Иногда в его памяти всплывала Регина. Если бы они не расстались, мир, вероятно, был бы совершенно иным. Вот где была бы настоящая жизнь. Не блуждание, не потуги, не поиски в бессмысленных тупиках. Или, может быть, он опять ошибается? Принимает обманчивые фантомы за подлинную реальность? Тоскует о том, чего нет и быть не могло? Ему, тем не менее, хотелось бы знать, что с ней сейчас: как живет, о чем думает, помнит ли хоть чуть-чуть воздух любви? Вряд ли, конечно, помнит. Это сияние гаснет мгновенно, его не вернуть. Наверное, давно вышла замуж, как и положено, родила, включилась в повседневную круговерть, выбросила романтические бредни из головы. Теперь это другой человек. Умом он это отчетливо понимал. И все-таки вздрагивал, если на улице или в метро мелькало что-то похожее. Сердце у него на мгновение замирало, а затем начинало безудержно соскальзывать в пустоту. Приходилось делать усилие, чтоб отвернуться. И все равно потом до конца дня он был сам не свой.
Конечно, это можно было объяснить просто усталостью. Сколько за последние годы им было прочитано «трудных» книг! Сколько было их проработано, законспектировано, разнесено по тематическим рубрикам. Сколько было переведено в активное знание, которое затем можно использовать. Сколько было поставлено разных экспериментов. Сколько было сделано аналитики, хотя бы по биохимическим образцам. А добавить сюда еще конференции, симпозиумы, семинары, работу на кафедре, председательство в СНО, написание обязательных научных статей! Весь этот воз каждодневных трудов, который, превозмогая себя, нужно было со скрипом тащить. Никаких сил на это не хватит. Стоит ли удивляться, что пленочка слякотного уныния подернула мир. Он понимал, что это типичный психологический кризис, явление неизбежное, со временем рассосется само собой. Лучший рецепт – как ни в чем не бывало работать дальше. И все же апатия, поселившаяся в мозгу, растягивала, казалось, каждую жилочку. Не хотелось ни двигаться, ни разговаривать, ни дышать, ни идти куда-либо, ни потом откуда-либо возвращаться, ни читать, ни писать, ни думать, ни что-либо затевать, ни знакомиться с кем-нибудь, ни вдаваться ни в какие подробности. Больно было даже смотреть на обычный солнечный свет: жар его проникал в сознание и плавил мысли, как воск. Невозможно было остановиться на чем-то определенном. Арик, будто кукла с заводным механизмом, передвигая ноги, курсировал из дома на кафедру и обратно: что-то делал, составлял какие-то среды, отлаживал режимы «Бажены», вносил в журнал текущие данные. Все это без жизни, без интереса, как сквозь стекло, в силу тупой инерции.
Даже Мита как-то сказала:
– Что с тобой? Ты стал какой-то другой. Не похож на себя. Как будто тебя больше нет…
– Меня действительно больше нет, – вяло ответил Арик.
– Что-нибудь случилось?
– В том-то и дело, что – ничего…
Мита, к сожалению, помочь ему не могла. Чем бы она сумела снять с мира пленку уныния? Здесь, как он чувствовал, требовался иной подход, нечто такое, что он и сам был не в состоянии определить. Должны были проступить знаки судьбы. Воссиять огненные письмена, указывающие направление. Правда, сразу же возникал вопрос: как выделить их в бурной драме событий? Как различить их в потрясениях времени, когда все летит кувырком? Быть может, они уже давно пылают перед глазами?
Ведь ничего, ничего нельзя было понять. С одной стороны, в Москву введены техника и войска, якобы для того, чтобы защитить народных избранников от бушующих толп, с другой – на Манежной площади, на Тверской идет запрещенный митинг, который собирает пятьдесят тысяч участников. С одной стороны, Ельцин, недавно избранный Президентом России, грохочет указом о департизации государственных учреждений РСФСР, с другой – выходит рептильное «Слово к народу», требующее навести порядок в стране. Готовится подписание нового Союзного договора – прибалты, надув толстые щеки, демонстративно покидают заседание Верховного Совета СССР. Премьер-министр Павлов просит расширения полномочий – секретари обкомов и горкомов КПСС требуют от Горбачева вернуть партии руководящую роль. Митинги и шествия проходят под лозунгами демократии – председатель Комитета государственной безопасности предупреждает об «агентах влияния», просачивающихся во власть…
Сотни ослепительных отражений били в глаза. Какие уж тут письмена, какие знаки судьбы! Воскресенье сумасшедшего августа Арик провел, по обыкновению, в библиотеке, а в понедельник, когда он готовил стандартные буферные растворы – четыре среды, удерживающие заданные интервалы «пэ аш», – к нему в лабораторию, как ураган, ворвалась Веруня Голян и закричала с порога, что сейчас будут показывать пресс-конференцию ГКЧП.
– Пошли смотреть!.. «Беспозвоночники» вытащили свой телевизор в холл!..
– Какой ГКЧП? – удивился Арик.
– Ты что, ничего не слышал?.. Ну ты даешь!..
И страшно обрадовавшись, что может кому-то открыть глаза, Веруня вывалила на него целый ворох эмоций. Оказывается, ночью произошел государственный переворот… Власть в стране взял какой-то Комитет по чрезвычайному положению… Отсюда и название ГКЧП… Горбачев, согласно официальным данным, подал в отставку якобы по болезни… Ну ты, наверное, понимаешь, что это за болезнь?.. Президентом у нас теперь Янаев, Крючков и кто-то еще… Запретили митинги, демонстрации, собрания, забастовки, запретили все партии, газеты, радио, телевидение… С утра гонят по ящику «Лебединое озеро»… Ельцин то ли уже арестован, то ли куда-то бежал… В Москву введены войска… К нам тоже, по слухам, движутся три дивизии…
– В общем, никто ничего не знает!.. – радостно заключила Веруня.
Лицо у нее пылало от возбуждения. По дороге в главное здание она невыносимо трещала. Арик, почти не прослушиваясь, озирался: тут такие события, а люди по Менделеевской линии идут как ни в чем не бывало. Впрочем, на кафедре зоологии сгрудилась довольно значительная толпа. К телевизору, выставленному в коридор, было не протолкаться. Веруня все же плечиком-плечиком вклинилась в тесноту. Арику тут же сунули в руки воззвание Ельцина, отпечатанное необыкновенно крупными буквами… «Реакционный и антиконституционный переворот… Члены так называемого ГКЧП объявляются вне закона»… Передавали друг другу самые последние новости… Все обкомы и горкомы КПСС, естественно, одобрили переворот… Большинство союзных республик, ну там Кравчук и прочие – тоже поддерживают… Ельцин же, оказывается, на свободе: влез на танк, призвал граждан России к борьбе… Сейчас – в Белом доме, вокруг которого возводятся баррикады… Там вместе с ним часть депутатов, военные, члены правительства… Раздают оружие, будут стоять до конца… А в Ленинград еще в середине дня вернулся Собчак… Прямо в эти минуты идет чрезвычайное заседание Ленсовета… Выпустили листовку с призывом – тоже собираются возводить баррикады…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});