Настала полночь. В доме все затихло, и Алек сидел в постели, читая скучнейший трактат Эдмунда Берка. Ночь выдалась холодной, и в камине все еще горело неяркое пламя.
Алек отложил книгу, вздохнул и откинулся на подушки. Жизнь становится слишком сложной. Внезапно и необратимо, и только из-за двадцатитрехлетней старой девы, и к тому же даже не англичанки.
Ему вообще не следовало появляться в Балтиморе. Он оказался последним идиотом, вмешался в чужую жизнь, и теперь их судьбы переплелись, и Алек не находил выхода из создавшегося положения. И кажется, не хотел искать.
Джинни — вот все, что он хотел. Хотел больше, чем любую другую женщину за всю свою взрослую жизнь. И искренне надеялся, что это всего лишь приступ вожделения, с которым можно справиться довольно легко. Но он мучается не похотью.
Нет. И с этим придется смириться. Алек ничего, совсем ничего не понимал, но тем не менее все правда. Он постоянно видел ее тело, набухшее его ребенком. Черт возьми, ему не нужно этого, после смерти Несты он не хотел домашнего очага, семейной жизни, мирной и размеренной, не желал быть связанным по рукам и ногам и медленно умирать от тоски!
Алек покачал головой. Он не хотел этого тогда, но сейчас… пропади пропадом эти зеленые глаза.
И к тому же, в довершение этого сумасшествия, именно Джинни, упрямая извращенная девчонка, не выносила самой мысли о доме и очаге, о муже, который станет ее хозяином и будет отдавать приказы. Нет, Джинни желала оставаться свободной, только маленькая дурочка вовсе не была свободной, любой, у кого сохранилась хоть капля разума, мог видеть это. Джинни хотела создавать, строить, творить, путешествовать и видеть то, о чем большинство людей могло лишь мечтать.
Это просто неправильно! И не естественный порядок вещей, а вздор и бессмыслица! Именно женщина должна приручать мужчину, не наоборот! И Алек, к его величайшему сожалению, постоянно представлял себя в гостиной, рядом с Джинни — видел, как они беседуют, спорят… о да, непрерывно спорят… а потом любят друг друга, видел их общих детей и жизнь на одном месте, в доме, согретом теплом их любви, жизнь, которая приобретет новые смысл и значение, жизнь, в которой появятся друзья и связи, слишком дорогие, чтобы легко порвать с ними.
Алек услышал, как дверь спальни тихо открылась, но не повернул головы, просто смотрел перед собой и выжидал, чувствуя, как колотится сердце, как напряглось тело от предвкушения неизбежного.
— Алек.
— Джинни… ты пришла… Я надеялся…
— Да. Я увидела… вы не можете взглянуть на меня?
Алек повернул голову на подушке и улыбнулся ей. Джинни была в сорочке из белого полотна, неимоверно широкой, доходившей до пола, с высоким воротом.
— Ты выглядишь словно девственница-весталка. Правда, довольно долго пожившая на свете весталка, но кто я такой, чтобы жаловаться?
Джинни поняла, что он шутит, но слишком нервничала, чтобы улыбнуться. Все это время она убеждала себя, что ей самое место в Бедламе, но, несмотря ни на что, была настроена крайне решительно. И сворачивать с избранного пути не желала. Алек не останется в Балтиморе, не такой он человек. Скоро он уедет, и Джинни потеряет последний шанс узнать о том, как на самом деле бывает между мужчиной и женщиной. Вряд ли еще какой-нибудь мужчина, кроме Алека, захочет взглянуть на нее.
— Весь вечер ты избегала меня и так и не сказала о своем решении. Я рад, что ты решила лично сообщить мне о нем.
— Хочу, чтобы вы любили меня… сегодня.
— А… я уже подумал, что ты, возможно, попросишь принести чашку чая, — хмыкнул Алек, но, увидев ее полубезумные, расширенные глаза, мгновенно стал серьезным и чуть-чуть приподнял одеяло: — Иди сюда, Джинни.
Он был совершенно обнажен, и великолепная мужская плоть затвердела, набухла и подрагивала в ожидании.
Джинни медленно подошла к кровати, остановилась и провела языком по внезапно пересохшим губам:
— Алек, могу я увидеть вас?
— То есть мое тело?
— Да. Я никогда раньше не видела мужчин… вот так…
— Хочешь, чтобы я встал и прошелся перед тобой, или предоставим вещам идти естественным путем?
— Что значит «естественным путем»?
— Подойди ближе, и поговорим об этом.
Джинни взглянула на приподнятое одеяло, зная, что, если ляжет с ним в постель, все будет кончено.
— Хотите, чтобы я сняла сорочку?
Она явно напугана до смерти.
— Пока нет. Всему свое время. Подойди ко мне, Джинни.
Глава 12
Чувствуя, как дрожат руки, Джинни молча уставилась на кровать, не двигаясь с места.
— Может, хочешь посидеть рядом?
Алек опустил одеяло и приглашающе похлопал по матрацу.
— Мы могли бы поговорить… скажем, о константинопольских гаремах, о том, как мусульманские женщины закрывают тело и лицо, когда показываются на людях.
Он явно развлекался, веселился от души, и голос звучал так снисходительно-покровительственно, что Джинни мгновенно страстно захотелось осадить его, найти подходящий едкий ответ, в конце концов, хотя бы фыркнуть.
Но вместо этого она села рядом, чинно сложив руки на коленях, босые ноги не доставали до пола. В этот момент Джинни чувствовала себя ребенком и, что того хуже, дурочкой. Совершенно потеряла рассудок, способность мыслить, и… все это в надежде стать женщиной.
— Не желаю говорить о подобных вещах.
— Тогда что ты можешь предложить?
Джинни, подняв голову, взглянула Алеку в глаза:
— Вы в самом деле отмените пари, если я не отдамся вам?
— Конечно, ведь я уже сказал, не так ли?
Джинни задохнулась.
— Всегда легче строить планы, чем выполнять их, правда, мистер Юджин?
— Я понимала это, когда пришла сюда, — отозвалась Джинни, упорно глядя на подушку, как раз над его правым плечом, обнаженным, как и вся грудь. Как бы ей хотелось смотреть и смотреть на него, бесконечно, день и ночь, вероятно, следующие пятьдесят лет… и прикасаться к нему, и целовать…
Джинни затаила дыхание:
— Хорошо, я готова.
Алек попытался улыбнуться, хотя это далось ему с большим трудом: губы болели, мужская плоть ныла, чресла почти разрывались, и что-то внутри мучило, терзало, не давало покоя и томило, и все же одновременно его наполняло нечто несказанно сладостное и бесконечно умиротворяющее.
— Ты не обязана делать это, Джинни.
Девушка, резко вскинув голову, посмотрела ему в глаза:
— Что? Вы не хотите меня сейчас? Считаете меня не… ну, необольстительной? Я знаю, сорочка кажется вам слишком чопорной и немодной, но другой у меня нет… особенно такой, какую предпочла бы надеть Лора Сэмон.
— Но ты вправду обольстительна — кстати, откуда ты выкопала это слово? И сорочка тебе идет.