мы у вас потребовали? Когда? А вам они свои, значит? А как с теми, кто там уже жил?

   Клатс чуть свёл брови и возразил уверенно:

   - Это же дикари. Наши рабы. И вообще... мы всё равно уже выигрываем войну, - твёрдо добавил он. - А вы проиграли. И когда мы совсем победим, я выкуплю Лену у кен ло Ваарта и... и... и женюсь на ней! - это он сказал отчаянно, и глаза наполнились ужасом. Как у маленького ребёнка, который случайно высказал при взрослых что-то сокровенное и с их точки зрения непристойное.

   А мне стало смешно. Истерично смешно. Я даже фыркнул. И спросил:

   - Ну и что тогда с тобой сделают твои же?

   Клатс тяжело вздохнул и признался:

   - Изгонят... - и тут же загорелся: - Ну и пусть, и ничего! Война ведь уже кончится, я буду сам себе хозяин - куплю корабль, и будем возить разные грузы, или просто путешествовать... - он всё больше увлекался. - Я и она! Это ведь уже не будет предательством... Может, мы даже на Земле поселимся, у вас - вы же будете побеждённые...

   А я и не слушал его быстрые слова. Угу, подумалось мне. Я ведь тоже про такое мечтал. В смысле, в мечтах я всегда был сам себе хозяин и всегда был герой. А потом тебе - такому упрямому, такому гордому, державшемуся почти сутки! - делают укол. Один безболезненный укол пневматическим шприцем. И через полминуты тебе в кости потихоньку, по миллиметру, начинает вливаться кипящий свинец. Других сравнений нет. И так продолжается, пока он не заполнит по капелюшке все кости, не дойдёт до мозга - тогда теряешь сознание. Но это не самый страшный раз. Самый страшный раз - второй, когда ты знаешь, что сейчас будет. И самые страшные во второй раз - именно те полминутки, когда всё вроде ничего, но ты ждёшь, ждёшь, ждёшь... и все силы уходят на то, чтобы не начать скулить, это ещё имеет значение, пока имеет... А вот в третий раз при одном виде маленького серебристого пистолетика у тебя отказывает всё на свете, но тебе на это плевать, ты кричишь в ужасе, что тебя, твоего трусливого воя-согласия, не услышат - вдруг?! - и это повторится ещё раз... А потом ты волочишься к выходу между двумя охранниками на ломающихся ногах, ревёшь взахлёб (от радости, от облегчения!), оставляя на полу позади мерзкие следы (их тут же смывает равнодушно какая-то машинка) и - чувствуешь, как глядит тебе в спину твой лучший друг. А ещё потом слышишь его крик - ужасный знакомый крик. Но в нём - нет согласия, просто адская боль...

   ...Сторк показался мне совсем маленьким дурачком. Но лишь на мгновение. У него была мечта, и он в неё верил. И он никого не предавал.

   А у меня что осталось?

   Я встал - тяжело, медленно. Сторк тоже поднялся, оборвав разговор на полуслове.

   - Я пойду, - бросил я равнодушно. Клатс кивнул, первым вышел из ниши - не оглядываясь...

   ...Больше я в коридоре никого не встретил. В каютке зажёг свет, огляделся. Была она - каютка - нежилой, потому что гроб не бывает жилым. Грудь жгло; я снял жилет, развязал и уронил галстук, стащил рубашку. Мы пели в нашей форме, как раньше, когда... как раньше. И теперь одежда была испорчена - продрана и в крови. Под рёбрами оказалось противный чёрно-синий с багровым потёком и большой точкой желвак. Я на него долго смотрел, потом сел на кровать, вздохнул и начал задумчиво вставлять в рану палец - правый мизинец.