Читать интересную книгу Северная Пальмира - Роман Буревой

– Накорми лошадей, а нам сюда наверх подай окорок и бутыль вина, – приказал один из монголов и захлопнул дверь перед носом армянина.

Тот ещё несколько секунд стоял совершенно ошарашенный. Вообще-то монголы никому не доверяют присматривать за своими лошадьми, но коли багатур приказал, то хозяин все исполнит как надо. Армянин спустился вниз и осмотрел лошадей – они были все в пене и явно притомились в пути. И были это не низкорослые монгольские лошадки, выносливые и неприхотливые, а превосходные арабские скакуны. Хозяин поскрёб в затылке. Но опять же все его размышления свелись к тому, что надо исполнить приказ, а не раздумывать, почему заезжие такие верзилы и почему лошади у них арабских кровей, и почему сами они втащили наверх свой чувал, а не велели позвать слуг, и почему этот чувал стонал человеческим голосом.

II

Тем временем в комнате Логос сдёрнул с лица латексную маску. Такие маски обожают использовать во время праздника дурака в феврале или во время шутовских шествий, а ещё чаще – в июньские Иды. В этот день очищался храм Весты, а музыканты устраивали свой праздник, все разгуливали в нелепых одеждах, женщины – наряжённые как мужчины, мужчины – в женских нарядах, все в масках, с флейтами, и повсюду царило веселье и шутовство.

– Хозяин ничего не заметил? – спросил Икел, сдирая с лица свою маску и громко отдуваясь.

– Не заметил. Надеюсь.

– На крайний случай, у нас есть золотая пайца Триона.

Логос распутал завязки чувала. В нос ударил запах фекалий. Кряхтя и ругаясь, Трион выбрался наружу и на четвереньках пополз к кровати.

– Может, Триошу лучше просто убить? – предложил Икел, с улыбкой глядя на пленника и бывшего союзника, которого он предал, как прежде предал императора Руфина. Но предательства эти получались сами собою. Как побочный эффект при достижении важной цели. Сам Икел даже мысленно не произносил слово «предательство». Он всего лишь делал то, что должен был делать.

– Я доставлю Триона к Элию, – сказал Логос. – Пусть тот его судит.

– Трудноватое задание, – вздохнул Икел. – Убить проще.

Тут он заметил, что светлые волосы Логоса сделались какого-то странного красного оттенка. Не мог же Логос их покрасить. Или показалось? Или лампа дрянная? Икел все же спросил. Логос подошёл к осколку зеркала, что висело в простенькой деревянной рамке на стене.

– Это начало метаморфозы. Я облучился, когда вытаскивал из вашего «толстяка» заряд. Подозреваю, что схватил очень много.

– Ты умрёшь? – голос Икела звучал равнодушно. После того как они удрали из городка Триона, его ничто больше не волновало.

– Изменюсь. Только не знаю, как. Могу ослепнуть. Такое бывает: я слепну и вижу другой мир. Там темнота заменяет свет, а света нет вообще. Не знаю, есть ли там время, а если есть, течёт ли оно прямо или движется по кругу.

– А… – только и выдохнул Икел.

В это время раздался стук в дверь.

– Под кровать! – приказал Логос Триону, пнул того в бок и принялся спешно напяливать латексную маску.

Икел предпочёл больше не рядиться, завалился в одежде на кровать и отвернулся к стене. Запихнув чувал вслед за Трионом под кровать, Логос распахнул дверь. Хозяин стоял на пороге, слащаво улыбаясь и держа в руках поднос со свиным окороком и бутылью вина.

– Все, как велел господин, – забормотал хозяин, пристально оглядывая комнату.

Логос выхватил у него поднос и приказал:

– Проваливай!

Только теперь хозяин заметил, что губы монгола не шевелятся, когда тот говорит. Это его так поразило, что он даже не осмелился задать вопрос о плате.

Дверь захлопнулась, а хозяин все ещё стоял в коридоре и яростно скрёб затылок.

– А вы глупые ребята, – захихикал Трион, выползая на четвереньках из своего укрытия. – Из вашей затеи ничего не выйдет. Уж это я вам обещаю. Сильнее Чингисхана сейчас в мире нет никого. И потому умные служат ему.

– Да, я глуп, – согласился Логос, – ибо не понимаю, почему боги не уничтожили этого мерзавца за его фокусы.

– Нам неведомы замыслы богов, – отозвался Трион. – Может быть, напротив, боги хотели, чтобы я сделал то, что я сделал. И это было даже предсказано. Вспомни Эсхила и его «Прикованного Прометея»:

«Огонь найдёт он гибельней, чем молния,

И грохот оглушительнее грома гроз»[45].

Быть может, я и есть Прометей? Да, да, я – Прометей! Я – бог! – От этого внезапного открытия Трион пришёл в восторг. Он истерически хохотал и хлопал в ладоши.

– Бог? – с сомнением переспросил Логос. – Ты – бог? Что ты знаешь о богах?!

– Боги умны, а люди глупы. Минуций говорил, что больше всего на свете ненавидит глупость. Иметь дело с глупцами ужасно. Глупость, как энтропия, возрастает в мире.

– Глупость возрастает… – повторил Логос.

Он выдохнул и стал наблюдать, как струйка его дыхания смешивается с воздухом. И что-то в этом процессе ему очень не понравилось. Он нахмурился и спросил сам себя:

– Но почему?

Трион решил, что этот вопрос задан ему.

– Все поставлено на службу толпе. А идеалы толпы примитивны. Бот если бы Руфин осмелился стать тираном!..

Логос выставил перед собой ладони заборчиком и дохнул. Несколько минут он сидел с закрытыми глазами, пальцы его слегка подрагивали. Трион тоже перестал разглагольствовать и молча наблюдал за странными движениями своего похитителя. А тот с силой втянул в себя воздух…

– Нет! – заорал Трион и схватился за голову. – Не смей! Это моё, моё! Не отдам!

А Икел, резавший тем временем ветчину, уронил нож, потому что пальцы сами собой разжались, и на мгновение позабыл все – и что перед ним сидит бывший гладиатор Юний Вер, и что мать этого Вера служила когда-то в когорте «Нереида», а он, Корнелий Икел, командовал этой когортой. И то, что когорта эта утопилась в колодце в полном составе, – он позабыл тоже. И то, что теперь наконец он глотнул амброзии и сравнялся с теми, кто предпочёл умереть, но не убивать, – тоже забыл. Забыл даже, как держать нож и как резать ветчину. Он беспомощно оглянулся, зачем-то посмотрел в окно, но не мог вспомнить, что окно называется окном. Не мог понять, почему за окном темно. И что такое ночь, и будет ли завтра рассвет…

Тут Логос выдохнул. Икел тут же поднял нож и принялся резать ветчину, почему-то непрерывно повторяя:

– Окно, окно, окно…

Он сообразил, что через несколько часов тьма рассеется и они отправятся в путь. Но не мог вспомнить, как называлась когорта, которой он когда-то командовал и которая погибла так странно.

А Трион сидел за столом, уронив голову на руки, и плакал. Но это не был детский требовательный плач, который всe утро оглашал сады Хорезм-шаха. Это был злой плач униженного человека.

– Ты украл у меня идею. Я придумал, как сделать новую бомбу, а теперь я ничего не помню… Ничего…

А потом он закричал от боли и схватился за живот.

– Что с тобой? – спросил Логос, но не повернул головы и продолжал разглядывать свои ладони, будто видел на них, как в зеркале, что-то необыкновенно интересное.

– Бо-ольно… – прошептал Трион побелевшими губами.

Логос очнулся от своих мыслей и внимательно посмотрел на Триона.

– Ничего страшного. Боль скоро кончится. Это я тебе обещаю. – Он наконец разомкнул ладони, положил руку на плечо физику, и тот почувствовал странную лёгкость, невесомость во всем теле. И боль тоже стала лёгкой, невесомой. Нет, она осталась, но её уже можно было терпеть.

ГЛАВА V

Игры в Северной Пальмире

«Не только Киев, но и Москва, и Новгород Великий отрицательно относятся к союзу Готского царства с Римом».

«Акта диурна», канун Календ мая[46]

I

«Гаю Элию Перегрину Норма Галликан. Привет.

Пишу тебе уже не из Рима – с Крита. С осени меня держали на Пандатерии – местечко отвратительное, как ты знаешь. Но потом (я узнала: Валерия заступилась) перевели сюда. Приехала только вчера. Вещи раскиданы. Домишко – дрянь. Денег – сестерциев сто, не больше. Со мной только мой маленький Марк. Ни прислуги, ни друзей, ни знакомых – вообще никого. Соседи даже не пришли проведать. Но кто-то оставил у порога кувшин с молоком. Стала спрашивать, кто? Не сознаются. Боятся.

Не из-за денег пишу или из желания пожалобиться. Нет. Пишу для того, чтобы сообщить: Элий, я по-прежнему твой друг и преданный союзник. Что бы обо мне ни говорили, какие гадости ни писали – я с тобой против Бенита до конца. Впрочем, не знаю, пойдёшь ли ты до конца. Но я пойду. И уверена – Бенит не выстоит.

Выслали меня за мои статьи в «Вестнике старины» да ещё за то, что отказалась дать присягу на верность Бениту. Остальные сотрудники моей клиники согласились. Я – нет. Они заявили, что сделали это ради больных. Но я не могу. Исполнители разбили все вещи у меня в доме и разорили таблин в клинике и библиотеку. Я смотрела, как они уничтожают отчёты. Элий, ведь они – бывшие гении! Так почему же такие скоты?