Я запаниковала.
Так не пойдет. Время еще есть, нужно срочно где-то переодеться и умыться. А где? Ну, конечно, дома. Других вариантов нет.
Закрываем глаза – прыжок.
Стоя в собственной темной комнате, я паниковала пуще прежнего.
Если свет не включить, то как найти другую одежду? Пробравшись на цыпочках к столу, я на ощупь выдвинула нижний ящик и принялась осторожно рыться в поисках лежавшего там со студенческих времен фонарика. Вроде бы батарейка была заменена несколько месяцев назад, когда отключался свет. Пальцы натыкались на карандаши, резинки, тетрадки, старые кисточки и краски. Наконец победно сомкнулись на толстенькой трубке, сиротливо прижавшейся к деревянной стенке. То, что надо!
Тихонько задвинув ящик, я выпрямилась и попробовала нажать на кнопку. Луч света – не яркий, но рассеивающий темноту – высветил на стене размытое желтоватое пятно. Чертыхнувшись, я тут же погасила его.
Ведь свет из-под двери может увидеть мама. Или гости. Кто их разберет, заснули они уже или нет?
Стянув с кровати одеяло, я заткнула им щель на полу. Медленно втянула воздух, чувствуя, что вспотела. Не то от нервов, не то от адреналина. Ладно, душ смогу принять уже там, в Нордейле. Спасибо – ванная комната имеется.
Что дальше? Одежда!
Подсвечивая себе, я принялась рыться в шкафу. Нашла легкую белую вязаную кофту и джинсы, не испачканные травой. Сойдет. Следом на пол полетело и сменное нижнее белье. Порядок.
Теперь расческа.
С глухо бьющимся сердцем я осознала, что расческа осталась в ванной комнате. Есть еще одна – на серванте в коридоре, но туда через вражеский лагерь незаметно не пробраться. Я закрыла лицо руками, покачала головой. А что с косметикой? Тоже в ванной? Только не это!
Через секунду я вспомнила, что косметичка здесь, в комнате. Я унесла и положила ее в шкаф, когда до блеска начищала раковину. Не хотелось оставлять «личное» имущество на виду незнакомых людей, все-таки твои пузырьки и бутыльки – это какой-никакой, а «приват».
В шкафу на средней полке луч высветил бок синей пузатой сумки с необходимым для прихорашивания набором. Я радостно вцепилась в косметичку и прижала ее к груди, как родную. Ну, хоть в чем-то повезло. А следом, будто ведром холодной воды, вылилась на голову другая мысль: пронести ее с собой «туда» я не могу. А как краситься здесь, когда нет света?
Комичность ситуации зашкаливала. Я села на кровать и отключила фонарик.
Ну, что за дурость!
Хотелось смеяться и плакать одновременно. Ну, как, скажите, я должна из всего этого изворачиваться? Или вообще плюнуть на внешний вид и предстать с самого утра перед чужими людьми (сплошь мужиками) в натуральной красоте с осыпавшейся под глазами тушью? Или же попробовать прихорошиться при свете фонаря и маленького «пудреничного» зеркала? Ведь был же когда-то такой опыт. Правда, давно, еще в пионерском лагере.
А время-то идет. Сидеть и раздумывать некогда.
Взглянув со зверской решимостью на лежащую рядом косметичку, я – вжи-и-и-и-к – расстегнула замок и включила фонарик.
Результат получился хорошим.
Вот уже минуту я придирчиво разглядывала себя в зеркале – большом, прямоугольном, залитом электрическим и дневным (потому что строители не забыли про окно в ванной комнате) светом.
Макияж был сносным и неброским. Там, дома, отыскав в косметичке тоник, я оттерла тушь с глаз, после чего осторожно, пыхтя и ругаясь при свете карманного фонарика, перекрасила их по новой. Но только слегка, чтобы не переборщить.
Снаружи коттеджа на неизвестной улице уже полностью рассвело.
Часы в гостиной показывали 8.14.
К этому времени я успела не только вернуться в Нордейл, но и принять душ – мыло – розовое и душистое – нашлось на краю ванной (И это в нежилом-то доме! Проверила бы заранее, не пришлось бы теперь тщательно прятать от воды глаза).
Чистая опрятная одежда придала ощущение уверенности.
Оставалось только придумать, что делать с волосами. Не вилкой же, в самом деле, как русалочка Ариэль? И не пятерней – толку никакого. Вернувшись в спальню, я стала шарить в прикроватных тумбах. Пусто. Что же делать?
Поиск в гостиной тоже не принес результатов, а вот в прихожей, в одном из шкафчиков под зеркалом нашелся (ур-р-р-р-а!) запакованный в пластик набор мужских расчесок – тоненьких и пластмассовых. Я разве что не поцеловала его, воздав мысленную молитву тому, кто его сюда положил, параллельно сдирая упаковку.
«Пусть лучше попадет за то, что взяла чужое, чем нечесаной…»
Окончательно приведя себя в порядок, я удовлетворенно кивнула собственному отражению и отправилась на кухню рыскать в поисках чая.
Он позвонил без двадцати девять.
– За тобой заедут через десять минут.
Не успела я сказать «Доброе утро», как Дрейк уже отключился.
«Ладно. Поздороваюсь, когда увижу», – растерянно подумала я, запихивая трубку в карман джинсов.
Живот отозвался недовольным голодным урчанием. Хотелось надеяться, к тесту не приступят, не накормив.
Чая не нашлось. Я стояла в просторной светлой кухне у окна, любуясь тихой улицей, ожидающей начала нового дня. От осознания, что через десять минут за мной (за Мной) подъедет машина – и это в девять-то утра – делалось неоправданно гордо. А следом приходила фраза: «Наши люди в булочную на такси не ездят».
Это была веранда.
Просторная, на свежем воздухе, но в тени. Выложенная серыми шершавыми плитками, упирающимися в белые бутылкообразные ножки перил. Отсюда, не в пример той крыше, на которой состоялся первый разговор с Дрейком, не открывалось никакого интересного вида – только деревья внизу да, как островки, потерявшиеся среди них крыши домов. Здание было тем же.
Я не следила, какой дорогой ехала машина Комиссии с молчаливым водителем и его соседом на переднем сиденье. Вместо этого разглядывала незнакомый город, в котором, как и в моем, начиналось утро понедельника: спешили на работу люди, проносились мимо машины, торговали свежими газетами и чем-то похожим на хот-доги.
Посреди веранды стоял стол и два стула друг напротив друга. Дрейк, когда я через стеклянные двери шагнула из коридора наружу, повернулся и приветственно кивнул.
– Доброе утро.
– Доброе, – отозвалась я, подходя к столу.
– Садись, – сказал он. Кивнул на один из стульев. – Как спалось?
– Хорошо. Спасибо.
– Я еще не завтракал. Ты хочешь есть?
Я кивнула. Не стала жеманничать и притворяться. Все равно бы через минуту выдал громкоголосый живот, не привыкший к голодным утрам.
Дрейк кому-то позвонил. Что-то сказал, я не разобрала. Он стоял почти у самых перил, туда дотягивалось солнце, рассыпая по его плечам, обтянутым курткой, серебристые блики. Интересно, меняют они свою форму на что-нибудь другое? И сколько комплектов ее надо иметь, чтобы на каждый день? Уж эти вопросы точно придется оставить при себе. Пока не обживусь и не осмелею.