Читать интересную книгу Безумное танго - Елена Арсеньева

Что-то произошло – Рашид не знал, что… как будто чей-то нежный голос шепнул совсем близко: «Не трогай его, он ни в чем не виноват!»

Он левой рукой схватил беглеца за грудки, рванул с крыльца – и, не в силах сдержать размаха, воткнул нож в дряблый живот голого черноволосого человека, который ошеломленно замер при виде убийцы. Рашид еще успел заметить, что у этого человека какое-то знакомое лицо, а потом это лицо обмякло, человек, тоненько крикнув, рухнул на колени, будто подломился; отпрянули толпившиеся сзади…

Незнакомец замер рядом.

– Беги, чего стал? – выдохнул Рашид и, резко повернувшись, кинулся вперед, держа на отлете нож, чтобы не запачкаться падающими с него каплями.

Они с незнакомым парнем уже выскочили за калитку и мчались по тихому переулку, когда Рашид вдруг сообразил, чей голос говорил с ним. Это был Надин голос!

Юрий Никифоров. Июнь 1999

Юрий, осторожно ступая по неровному песчаному дну, выбрался на берег Гребного канала. Было совершенно темно, Волга молчаливо вздыхала за спиной. Серая мгла закрыла и луну, и звезды.

Вот и хорошо. Ни один нормальный человек не полезет днем купаться в Гребном канале. Вообще купаться в черте города запрещено эпидемстанцией. Но это ведь днем, когда видно, какая же она мутная, неприглядная, волжская водица в этой самой черте. А ночью… ночью все кошки серы и микробов не видать!

Однако и темнотища же! Где же это он оставил одежду? Вроде бы вон там…

В противоположной стороне вспыхнул огонек сигареты. Ничего себе! Совсем потерял ориентировку.

Пошел вперед, не отрывая глаз от маячка.

– Сюда, сюда, – позвал гортанный голос. – Заблудился, да?

– Есть маленько.

– Вот твоя одежда.

– Погоди, я весь мокрый. Одежда тоже промокнет.

– Вытереться нечем?

– Ничего, я так постою, обсохну. – Юрий попрыгал на одной ноге, вытряхивая капли из уха: – Катерина-душка, вылей воду с ушка! Катерина-душка…

– Чего? Какая Катерина?

– Не волнуйся, это просто поговорка такая. Ну, говорится так, если вода в ухо попало.

Послышался смешок.

– Между прочим, водичка отличная. То, что надо. Может, купнешься?

– Не-е… – В голосе явственно звучала брезгливость. – В реке не люблю. Море хочу, знаешь? Каспий знаешь? А эта река… Нет, не хочу!

– Волга впадает в Каспийское море, – сообщил Юрий. – Так что твой Каспий – в некотором роде Волга. Даже в очень большом роде! И вполне можно представить, что ты купаешься в водах Каспия.

– Ты тоже это знаешь, да? – удивился его собеседник.

– Что именно?

– Что Волга впадает в Каспийское море и в Каспии волжская вода?

– Не понял, – опешил Юрий. – А что, это ваша национальная суверенная тайна?

– Не-е… Так Надя говорила… Я хвалил Каспий, а она говорила: в твоем Каспии вода нашей Волги.

– А, ну, понятно, – кивнул в темноте Юрий. – Так что, может, освежишься все-таки? Знаешь, как здорово? Не передать!

Он несколько перегибал палку восторгов. Но от недолгого своего общения с этим человеком успел накрепко усвоить одно: ему нельзя позволять говорить о Наде. Стоит только упомянуть ее имя – и все, пиши пропало, разговор будет крутиться, как заезженная пластинка, на одном и том же месте: Надя, Надя, Надя, Надина смерть, нет, убийство, за которое должна заплатить кровью эта тварь…

Тварью он называл Алёну.

Ну не странно ли, что ему спас жизнь человек, который пришел, чтобы убить Алёну? Просто удивительно, как мало взволновал Юрия окровавленный нож, с которым Рашид пробежал чуть не половину проулка, пока не спохватился, не ткнул его несколько раз в землю, очищая лезвие, а потом завернул в какую-то тряпицу и сунул за пояс. Просто удивительно, как мало озаботило его душу убийство, совершенно на его глазах! А вот это совпадение, эта встреча с Рашидом, о котором он столько слышал от Алёны, – это потрясло.

Что характерно, Юрий практически сам догадался, кто таков этот полусумасшедший, тощий, будто креветка, изможденный, издерганный человечек с огромными, очень красивыми девичьими глазами и вислоносым восточным профилем. Даже не вспомнить теперь, как начался между ними бессвязный, захлебывающийся разговор, когда они торопливо, перебивая друг друга, выкладывали все о себе, о причинах, которые привели их в этот уединенный проулочек, к этому полинялому дому с позеленевшей шиферной крышей, в этот замусоренный дворик, утоптанная земля которого, наверное, уже успела впитать капли крови…

Странно, что их никто не остановил, никакая милиция не возникла рядом, хотя раза два или три они буквально натыкались на патрульные машины. И вид они, конечно, имели дикий: оба говорят без остановки, размахивают руками, иногда останавливаются, чтобы схватить друг дружку за грудки, кричат что-то, брызжа слюной, глядя с ненавистью, – а потом снова идут, мирно беседуя, как самые близкие друзья или даже братья…

То, что они пережили, требовало какого-то утоления. Может, кто-то просто пошел бы и напился, чтобы снять напряжение, – напился бы до полной одури, так, что утром и не вспомнить, что было и было ли оно вообще или лишь приснилось. Но они оба не могли придумать ничего лучшего, чем эта ходьба, безостановочная ходьба по улицам.

Сначала, будто привязанные, мотались в районе Высокова, поднялись на горушку к церкви, забрели на старое кладбище, дошли до ипподрома, а затем и до огромного массива гаражей, от которых было рукой подать до Первого микрорайона. И все время оглядывались, будто им чудилась погоня. Но никто не обращал на них внимания, никому они не были нужны.

Юрий иногда сам себя за руку держал, до того подмывало вернуться на Алёнин двор, посмотреть, как там… Выходит, правда, что убийцу тянет на место преступления? Он, правда, не убийца, хотя кто знает, оклемается ли охранник, которого он огрел лопатой. Как они его называли – Казя? Да, если Юрий не убийца, то свидетель, а может, соучастник убийства. Свидетелей и соучастников, стало быть, тоже тянет на это самое место… Нет, нельзя, нельзя!

Но наконец-то они оторвались от этого колдовского Высокова, перешли через гнилую речушку в микрорайон и уж оттуда, опять-таки пешком, потащились черт знает куда, на Гребной канал.

Ночь долго, долго не наступала, а потом вдруг смерклось все, и упала душная мгла. Юрию давно уже хотелось искупаться, и он решился, а Рашид так и сидел на берегу, курил, думал…

Почему-то Юрию страшновато стало снова затевать с ним разговор. Он сказал уже все, что мог, выплеснул какие мог доводы в защиту Алёны, но разум Рашида слишком долго мчался по наезженной колее, чтобы вот так вдруг, ни с того ни с сего, свернуть с нее.

– Ты хочешь сказать, это старуха Надю убила? – вдруг раздался неровный хрипловатый голос нового знакомца.

Юрий даже вздрогнул.

Ого! Так, значит, ему удалось-таки заронить зернышко сомнения в твердокаменную башку Рашида? Старухой тот называл Фаину Павловну Малютину. Ну что ж, Рашид уже просто не может существовать без образа врага, ему непременно нужен смутный объект мщения. Какая разница, кто станет этим объектом, – только бы не Алёна! Фаина так Фаина, все равно.

До сей минуты Юрий не сомневался, что именно Малютина подменила ампулу с самбревином. Он истово описывал случившееся Рашиду, пытаясь доказать, что Алёна – только нечаянное орудие убийства, ее саму подставили. Однако вот сейчас, когда надо было своими руками, фигурально выражаясь, направить на Фаину Павловну карающий удар, он вдруг замешкался с ответом.

А что, если налицо и впрямь случайность – трагическая случайность? Что, если во всех своих дальнейших поступках Фаина и впрямь руководствовалась только заботой об Алёне? Ведь и сама Алёна постоянно сомневалась в ее вине, именно поэтому и уехала из города, а не только из-за того, что была потрясена увиденным в своем доме… Да уж, сегодня Юрий понимал ее как никто другой.

– Эй, зачем молчишь? Старуха убила, да? – высоким, надрывным голосом спросил Рашид.

– Не знаю, – неуклюже пробормотал Юрий.

Рашид всплеснул руками, и сигарета, вывалившись из его задрожавших пальцев, описала кривую искрящуюся дугу, прежде чем упасть на песок. Она почему-то не погасла, а продолжала тлеть, напоминая маленький, огненный, злой глаз, смотревший на Юрия снизу.

– Как это – ты не знаешь? Ты же сам говорил, что…

В голосе его Юрию послышалось отчаяние ребенка, у которого отнимают последнюю игрушку. Ему стало одновременно и стыдно, и жалко, и противно, захотелось сказать: да, да, Фаина убила, а ты провались пропадом! – но он не смог.