Читать интересную книгу Остаться в живых… - Ян Валетов

– А это чтоб тебе в голову глупости не лезли…

– А сейчас не полезут? Не боишься уже?

– А сейчас мне уже по барабану! – заявил Владимир Анатольевич. – Полностью. Мы с Ленкой обо всем договорились. Даже о том, что тебя кидать полностью не будем. Ты у нас, Пима, что-то вроде гаранта.

– И давно договорились?

Кущенко посмотрел на Губатого как смотрят на душевнобольного – с колоссальным сочувствием и брезгливостью.

– Давно, конечно. Ексель-моксель! Еще до того, как они с Олегом к тебе пришли. Пима, ты что, всерьез думал, что тебе кто-нибудь дал бы в прибрежных водах шастать, как по бульвару? Это ж погранзона, а не хухры-мухры! Кого, наивный ты наш, хотел обмануть своей баечкой про туристов? Что, я не знаю, как ты туристов катаешь?

– Это правда, Ленка? – спросил Губатый.

– Правда… – сказала она нисколько не смущаясь. – Но что это меняет?

– Ровным счетом ничего.

– Тебя никто не собирался кидать, Леша…

– Да? Он уже сказал… Полностью вы меня не кинете. Отвалите от щедрот…

– Да, не боись, Пименов! – ободряюще сказал Кущенко. – Ну, что, тебе пяти процентов мало будет? Ты ж у нас бережливый и экономный! Перетопчешься!

– Значит, ты и тут решила подстраховаться? – Губатый смотрел ей в глаза и Ленка не отводила взгляд. – А как вы собирались избавиться от Олега?

– По обстоятельствам, – отрезала она. – Не трогай Ельцова. Он мертв, и я не хочу плохо говорить о покойниках. Он умер легко, и пусть мне это зачтется. Это лучшее, что могло с ним случиться!

– Костыли, – произнес Пименов с грустью. – Он – костыль. Я – костыль. Нет людей… Одни только костыли. Представляешь, Изотова, если в мире не останется никого, кто тебя искренне любит? Вот для тебя все только подпорки, ступеньки на лестнице, по которым ты идешь к цели. И вот доползаешь ты до цели… Все! Туча в твоих руках! Глядь, а вокруг никого… Одни костыли, подпорочки, ступенечки… Ау? Кто тут меня любит? Кто тут мне предан по-настоящему? Ан – нет никого… Ступеньки, они ведь любить не могут, если, конечно, знают, что они ступеньки! Не затоскуешь? Или выберешь себе костыль для любви? Оно так, конечно, проще! Находишь себе молоденького, и пристраиваешь в дело, только не всегда удержать получается…

– А ты за меня не волнуйся, – Изотова подняла одну бровь и ухмыльнулась половиной рта. – Зачем мне любовь? У меня всю жизнь от вашей любви одни занозы. Ежели мне приспичит, то уж найду с кем где и как! А от соплей и воплей – избавь!

– Вот что мне в Ленке нравится, так это откровенность! – Владимир Анатольевич приобнял ее за плечи этак покровительственно, по-отцовски. – Достанем со дна жемчуга – и завалимся в круиз. Ты, дурилка, хоть знаешь, сколько стоит черный жемчуг ТАКОГО размера? Или розовый? Все! Здравствуй, пенсия! Прощай тяжкий пограничный труд! И ты не плачь, тебе тоже надолго хватит…

– Понял, не дурак, – сказал Губатый. – А здорово все получилось, просто здорово! Вот, как вы с Кущем друг друга нашли! Одно удивление и восхищение! Ленка, а этот-то тебе зачем?

Он присел на корточки и обнял водолазный скафандр за плечи. Внутри шлема раздался стук: наверное ударилась о стенки шлема сухая, как прошлогодний кукурузный кочан, покрытая темной пергаментной кожей голова Глеба Изотова.

Ветер уже не свистел, он завывал в растяжках антенны, врываясь в приоткрытые окна рубки. Клочьями летела пена с волн. Амплитуда качки увеличилась настолько, что берег принялся взлетать вверх и рушиться вниз, когда «Тайна» взлетала на гребни.

Ленка не ответила, а молча шагнула в штурманскую, сбросила с себя футболку и, густо зачерпнув ладонью силикон, принялась намазывать тело смазкой. Кожа блестела, врывающийся в иллюминаторы ветер трепал влажное рыжее каре.

– Ах, хороша… – протянул Кущенко с нескрываемым удовольствием разглядывая Изотову. – Ёксель-моксель! Ох, была бы на пяток лет моложе – полцарства отдал бы не раздумывая!

Ленка принялась натягивать на себя костюм, облегающий ее формы, как латексная пленка.

– А если бы подумал – не отдал бы, – закончил фразу Владимир Анатольевич и хихикнул. – Чего стоишь, Пима? Видишь, задуло крепко? Торопись, а то свое корытце от берега отвести не успеешь…

Вода стала мутнее и в верхних слоях. Начинающийся шторм перемешал верх и низ, но на глубине около восьми метров видимость восстановилась. Губатый и Изотова шли параллельно друг другу, только в этот раз Пименов не проявлял особой заботы о Ленкиной безопасности – просто погружался рядом, практически не оглядываясь на нее.

Благо, что, несмотря на разбушевавшуюся наверху стихию, по-прежнему светило закатное солнце и фонари пришлось включать только над самым кораблем. Тут взвесь висела плотно, словно над «Нотой» шел густой снег.

Холод привычно обжег ладони и ступни, прошелся металлической щеткой по пальцам и медленно потянул тепло из насиликоненых тел.

По договоренности в более узкий проем, где покоился капитанский сейф, Изотова пошла первой. Губатый сунулся было за ней, но потом, ухватив фалини, приподнялся над обломками и подтянул к себе воздушные понтоны. Из темного проема каюты показалась рука и после того, как Ленка махнула кистью, Пименов открыл вентиль. Морская вода вступила в контакт с химическим реагентом, и газ хлынул в понтоны, надувая и расправляя плотную прорезиненную ткань. Понтон был рассчитан на подъем гораздо большего груза, чем сейф весом в центнер с лишним. Фал натянулся. По плану Пименова, задачей Ленки было скорректировать траекторию подъема железного ящика и, прежде всего, сделать так, чтобы сейф не застрял в дверном проеме, который теперь был практически люком в полу – «Нота», а вернее то, что от нее осталось, все более заваливалась на бок. Но груз пошел вверх стремительнее, чем этого можно было ожидать – два больших «воздушных шара» поволокли его с удивительной прытью. Сейф развернуло и, после сильного удара о лутки, расклинило посреди двери. Он столкновения с металлом дерево треснуло, и углы ящика плотно впились в разбухшую древесину, завязнув в ней, как лезвие топора в отсыревшем комле. Пименов нажал на стенку сейфа, скользкую, как обмылок от покрывавшей ее слизи смешанной с ржавчиной, но с таким же результатом он мог биться в каменный забор. Подать тяжелый железный куб вниз не удавалось. Причем мешали не натянутые, как струны стропы, тянувшие груз на поверхность, а дерево, плотно охватившее добычу.

Пименов похолодел.

Изотова оказалась заперта в каюте, и как вытащить ее оттуда, Губатый представления не имел. Он еще раз приложился к железной массе плечом, но только ушибся и едва не ударил об угол компьютер. Он посветил вниз проема и в «каше» из кружащегося ила увидел отблеск Ленкиной маски, потом в щель выскользнула рука – Изотова попыталась протиснуться вперед плечом, просто чтобы примериться, даже не снимая баллонов, но тут же подалась назад.

«Пошла к иллюминатору!» – сообразил Пименов и, забыв о холоде и усталости, юркнул под нависающий борт, но тут же остановился, уяснив бесполезность Ленкиной попытки.

Взрыв зарядов не только разрушил левый борт пакетбота, но и опрокинул останки судна. Иллюминаторы были видны только в своей верхней части, но не то, чтобы вылезти наружу, а и протянуть через узкую полукруглую щель руку было задачей непростой.

Губатый сверился с компьютером. На то, чтобы освободить Ленку оставалось не более пятнадцати минут. А то и менее – это как будет дышаться. А дышаться будет тяжело.

Пименов опять взмыл над остовом «Ноты», стравил воздух из жилета и камнем ринулся вниз, к перекрытым сейфом дверям. Он едва не врезался головой в натянутые фалини, на которых, будто цепные псы на привязи, болтались раздутые понтоны.

Страшнее всего было то, что особых идей не было, и от этого он постепенно впадал в панику, а паника на такой глубине и с таким запасом воздуха означала смерть для обоих. Губатый заставил себя остановиться на несколько секунд. Просто остановиться, зависнуть на время, перевести сбившееся дыхание, закрыть глаза и подумать. Подумать, потому что единственный шанс для Изотовой мог быть только в том, что он придумает выход из этого положения.

И Пименов остановился, и повис в мутной воде, шевеля ластами. И даже закрыл глаза. От попавшего в кровь адреналина ему стало теплее, сердце гулко билось в груди, и он слышал его стук в ушах.

Спустя секунды Леха понял, что будет делать.

Он развернул корпус и одним взмахом ласт направил тело в каюту Чердынцева. Риск конечно был, но Пименова это не волновало. Он нашел фалини прикрепленные к экспедиционному сейфу, нащупал баллон с реагентом и выскальзывая прочь из тесного проема, крутанул вентиль. Понтоны начали раздуваться, и Пименов, просунув полтуловища вовнутрь помещения, ждал пока подъемная сила не оторвет сейф от пола, а когда это случилось, ухватил ящик поперек и, сдавая назад, направил его в пустую лутку. Он таки не рассчитал немного, и сейф прижал его пальцы к деревянной кромке, как раз там, где из черного от воды дерева торчали ржавые остатки петли. Пальцы хрустнули, и Пименов практически перестал ощущать средний и безымянный на левой руке. Но сейф выскользнул из каюты, и Губатый мощно заработал ластами, не давая грузу уйти вверх и оттаскивая его в сторону, да так, чтобы он завис над вторым, застрявшим сейфом. И в тот момент, когда ему почти удалось это сделать, чиркнул по фалиням своим острым, как бритва водолазным кинжалом. Фалини лопнули, как нитки. Чердынцевский сейф провалился вниз и в какой-то момент Пименов подумал, что он ошибся в расчете, и удар придется по переборке, но случилось так, что падающий сейф пришелся прямо в торчащий над луткой угол. Звук был звонкий, словно кто-то ударил железной палкой по трубе. Оба ящика ухнули обратно в капитанскую каюту, вздымая вверх новый заряд ила.