их среде они воспринимали как недопустимое действие, способное привести к ужасающим последствиям. Матросы полагали, что для женщин лучше приложить силу и энергию дома, чем служить Родине на военном поприще. Они посоветовали женщинам создавать не «батальоны смерти» и ударные подразделения, а трудовые батальоны, которые помогали бы старикам и детям там, где это требуется – в городах и селах [РГАВМФ. Ф. 620. Оп. 1. Д. 413: 172]. Это настроение разделяли члены Центрального исполнительного комитета военного флота (Центрофлота). Однако они не препятствовали формированию и обучению женской команды и даже избрали в матросский комитет одну из женщин, Евдокию Скворцову, в качестве представительницы женского подразделения [Там же: 179].
Впрочем, у матросов-мужчин не было особой надобности оказывать противодействие женскому подразделению. К середине августа в него записались всего тридцать пять женщин, и 16 августа военно-морское начальство приняло решение о его роспуске[52]. Вместо этого женщинам предложили службу в качестве наемных работниц на Кольской военно-морской базе или в других местах, где имелась такая необходимость [РГАВМФ. Ф. 418. Оп. 26. Д. 2688:436]. В сущности, им предлагалось выполнять те же обязанности, которые возлагались на них изначально как на военнослужащих Морской женской команды, но теперь их рассматривали как гражданских лиц и платили за работу. Для проезда к месту назначения предоставлялся паек и железнодорожный билет [РГАВМФ. Ф. 620. Оп. 1. Д. 406: 14].
Узнав о решении распустить Морскую женскую команду, женский кружок, инициировавший ее создание, испытал определенное неудовольствие, которое, впрочем, смягчила возможность привлечь женщин-добровольцев к гражданской службе. Однако кружок настоял, чтобы женщинам разрешили носить униформу. По его мнению, лишение униформы оскорбило бы доброволиц, которым до окончания войны были обещаны те же права, что и матросам-мужчинам, в том числе право носить военную форму. Первоначально флотское начальство разрешило женщинам-добровольцам и дальше носить матросскую форму, поскольку у многих не было возможности обзавестись иной одеждой [Там же: 16].
Однако это решение возмутило мужчин-моряков, которым, очевидно, было трудно смириться с внешним видом женщин, одетых в матросскую форму. Чтобы удовлетворить и тех и других, женщинам разрешили оставить исподнее и обувь, но остальную униформу было приказано заменить на армейскую. Для женщин было заказано полное зимнее обмундирование, в том числе овчинные полушубки, меховые шапки и валенки, но из-за нехватки материалов доставить все необходимое не удалось [Там же: 20]. Флотское начальство считало 1-ю Морскую женскую команду официально расформированной, о чем 16 августа был выпущен приказ, однако оставшимся женщинам-добровольцам разрешили остаться в казармах Морской учебно-стрелковой команды, пока они не заступят на гражданские должности или не вернутся домой [РГАВМФ. Ф. 620. Оп. 1. Д. 413: 211].
Не одобряя формирования Морской женской команды, Центрофлот тем не менее оказывал покровительство женщинам-матросам после того, как флотское начальство расформировало подразделение. Комитет отнесся к женщинам-добровольцам с пониманием, согласился обеспечивать их потребности и права, а также разрешил им временно носить матросскую форму до замены ее на армейское обмундирование при условии, что женщины будут достойно себя вести. Возможно, в этом сочувственном отношении соединились рабочая солидарность и мужской патернализм.
В целом отношения между мужчинами и женщинами-моряками представляются более или менее дружелюбными. Сохранилась только одна задокументированная жалоба женщины-добровольца на мужчину-моряка, но она связана со сравнительно безобидным происшествием. Когда одну из доброволиц, Мину Иофу, навестил родственник, моряк из другой команды, по фамилии Иванов, потребовал, чтобы тот ушел, угрожая обоим и словесно оскорбив Иофу, когда она попросила объяснений. Комитет отказался расследовать этот случай, не усмотрев в словах и действиях Иванова ничего преступного [Там же: 221; 222].
После приказа о расформировании подразделения женщины-добровольцы из 1-й Морской женской команды рассеялись по различным местам, где их могли принять на работу. Трем из них, бывшим сестрам милосердия Вере Михайловой, Пелагее Косик и Евдокии Пономаревой, предложили устроиться санитарками во флотские лазареты на Кольской и Иокангской базах. Они отправились туда 3 сентября [РГАВМФ. Ф. 620. Оп. 1. Д. 406: 21; РГАВМФ. Ф. 620. Оп. 1. Д. 519: 228]. Еще шесть женщин поступили в распоряжение командующего Кольской военно-морской базы для хозяйственной и канцелярской работы [РГАВМФ. Ф. 620. Оп. 1. Д. 519: 238 об.]. Двух доброволиц, Веру Шопшину и Аграпину Кобякову, 19 сентября направили в Комиссию по женской трудовой повинности для определения на службу в медицинские части [Там же: 238]. 21 сентября десять доброволиц были приписаны к Женскому военному союзу в Петрограде [Там же: 240]. Евдокия Скворцова, представительница подразделения в матросском комитете, 28 сентября отбыла в Иркутск, получив необходимые для поездки документы у командира Морской учебно-стрелковой команды [Там же: 244]. Некоторые из военнослужащих женского подразделения, очевидно, оставались в распоряжении Морской учебно-стрелковой команды до захвата власти большевиками в конце октября. Их дальнейшая судьба неизвестна. Официальных свидетельств о Морской женской команде после октября 1917 года не сохранилось.
Глава 6
Дальнейшая судьба движения
Кульминация
К середине лета 1917 года женское военное движение существенно расширилось. Неудача июньского наступления не поколебала решимости женщин, стремившихся личным участием в войне помочь Родине в трудный час. По всей России женщины продолжали участвовать в создании женских воинских формирований и отправке женщин на фронт, и в течение лета количество людей, прикладывавших подобные усилия, все увеличивалось. Попытки организации женских батальонов предпринимались более чем в пятнадцати городах, в том числе в Петрограде, Москве, Киеве, Саратове, Екатеринодаре, Минске, Одессе, Мариуполе, Ташкенте, Вятке, Павлограде, Баку, Екатеринбурге, Полтаве, Харькове, Твери, Симбирске и даже в китайском Харбине. Особенно многочисленными женские организации стали в южной России и на Украине, был создан Черноморский женский военный союз. В середине июля ГУГШ отметило, что «высокий патриотический порыв женщин-доброволиц, выражающийся в горячем желании отдать свои силы и жизнь за свободу, завоеванную революцией, начинает принимать массовый характер» [РГВИА. Ф. 2000. Оп. 2. Д. 1557:100]. Однако российское военное руководство было озабочено другими проблемами и слишком сомневалось в пользе женских воинских частей, чтобы уделять женскому военному движению достаточное внимание и предоставлять необходимые ресурсы.
Там, где официальных усилий оказывалось недостаточно, на помощь приходили частные инициативы. Женские полувоенные объединения в вышеупомянутых городах старались оказывать содействие многочисленным женщинам, стремившимся попасть на военную службу. Эти организации пытались обеспечить женщинам доступ в действующую армию, но их действия были несогласованными и неупорядоченными. Их успехи в привлечении людей, их методы по формированию воинских частей и обучению личного состава, а также уровень ведения учета в них были различны. В итоге почти невозможно в точности установить, сколько женщин было вовлечено в эту деятельность и